
Выжившие хотят спать
Волк уже заметил, что чем больше скапливалось людей, тем меньше агрессии проявляли крысы. Кроме того, тварям постоянно перепадало после гладиаторских боев, не было смысла штурмовать основное скопление людей. Волк был доволен. Иногда он поражался, насколько умны крысы, но мысли на них долго не задерживались. Он много спал на правах вожака, и когда бодрствовал, наслаждался жизнью: пил, ел, развлекался с женщинами, которых удавалось захватить. Единственное, что его беспокоило, – это перерывы в поставках пленников. Иногда группы, отправленные на охоту, возвращались ни с чем. Неужто людишек становилось все меньше и меньше? Не обратить ли внимание на шатунов? Ринат утверждает, что дать шатуну поспать – и еще один раб готов.
Волк стоял у окна с бокалом вина, разглядывая крыши домов и купола Успенского собора – вот уж что совсем не пострадало от катаклизмов, но соваться туда не хотелось. Солнце отражалось на куполах, и Волк щурился. Он не спал почти четыре часа, и для него это было много. Он чувствовал расслабленность от алкоголя, приятную тяжесть в желудке, сонливость проявляла себя все настойчивей.
В его отдельный закуток типа небольшой комнаты зашел Арни. Мощный, высокий, прозванный так за схожесть с Терминатором из старого фильма Прежней Жизни, он был вторым человеком в банде после невысокого, но широкоплечего, с громадной грудной клеткой Волка.
Они посмотрели друг другу в глаза.
– Борода на горизонте, – сказал Арни. – Возвращается.
– Кого-нибудь ведут?
– Они вдвоем с Ринатом. Едут на великах.
Волк нахмурился. Значит, сон придется отложить почти на час. Впрочем, час это немного, Волк не успеет почувствовать дискомфорта.
– Я посплю, – пробормотал Арни: наполовину вопрос, наполовину утверждение.
Волк покачал головой.
– Сначала послушай, что скажет Борода. Если этот болван никого не нашел, в следующий раз пойдешь ты.
Арни скривился.
– Толку идти мне?
– У тебя мозгов побольше. Черт тебя раздери, ты – моя правая рука. Если эта девка существует, если Лысому не померещилось, я хочу ее найти.
Арни пожал плечами и вышел. Он не разделял энтузиазма Волка по поводу женщины, которая, по словам Лысого, была беременной! Что с того, если даже Лысому ничего не померещилось? На кой черт такая баба? Залазить на нее неудобно, да и вообще… Волку папашкой захотелось стать?
Волк допил вино, крякнул, вышел в импровизированный холл. Пятеро из его приближенных спали, трое из них с женщинами. Одна из женщин, самая молоденькая, спала с искаженным лицом, даже во сне ее не отпустил страх. Ее привели только вчера, и Волк подумал, что сегодня, за неимением «свежей крови», можно попробовать и эту девку. Она была довольно блеклой, громко кричала, когда ее раздевал Кувалда, но этот крик почему-то возбудил Волка. В крайнем случае он заставит девку заткнуться. Или, наоборот, потребует, чтобы она кричала. Она сделает все, что захочет от нее Волк. В ее теперешней реальности Волк был Богом.
При этой мысли он хихикнул. Свято место пусто не бывает? Действительно, если Боженька отвернулся от сего мира, кто-то должен занять его место!
В Прежней Жизни он был ничем непримечательным уголовником. Так, разные мелочи. Грабеж, мошенничество, угроза убийства и неудачная попытка торговать наркотой. Как его тогда не пришили? Он выжил, выкарабкался и гнал от себя мысль, что его не добили специально. Он уже не представлял для конкурентов опасности. Злопамятный, он рассчитывал отомстить, но, так сказать, руки были коротки. Он свирепел, понимая, что является тонким стратегом, организатором, сочетал в себе силу, ум, бесстрашие, действовал на ближайшее окружение кнутом и пряником, но по-прежнему уже долгие годы оставался не выше гопника из соседнего двора. Один старший «коллега», многому научивший Волка, а сейчас медленно загибавшийся от туберкулеза, когда по старой памяти они вдвоем напились, высказал предположение, что время для Волка неподходящее. Все стали цивильными, откровенное насилие не в моде, борьба идет в сфере финансов, торговой конкуренции и во Всемирной сети. На этом фоне Волк словно попал не в свое время. Это раньше можно было оставаться пусть и подонком, но мужиком, сейчас выигрывали только скользкие и желеобразные гниды-хамелеоны. Бесхребетные и постоянно менявшие окрас, они, тем не менее, обложились высокими стенами, и, не входя в правящую верхушку, до них было не добраться. Оставалось перебиваться разной мелочью, надеясь, что на судьбе написано умереть своей смертью.
И вот пришел Великий Холод. Для кого-то горе, конец всему, а для кого-то это оказалось таким долгожданным шансом. Кто-то смог не поддаться панике, собрать вокруг себя людей, не каких-нибудь, первых встречных, а подходящих. Кто-то смог создать некое подобие организации, добиться того, чтобы крысы, обнаружив группу людей, не лезли внаглую, а держались поблизости, опасные, готовые вцепиться в глотку сюзерену при малейшей слабине с его стороны, но все-таки вассалы, а не хозяева, вынуждавшие покидать места. И собаки – они проходили мимо лагеря Волка, они крутились неподалеку, рассчитывая поживиться, как в старые добрые времена, но они не совершали безрассудных попыток атаковать. А говорят безмозглые твари. Нет, не безмозглые, раз признали чье-то первенство. Волк оказался одним из немногих, кому Великий Холод пришелся кстати. У него были планы, далекоидущие, вполне реальные. И беременная девка на фоне повсеместного бесплодия могла сослужить определенную службу. Он, правда, еще не разобрался, чем для человека стал сон и почему те, кто может себе это позволить, спят все больше и больше. Впрочем, вряд ли это серьезная проблема, в конце концов, спать – не мешки ворочать, чтобы добыть пропитание.
Волк уселся в кресло, потянулся, зевнул. Храп стоял невероятный, но эти звуки Волку не мешали. Рабы – те, кому сейчас было дозволено поспать, – находились в другом крыле, и взгляд Волка ничто не раздражало. Он зевнул еще раз, раздражаясь, почему Борода никак не дойдет, но в этот момент показался Арни. За ним мимо часового на входе прошел Борода.
Волк посмотрел на него, не говоря ни слова. Борода покачал головой.
– Ни черта. Никаких следов, – сказал он. – Может, они свалили куда-нибудь на восток, может, их сожрали собаки. Всяко могло случиться.
Волк молчал, разглядывая Бороду. Приказать, чтобы его проучили? Впрочем, если наказывать кого-то из своих боевиков, нужно, чтобы в дальнейшем они не смогли отомстить. Значит, убить или покалечить. Волку показалось, что поступить так с Бородой – слишком круто. Подобной расправой Волк породит недовольство. Его должны не только бояться, но и уважать.
Именно Борода, который уходил с Лысым и еще одним боевиком в дальний дозор с целью посмотреть, как обстоят дела южнее, первым заметил, что у одной девки, улизнувшей от них в составе небольшой группы, как-то странно выделялся живот. Позже Лысый, тоже видевший дамочку, догадался, что она, возможно, беременна. Они будто чувствовали, что для Волка это будет представлять интерес, и по дороге назад взяли восточнее, рассчитывая снова найти беглянку с ее компанией. Из-за этого им пришлось далеко от пристанища бросить мотоциклы, когда закончилось горючее, и дальше идти пешком, пока они не нашли припрятанные заранее велосипеды. Потеря мотоциклов была мелочью – техники хватало, а вот новость о беременной взволновала Волка. Возвращаясь, они видели непонятные знаки, и уже во время отчета перед Волком Лысому пришла мысль, что знаки, быть может, были там, где шли беглецы. Это напоминало притянутую за уши фантазию, но Волк ухватился и за это. Он позволил Бороде выспаться и отправил его назад с самым толковым в банде следопытом.
И все зря. Если и была девка с животом, она растворилась в неизвестности вместе со своими дружками. Волк поразмыслил и решил не сдаваться. У него были люди, и эти люди будут делать все, что он им прикажет. Ну, почти все.
– Нам нужна эта девка. Не мне, нам. Понятно?
Арни и Борода кивнули.
– Арни, разбуди Лысого. Пусть соберется и тебя соберет. А ты поспи. Возьмете «коней». Только канистры не забудьте, сколько потянете. Прошерстите трассу, но не только М-3, прощупайте второстепенные дороги. Понятно?
Арни кивнул. Вот кто говорил минимум слов, и это Волку нравилось. Арни даже во сне не храпел.
– Идите! – Волк зевнул и поплелся к кровати.
Иван чувствовал, что ситуация ухудшалась с каждым часом. Силы покидали его медленно, почти незаметно, но подступавшую сонливость спутать с чем-то было нельзя.
Он давно не видел ни знаков, ни вещей, оставленных Евой. Минула ночь, он протоптался на небольшом участке дороги, опасаясь, что пропустит в темноте что-то важное, и теперь проклинал себя за то, что не шел все это время вперед. Быть может, он нагнал бы Еву, они с Грэгом должны были остановиться и поспать, он «сжег бы» их фору, но теперь шанс потерян. Нужно было рискнуть, но он в который раз решил сделать все обстоятельно, даже на краю гибели он не мог избавиться от этой привычки, возможно, толковой в Прежней Жизни (да и тут сомнения) и уж точно никуда не годившейся теперь, когда все медленно соскальзывало в бездну.
Сколько раз за их недолгую семейную жизнь Ева корила его за попытки все просчитать, выяснить все досконально, а уж потом действовать. Она удивлялась, как в творческой личности, которая совершенно не склонна к иной практической деятельности, уживались подобные черты, которым, казалось, в ней не было места. Не пытайся контролировать окружающий мир, говорила она ему, надорвешься. Ему не хватало бесшабашности, как коту Леопольду из старого мультика не хватало злости, Иван знал это, но в который раз никак не использовал знание о самом себе.
Когда вчера сумерки перешли в ночь и видимость стала нулевой, он не просто опасался пропустить место стоянки Грэга, он считал ошибкой двигаться дальше. Сейчас, при свете дня, ошибка казалась совсем иной. Все относительно? Значит, что бы он ни делал, это всегда будет ошибкой и одновременно правильным решением? Смотря что держать за знаменатель. В его ситуации основой было спасение Евы, и все, что к этому не вело, было ошибкой.
Силы уходили, он уже не мог идти достаточно быстро, чтобы знать наверняка: он двигается быстрее Грэга с двумя женщинами, и расстояние сокращается. К полудню он пересек железную дорогу, вошел в небольшой городишко, заметил, что параллельно с ним тянется трасса, остановился, не в силах решить, идти ли через городок или выйти на большую дорогу.
Эта остановка показала ему, как он измотан. Пока он шел, запас энергии казался реальным, стоило сделать паузу, и он понял, что ему лучше не останавливаться и уж точно не садиться. Иначе он не встанет.
Иван почувствовал страх. Вчера, да и сегодня утром, он не впускал страх в душу, удавалось отвлечься благодаря сосредоточенности на поисках следов Евы, сейчас в его броне возникла молниеносная брешь, и этого оказалось достаточно.
Как назло, ближе к трассе ненадолго мелькнул шатун. Иван его не рассмотрел, но, судя по шатающейся походке, не приходилось сомневаться, кто это был. Он явился, словно неумолимое и откровенное подтверждение ближайшего будущего Ивана. Вот что его ждет! И ничто в мире не позволит этого избежать. Если только… он не отыщет Еву.
Иван зарычал, ударил себя по щеке ладонью. Боль немного встряхнула, но у него мелькнула мысль, не так ли начинается состояние, которое нормального человека превращает в шатуна? Он пошел вперед, через городок, параллельно трассе. Он надеялся, что Грэг, этот хапуга и проныра, не пропустит столько домов. Ночь они пережили, Иван их не нагнал, чего Грэгу бояться? Он должен вести себя так же, как прежде. Должен проверить магазины. Здесь одна центральная улица, и, если Грэг с Евой еще здесь, Иван их увидит.
Он медленно миновал деревню, пересек железнодорожную ветку-тупик. Перешел маленькую речушку, вошел в очередную деревню. Параллельно тянулась трасса. Иван заметил, как много энергии уходит на то, чтобы рассмотреть дома по обе стороны улицы, изучить тротуары, дорогу, по которой он шел. Любой поворот головы требовал усилий. Но не смотреть по сторонам и не тратить на это энергию было рискованно.
Сон и страх усиливали натиск. Иван осознал: его хватит от силы еще на пару километров. Однако надежда в последний момент встретить Еву еще жила. Правда, тут была проблема. Если он встретится с Грэгом, шансы одолеть его выглядели призрачными. Он слишком истощен. Сейчас он меж двух огней, и каждый выглядит роковым.
Миновав деревню, ему стало чуть-чуть легче. Не отвлекали дома и переулки, пару километров он двигался на автомате. Он снова пересек железную дорогу, вступил в следующую деревню. Пустынная улица по-прежнему вела на север. Смотреть по сторонам стало невмоготу. Иван просто шел вперед.
На пороге одного из домов кто-то сидел. Иван скосил глаза. Это был старик – он улыбался, глядя на Ивана. Иван зажмурился, медленно открыл глаза. Старик исчез. Его нигде не было. Иван прошел совсем немного, когда боковым зрением уловил кого-то. Он повернул голову.
Старик опять сидел на прежнем месте.
День перевалил за середину, когда они вошли в очередную деревню. Еву трясло. Она как будто чувствовала, что где-то там, позади, из Ивана уходит жизнь. Она уже не могла терпеть. Не могла мириться с тем, что потеряет Ивана навсегда, и даже ребенок – на рассвете он шевелился! – у нее в животе перестал быть гарантией, что она подчинится.
На входе в деревню Анна незаметно сблизилась с Евой, пока Грэг в бинокль изучал дома, трассу слева, дорогу впереди, прошептала:
– Будь готова…
Всего два слова, но надежда вспыхнула. Ева поразилась, как мало нужно, чтобы поверить в лучшее. Это быстро прошло. Что могла сделать Анна? К сожалению, они не могли поговорить, даже обменяться продолжительными взглядами, оставшись незамеченными Грэгом. Можно рассчитывать на ночь, но она так далеко – Иван не выдержит. И еще нужно время, чтобы ей вернуться, найти его.
Прошлым вечером тоже была надежда, но Грэг приковал Анну наручниками, и надежда быстро исчезла. Анна тщетно успокаивала Еву. Ей ничего не оставалось, как разбудить спящего рядом Грэга и заснуть самой. Он, конечно, снял с нее наручники, но теперь он не спал, и Анна была бессильна. Она попыталась умолять Грэга, но он пригрозил, что изобьет ее, и она замолчала.
В дальнейшем Грэг не совершал ни единой ошибки, следил не только за дорогой, но и чтобы Анна и Ева не разговаривали. Из всего этого можно сделать лишь один вывод: они против него бессильны.
Одна деревня перешла в другую. Анна тронула Грэга за локоть.
– Еву тошнит, такое бывает у беременных. Ей надо отдохнуть хоть полчаса. Да и я устала. Куда мы вообще несемся?
Ева была уверена, что последует очередное «Заткнись!». Грэг промолчал, оглядываясь по сторонам. Он указал рукой на небольшой дворик, где, оставаясь незамеченными, они могли видеть центральную улицу. Туда они и вошли, расселись, достали консервы. Поев, Анна сказала, что отойдет.
– В кусты ходить по одной, – пробормотал Грэг, хотя Ева подобного желания не изъявила.
Еве хотелось посмотреть на Анну, но она боялась, что этим как-то помешает подруге. Анна стремилась выйти из поля зрения Грэга, хотя причиной действительно могла стать естественная потребность.
Анна отошла, покосилась на Грэга – тот рассматривал улицу. Анна попятилась. Ева чуть не вскрикнула: Анна собирается удрать? Зачем? Скрыться, найти Ивана самой и настигнуть Грэга с Евой? Осознание этого парализовало Еву. Она хотела закричать, остановить подругу (абсурд!) и не смогла даже промычать, привлечь внимание Грэга. Уверенность в замысле Анны была так сильна, что Ева удивилась, когда подруга приблизилась к забору и попыталась отодрать доску.
С виду доска едва держалась, и Анна рассчитывала завладеть ею без проблем, быстро и тихо. Выдираемая доска заскрипела. Грэг оглянулся. Анна на мгновение растерялась. Ева следила за ней, и ей это было заметно. Грэг ничего такого не уловил. Анна быстро исправила ситуацию: она замерла, глядя куда-то за дом.
– Ты чего? – Грэг встал, поспешил к ней.
Анна перехватила доску удобней, кивнула туда, куда был направлен ее взгляд.
– Там кто-то выглядывал… Какой-то мужик.
Грэг вскинул ружье, оскалился.
– Эй! – крикнул он. – Чего надо?
Анна попятилась. И оказалась у Грэга за спиной. Тот держал угол дома на прицеле, ждал развития событий.
– Шатун, что ли? – пробормотал он.
Анна вскинула доску. Замахнулась.
До последнего момента Ева не понимала, что задумала эта миловидная брюнетка, воспитательница в Прежней Жизни, не слишком резкая, чтобы ждать от нее подобного, пусть даже ситуация была критической. Не ко времени Ева вспомнила утверждение Ивана, что любой анализ человеческой личности, попытки предугадать, что человек собой представляет и как он поступит в той или иной ситуации – чушь. В любом человеке существует набор противоречивых качеств, иначе он не был бы человеком. К сожалению, сам человек все сводит к определенным схемам: если есть такое-то качество, значит, должно быть эдакое и не должно быть вот такого-то. В реальности бывает как угодно. Человек, поступивший одинаково в 99 случаях, необязательно поступит так же в сотом, и это будет нормально, и вовсе не будет исключением. На человека влияет столько разных нюансов, из прошлого, настоящего, даже из будущего (в подсознании он что-то знает!), столько разных потерь, приобретений, страхов, надежд, мечтаний, потребностей, скрытых и явных, целый список, уходящий в бесконечность, что все анализы и расчеты превращаются в лотерею.
Анна опустила доску на голову Грэга. Он вскрикнул, выронил ружье, схватился за голову. Анна попятилась, он медленно осел на землю, но сознание не потерял.
Ева вскочила. Она была растеряна. В этой мысленной суматохе она больше поражалась, как Анна решилась на удар – она могла его убить! – нежели думала, какую выгоду можно извлечь ей самой. Грэг, сжимая голову, стонал.
– Беги! – крикнула Анна.
Она поспешила к Еве, шатаясь, как будто это ей ударили по голове.
– Аня, я…
– Беги!
Анна на ходу схватила рюкзак Грэга, раскрыла его, что-то вытянула.
– Аня!
– Возьми консервы, нож… вот…
– А ты?
– Не бойся!
– Он убьет тебя!
– Он меня не тронет! Иди же! Мне надо глянуть, что с ним.
Анна оглянулась. Грэг стоял на коленях, держась за голову, и медленно раскачивался из стороны в сторону. Анна надела рюкзак Еве на спину, вытолкала ее со двора.
– Прости меня, Аня, прости за то…
– Ты меня прости. Спасибо за все!
– Тебе спасибо. Тебе!
– Найди Ивана!
– Да, да, я найду его, обещаю.
– Я всегда буду о тебе помнить.
Она с силой толкнула Еву в спину и поспешила к Грэгу, который пытался встать. Ева оглянулась на нее лишь раз. Нужно спешить. Чтобы жертва Анны оказалась не напрасной.
15. Препятствия
Чертов старик появился снова. Иван видел его краем глаза, голова сама собой поворачивалась в его сторону, и это было растратой энергии.
Старик ничем не мешал, но его присутствие – еще больше его ухмылка – раздражали. Кроме того, он постоянно исчезал, что раздражало еще сильнее. Иван не понимал, видит ли он один и тот же дом, на пороге которого сидел этот странный тип, или же старик незаметно перемещался по мере того, как шел вперед, вернее, плелся сам Иван. Чтобы выяснить такие детали, нужно напрягаться, но Иван чувствовал: он на пределе.
В какой-то момент Иван заметил: крыльцо, где сидит старик, по-прежнему из трех ступеней. Ивана замутило, он закрыл глаза. Старик, его ухмылка, ступени, на которых он сидел, – все говорило о том, что Иван топчется на одном месте. Он открыл глаза, пытаясь сохранить равновесие. Не может быть! Иван был уверен, что здания на другой стороне, там, где не мелькал старик, меняются. Иван прошел уже не один дом! Справа, где появлялся-исчезал старик, чуть впереди, дома тоже менялись.
Вот крыша, от которой кое-что осталось, – раньше она была провалена. Вот фасад бледно-зеленого цвета сейчас был бурый, грязно-черный, псевдокоричневый.
Старик опять появился где-то на периферии зрения.
– Прекрати.
Иван вздрогнул, скосил глаза в сторону и не сразу осознал, что слышал собственный голос – хриплый шепот, отдаленно напоминавший нормальные человеческие интонации. Понадобилось определенное усилие, чтобы понять: Иван сказал это старику на крыльце. Казалось, он раздвоился, наблюдая за Иваном-актером, на то, чтобы понять смысл сказанного, самому Ивану теперь необходимо время. Отчасти это было забавно. Если бы не страх, не потребность идти вперед, он мог бы встать и насладиться новым опытом.
Но главное – он идет вперед, чего бы это ему ни стоило. Плевать он хотел на старика и его крыльцо, доказательств, что он все еще движется, у него хватит. Иван сосредоточился на цвете домов, которые он медленно, но верно оставлял позади. С цветом было легче – не надо вглядываться в детали типа количества ступенек, целостности крыши или стен.
Не сразу он понял, что удивляется: перед ним был оранжевый фасад, следующий дом был окрашен в пунцово-пурпурный. Оба идеально сохранились, ни малейших пятен. Иван снова наблюдал за Иваном-актером, удивление, как чужая вещь из рук в руки, медленно передалось ему, но теперь в этом не было ничего забавного. Лишь смутная подоплека – Иван никак не мог осознать, какая, – зловещая и отдающая неприятным душком. Ему вдруг стало тяжело, очень тяжело, но сквозь сумрак, надвигающийся на его рассудок, Иван понял: цвет дома выглядит необычным для зданий этой местности в Прежней Жизни. Неужели кто-то (каков шутник!) поселился здесь или просто выкрасил парочку домов в невообразимые цвета? Ради поднятия собственного настроения?
Плач младенца был тихим, едва различался, но звук вынудил Ивана обернуться. Пусто. Лишь дома – неповрежденные крыши, фасады яркой расцветки. Когда они здесь появились? Он не заметил, как вошел в новый квартал? Мысли текли медленно, как остатки варенья из перевернутой банки, нехотя, но Иван все еще боролся. На периферии сознания промелькнуло лицо Евы: испуганное, напряженное. Иван зарычал, склонив голову вперед, сделал пару шагов. Его пошатнуло, но он снова пошел вперед. Он дойдет! Нечто уже бомбардирует его уставший, готовый сдаться мозг, но сам Иван не собирается сдаваться! Он должен спасти ее и себя! Он выдержит столько, сколько понадобится!
Глаза скосились в сторону, и он увидел, как перед стариком прыгает через скакалку маленький мальчик, лет пять-шесть, не больше. Он находился к Ивану боком, голову повернул к старику, и лицо его было не рассмотреть. А старик… старик поверх плеча мальчика смотрел на Ивана. И не улыбался. Быть может, поэтому, увидев, как у него шевелятся губы, Иван услышал его слова. Он не прочитал слова по губам, именно услышал, но для этого нужно было видеть! Некогда было – да и не было сил – выяснять, как такое возможно. Иван просто принял на себя слова, как принимают на себя посланный через все поле мяч. Принял, чтобы с небольшой задержкой – опять Иван – актер в действии – осознать смысл.
– Ляг, поспи…
Иван ничего не ответил – просто не мог. Он не улыбнулся, не покачал головой, лишь сделал еще один шаг и этим выразил свое несогласие.
Он смотрел перед собой на дорогу. Он опустил голову, но каким-то непостижимым образом все равно увидел, что старик нахмурился. Причем это было не просто недовольство, старик испугался за него, он переживал! Перед глазами уже появились красные точки, но Иван понял, что раньше уже где-то видел этого старика и мальчика тоже. Видел! Где? Когда? Это не имело значения, но могло иметь.
И снова старик:
– Ляг… не сопротивляйся…
Иван встал, как будто слова породили невидимое препятствие. Захотелось плакать, рыдать. Проиграл? Иван почувствовал, как внутри восстает звериная сущность. Невероятно, но он ощутил небольшой всплеск энергии. Галлюцинация? Второе дыхание?
Невидимый младенец заплакал громче – капризный, требовательный звук, но теперь в его плаче угадывалась какая-то мелодия. Колыбельная? Мальчишка перед стариком все прыгал через скакалку.
– Посмотри! – это был старик.
Иван приподнял голову, исподлобья глянул вперед.
Бурлящий – без единого звука, только визуально – вал воды, грязный, с бахромой пены, приближался к нему, поглощая все, что встречалось на пути. Дома и деревья просто исчезали за его серой, с белой оторочкой плотью.
Возникло спонтанное желание: бежать навстречу, принять последний бой. Задорого продать свою жизнь этой адской действительности. Иван не сделал этого. Казалось, чья-то мягкая рука легла ему на плечо, и, вконец обессилевший, выдохшийся, он опустился на землю, свернувшись калачиком. Он заснул прежде, чем руки по инерции прижались к телу.
Вокруг было пусто. Лишь полуразрушенные дома невидяще смотрели перед собой пустыми проемами окон.
Грэг стонал. Анна рыдала так, как могла бы убиваться, останься она в одиночестве. Это был шок: смесь эмоций, порожденных расставанием с Евой, с осознанием того, что теперь они с Грэгом вдвоем, что теперь они – не группа, но главное – в нее вцепились последствия ее удара Грэгу по голове.

