Иллюзия вторая. Перелом

Дракон вновь ожил.

2

Темнота.

Единственное что было вокруг – темнота.

Хотя, пожалуй, кроме темноты было еще немного тьмы.

Тьмы и невежества.

Дракон опомнился первый:

– Он без сознания, – Агафья Тихоновна услышала драконью мысль внутри своей головы, – именно поэтому тут так темно. Но это не отсутствие света – это отсутствие мысли, а значит, и отсутствие самой жизни. Впрочем, выходит что это также и отсутствие всяческих иллюзий.

– Возможно, – в отличие от дракона она проговорила слово вслух, хотя в этом не было никакой необходимости.

Артак слышал её и так, бестелесно. Без участия органов физического тела. И, конечно же, без всяческих слов.

Акула широко распахнула глаза, надеясь на своё более совершенное, чем у человека зрение, но так и не смогла ничего увидеть. Она осторожно протянула вперед один из грудных плавников, стараясь нащупать что-то вблизи, но, опять-таки, бесполезно. Плавник легко и беспрепятственно уходил вдаль.

Это значило что на расстоянии вытянутого плавника было пусто. Или, скорее всего – была пустота. Пусто и пустота – совсем не одно и тоже. Пусто – это когда ничего нет. Нет даже пустоты, куда можно было бы протянуть плавник.

Пустота же, сама по себе, уже есть наполнение. Пустое место – это место, пустое от всего, пустое даже от пустоты.

И любое пустое место вначале должно быть наполнено этой самой пустотой, то есть наполнено небытием, из которого может родиться привычное нам бытие – может родиться само физическое пространство.

И уже потом, в этой пустоте, в этом только что зародившемся, прозрачном и ничем не заполненном пространстве возникает и всё остальное – видимое глазу и столь привычное и доступное человеку, животному, дереву – их взглядам, их ощущениям.

Доступное не только зрению, но и всем остальным органам чувств.

Много ли их? Чувств? Пять или больше?

Антон Павлович Чехов, в своё время, писал:

– Что значит умирать? Быть может, у человека сто чувств, и со смертью погибают лишь только пять известных нам, а последние девяносто пять остаются живы…

Кто знает…

Самому же человеку – человеку, а не его чувствам – и вовсе не может быть доступно ровным счетом ничего в существующем мире, ибо он сам и есть это всё – всё, что его окружает; всё, что внутри и снаружи; всё, что чувствуют его чувства; всё, что думают его мысли; всё, что осязает его тело, всё, всё, всё…

Может ли быть так, что сам ты совершенно вдруг, внезапно, без предупреждения и без вложенного труда становишься доступным сам себе?

Может ли быть так, что небытие из которого ты себя достал, крепко рванув за волосы, так быстро отступило и предоставило тебе в полное, безраздельное понимание, а значит, и пользование с исключительными правами, тебя же самого?

Может ли быть так, что ты, сотворив себя кем-то, доступным себе самому, осознал эту доступность сразу – без задержек, без проволочек и без временного контроля?

Может ли быть так, что познавая всего лишь часть – часть мира – себя, ведь ты когда-то считал себя всего лишь частью – может ли быть такое, что познавая себя самого ты безрассудно и беззастенчиво делаешь доступным себе и всё остальное?

Ведь на самом деле ты был, есть и будешь доступен себе всегда, но в большей степени эта доступность проявляется в небытие, в запредельном зрению мире, чем здесь – в воплощённой материи.

Чтобы получить эту доступность тут – придётся хорошо потрудиться. Ведь небытие уже ушло, оно отстало от тебя, отлипло, но всё ещё тянется, волочится, тащится, устремляется, жаждет… И эту незримую связь ты продолжаешь ощущать всё это долгое мгновение бытия, называемое жизнью, и именно это мгновение необходимо создавать и обустраивать – для этого ты и тут.

И создавать придётся самому, а не ждать непонятно чего или кого. И создавать необходимо с любовью и радостью…

Следующий важный вопрос, полностью уравновешивающий все предыдущие – осознаёшь ли ты эту необходимость?

Быть в бытие и осознавать это бытие – две одинаковых, равновесных гири. Гиря «быть» уравновешивает гирю «осознавать». А гиря «не быть» равняет стрелки весов с «видеть». Только с таким грузом замирают общемировые весы в срединной точке – в точке коромысла, в точке отсчета – в точке, за которой начинается самая что ни на есть настоящая жизнь.

Только самая настоящая жизнь сравнивает и сверяет, сопоставляет, равняет, уподобляет эти понятия – «быть» и «не быть», она балансирует на грани и одного и второго – она соединяет, сцепляет, связывает. Она сосредотачивает, спаивает всё существующее, делая из него монолит. И там, где есть одно – обязательно есть и другое. И любое зависит от любого.

Жизнь, уже в бытие, но жизнь питающаяся небытием; жизнь, отрицающая как бытие, так и небытие; жизнь зовущая и то и другое; жизнь, отторгающая это зыбкое равновесие; жизнь, привлекающая его; жизнь, впитывающая содержимое его посудин; жизнь, создающая необыкновенные весовые гири; жизнь, выжимающая себя из себя самой.

Жизнь, выбрасывающая свой смысл так далеко, что не всякий глаз поймает этот далёкий свет, не всякое ухо услышит его звонкий гул и не всякий нос учует этот разноцветный запах – запах несущий, запах предупреждающий, запах созидающий.

Только в одном случае и свет, и гул, и запах становятся лично твоими и тебе понятными – если ты сам их создал, если в этот краткий миг бытия, если в это короткое мгновение всеобщего, но доступного тебе лично творения, если только ты успел создать свой собственный смысл, если только ты успел создать сам себя.

И если ты продолжаешь творить себя самое каждый новый, отпущенный тебе момент, продолжаешь несмотря на то, что тебе кажется что ты уже на месте, что ты уже пришёл.

Если ты продолжаешь продвигаться вперёд, и не во времени или в пространстве, ибо они ничего не значат, а в знаниях, в умениях и навыках, в мастерстве и уникальности.

Тогда всё существующее поступит к тебе в услужение, когда ты, словно художник, пишешь свою собственную картину. Когда ты скульптор, безостановочно высекающий свою скульптуру.

Тогда твои новые, приобретённые уже в бытие черты обязательно станут доступными тебе спустя всего лишь какое-то время – станут доступными автоматически, а время это необходимо только на осознание и принятие своих новых качеств, а значит – и принятие нового себя.

И точно так же, как ребёнку необходимо время, чтобы встать на ноги – тебе необходимо точно такое же время на осознание своей мощи, на принятие своей безграничной силы.

Тебе необходима энергия знания и принятия.

Тебе необходима энергия понимания – энергия самого времени…

И только один процесс творения – единый процесс, неразрывный – он доступен тебе всегда!

Он, но не его результат!

Результат просуществует всего лишь миг, тогда как сам процесс сможет питать тебя вечно. И эта вечность будет не человеческая, не ограниченная временными рамками жизни человеческого тела, эта вечность будет вселенская, где по необъятному закону творения и накопления опыта – вечно – значит – вечно, и нет в этом слове никакого намёка на временность, а есть только одно утверждение – вневременности, бессменности, бессрочности – утверждение бесконечности и необозримости.

Зачем тогда тебе глаза? Важны ли они на этом этапе? Так ли уж они необходимы?

Нет!

Один лишь опыт, один процесс, одно искусство!

Безрукое и безглазое, безухое, безносое искусство!

Не сама картина, не сама скульптура – они так и остаются доступными всего лишь твоему взору, твоему такту и твоему восприятию, но процесс их создания – вот что определяет саму вечность.

Да и сам человек, в принципе, не в состоянии обладать ничем, не в состоянии ничего присвоить. Ничего, что бы не являлось им самим!