Выжившие хотят спать

Так прошел еще день. Ивану хотелось выйти и пройти пару кварталов, но он не рискнул оставить Еву без своей защиты: здание большое, его еще не проверили. Можно, конечно, разбудить ее, но тогда оба бодрствуют – Ивану было жаль упускать возможность выспаться как можно больше. Разведка того не стоила.

В течение дня через перекресток прошли несколько шатунов. Один падал, поднимался, шел дальше. Двое других были не на такой стадии, но от усталости агрессия была почти незаметна. В сумерках очередной шатун, худой и высоченный, попытался проникнуть в ресторан – стучал в двери, выкрикивал что-то непонятное, как будто на иностранном языке. Дежурила Анна, но пришло время поднимать Ивана. Анна, испуганная, растормошила его, объяснила, что происходит. Иван схватил ружье, спустился на первый этаж, прошел в вестибюль. Шатун заметил сквозь стекло людей, удвоил усилия – забился в истерике, брызгая слюной. Тщетно: толстое стекло было ему не по силам. Он бился минут пятнадцать, пока не сломал руку, лишь тогда отошел прочь, поплелся дальше, но далеко не ушел – упал и вскоре затих. Иван тяжело вздохнул и посоветовал Анне не терять драгоценное время. Она ушла.

Никто точно не знал, сколько может спать человек до того, как сон перейдет в смерть. Иван, как и Ева, предполагал, что это достаточно индивидуально, чтобы рассчитывать определенное время. Зависело это и от того, насколько прежде был измотан человек. Разница между отдохнувшим спящим и тем, кто перед сном рисковал превратиться в шатуна, была существенна. Потому Грэга разбудили на вторые сутки. Он проснулся, живой и голодный, принялся за еду и затянул тему, о которой упоминала Ева: «нам нужна вечеринка». Но прежде нужно было не только подготовить коктейли и еду, даже Грэг не стал с этим спорить.

Все вместе они обследовали здание, поднявшись на верхние этажи. Раньше там располагались офисы, конторы и магазины. Местами кабинеты выглядели совершенно нетронутыми, в основном же всюду царили разгром и грязь.

В коридоре на пятом этаже они обнаружили первый собачий скелет. Затем еще несколько. Поднявшись на крышу (люк отсутствовал), двое мужчин и две женщины замерли. Крышу усеяли человеческие скелеты. Среди них были видны собачьи, но их было значительно меньше.

– Господи, – прошептала Ева. – Тут было под сотню людей.

– Вот именно – было, – в голосе Грэга не было ни издевки, ни насмешки.

Анна уцепилась за его руку.

– Откуда их столько?

Иван, переступая через кости, прошел к краю крыши, приложил к глазам бинокль.

– Здание большое, места много, – сказал он. – Наверное, здесь изначально оказалось много людей. Их обнаружили собаки. Набежали несколько стай, проникли внутрь. И людям пришлось подняться на крышу. Но не помогло. Лестница не такая крутая, собакам она вполне по силам.

– Как они с улицы прошли? Двери же целые, неужто не закрыли?

– Кто знает, как было? Дверь могли не закрыть. Или кто-то, кто решил здесь спрятаться последним, распахнул ее не вовремя.

– Сейчас уже неважно, – сказала Ева.

– Вот именно. Но я бы проверил другие входы.

Два запасных выхода закрывали двери, не очень крепкие, но забаррикадировать их оказалось несложно: мебели поблизости было в избытке.

После «кладбища» на крыше все молчали: Грэг лакал виски, женщины принялись за готовку. Расположились в зале на втором этаже. Иван чистил ружье подручными найденными средствами, посматривал в окно.

Калуга выглядела гораздо оживленнее Брянска. С крыши Иван за какую-то минуту улавливал движение в разных концах города, и не факт, что это были шатуны, скорее наоборот. Города, по размеру примерно одинаковые, по насыщенности теперешнего населения разнились. Причина? Близость к Москве с ее системой метрополитена, некая гарантия против Великого Холода, если он снова навестит этот мир? Или дело в знаках? Знаки видят все, кто проходит этой дорогой, они вряд ли предназначены исключительно Ивану, они выписаны для всех, кто их увидит. Остальных их группа не может видеть, но, если бы они «застряли» на одном месте, если могли бы сделать это физически и понаблюдать, наверняка увидели бы массу подобных ходоков, бредущих наудачу, в слепой надежде. Неважны характер, возраст, пол и здоровье этих людей, неважно и то, кем они были в Прежней Жизни – стоит любому из них увидеть знак, указывающий направление, и это дает ему хоть какую-то цель, а не ломаную кривую перекати-поле, которая, возможно, подходит этому своеобразному растению, но вряд ли удовлетворяет человека.

Если людей в городе немало, с одной стороны, это дополнительная опасность стычек, с другой – больше шансов уцелеть, если город навестит громадная стая собак. В одном выигрываешь, в другом проигрываешь – извечное равновесие.

Когда Грэг пошел за следующей бутылкой, он заглянул в офис и обнаружил в сейфе пачку банкнот: евро, доллары, российские рубли. Вернулся он улыбающийся, как если бы деньги еще имели хоть какую-то ценность.

– Вы только посмотрите! – он потряс пачкой в руке. – Хватит, чтобы купить половину этого кабака!

Ева засмеялась.

– И кто продавец? Кажется, кабак можно забрать бесплатно. На недельку от силы. Пока не придут крысы. Вот этим ничего покупать не надо.

– Крысы придут, крысы придут. Чего плакать заранее?

– Грэг, не бурчи, никто заранее не плачет. Ты лучше готовься: скоро будет тушеное мясо с ананасами и киви.

Ева и Анна разожгли маленький костерок в кухонной мойке, на нем сейчас готовилось мясо в огромной ребристой сковороде.

– С консервированными ананасами, – заметил Грэг. – С консервированными, ты забыла сказать. Так что…

– Сейчас слово «консервированные» можно не говорить, сейчас все такое, другого нет, но пальчики ты все равно оближешь.

Так и случилось. Скоро они принялись за обед, шикарный в сравнении со всем, что было до этого. Еды было вдоволь, и она была вкусной. Иван улыбался, глядя на жену, и мысленно благодарил ее за идею расслабиться и шикануть. Это было кстати.

Грэг где-то раздобыл шапку Санта-Клауса, напялил, обмотал шею разноцветными лентами, смешал массу коктейлей и тыкал бокалами в остальных.

– Вы только оцените! Это «Большой Бен»! А это «Эй-Эм-Би-Эй»! «Четвертое Июля»! «Барбикан»! «Епископ»! Вы вообще такое пробовали? Даю свой зад на отсечение – нет!

Он заржал, довольный сравнением.

Иван заметил:

– Я, конечно, не спец по коктейлям, но, если не ошибаюсь, для каждого коктейля нужен лед. И еще шейкер, не просто налил, подлил, долил, взбаламутил.

Улыбка у Грэга исчезла, но ненадолго.

– Сейчас забудь не только слово «консервированный», но и слова «лед для коктейлей».

Он снова заржал. Иван промолчал: однако нашелся ведь, бестия. Впрочем, лучше к нему не цепляться, спокойней будет. Сам Грэг, похоже, решил перейти в атаку. Он встал, держа очередной бокал с коктейлем.

– Зацените: коктейль «Бэретт». Виски «Бурбон», ликер «Гальяно», ликер «Амаретто». Виски в два раза больше, чем ликера.

Ева не выдержала:

– В прошлой жизни ты, наверное, был барменом. До того, как стать менеджером.

– В прошлой жизни я был всем! Думаете: менеджер – а-а, фигня какая-то. Я все что угодно мог. Вот ты, Ева, кем была?

– Врачом-терапевтом. Правда, почти не поработала, только институт закончила. Практика началась и…

– Да-а, – Грэг скорчил физиономию. – Гоп-компания! Одна – воспитательница в детском саду, вторая – врач. Ну и – низкий поклон людям творчества – художник. Или ты по совместительству кочегаром был?

– Не угадал, коктейльный специалист. Я занимался разным художественным оформлением, зарабатывал. Так что и так и этак – художник.

– Ладно, один хрен, господа гуманитарии. Из вас только я был человеком дела. Только я один реально вращал экономику.

– Жаль, что это не помогло, – сказала Ева. – И мир все равно ухнул в бездну.

– А это, дорогуша, как писали в контрактах, «обстоятельства непреодолимой силы». Это ни от кого не зависело. И если б не этот всемирный кабздец, мир вперед толкали бы такие люди, как я. А не гуманитарии.

– Толкатель ты наш.

– Грэг, прекрати, – потребовала Анна.

– Да, Грэг, давай перейдем на другую тему. О твоем вкладе в прогресс человечества мы уже поняли: великий. Давай о чем-нибудь другом.

– Только не иронизируй, дорогуша. Не стоит.

– Грэг, тебе надо встряхнуться, покажи себя в деле, мачо. А то болтать любой горазд.

Ева потянула Ивана танцевать, напевая одну из стареньких композиций Прежней Жизни – шведской группы «Роксет». Громко, выверенно – аппаратуры не понадобилось, чтобы понять, какую мелодию она выбрала. Грэг, приоткрыв рот, наблюдал за ними. Анна переводила взгляд с него на танцующую пару.

– Грэг! – выкрикнула Ева. – Твоя дама ждет! Не ты ли хотел вечеринку с выпивкой и телками?

Грэг потянул Анну за собой, сначала хмурый, недовольный – он делал ей одолжение, – но постепенно танец его раззадорил, обе руки переместились на ягодицы Анны, разминая их. Он целовал ее, облизывая щеки и шею, Анна закрыла глаза, они смещались к выходу из зала.

Ева засмеялась, прошептала Ивану на ухо:

– Менеджер наш тот еще кобелино.

Грэг потянул Анну к выходу.

– Пойдем-ка, мой персик. Надо кое-что сделать…

Через минуту Иван и Ева услышали стоны Анны. Парочка ушла не очень далеко, а может, это громко кричала возбужденная Анна.

Ева, глядя на Ивана, улыбнулась. Он не улыбался, смотрел на нее не мигая.

– А мы чем хуже? – прошептала Ева.

Иван быстро расстегнул ее джинсы.

Анна смотрела на Грэга и колебалась. Разбудить или нет?

Он шумно дышал, открыв рот, правая рука закинута за голову, левая на животе. Он казался беспутным, беззащитным, немного смешным, каким угодно, только не опасным, не способным на мерзкий поступок.

– Разбуди меня, когда отдежуришь, – попросил он Анну. – Этот стенописец боится, чтобы я не спал, когда спит он… Так вот я им докажу, что мне можно доверять. Его разбужу я, а не ты. Отдежурю и разбужу.

Они лежали на диване, тесно прижавшись друг к другу: голые, расслабленные, что тут говорить, удовлетворенные. Анне было так хорошо, как никогда не было. Она никак не ожидала такого мощного удовлетворения. Предыдущий секс с Грэгом был обычным, хотя и приносил ей удовольствие, был каким-то поспешным. Она не могла расслабиться по-настоящему, была скованна, ее терзала какая-то вина, но сегодня все вышло по максимуму. Ее так расслабил алкоголь? Или она наконец-то осознала, что Грэг теперь – вся ее жизнь, во всех смыслах?

Она коснулась рукой его плеча, слегка встряхнула. Грэг пошевелился, дыхание стало тише, но, конечно, этого мало – не проснется. Анна по-прежнему колебалась. Иван доверил ей охранять их сон и жизнь, но разговора про Грэга не было. Что он ей скажет назавтра, когда его разбудит Грэг, не она?

Анна так и сказала на просьбу Грэга:

– Иван просил, чтобы его разбудила я.

Грэг приподнялся на локте, заглянул ей в лицо. Анне показалось, что он сейчас закричит, но он улыбался.

– Ты моя женщина?

– Грэг, причем здесь…

– Нет, скажи. Моя?

– Твоя.

– Вот. Разбуди меня, я хочу с тобой еще покувыркаться. Чтобы никто не слышал, как мы этим занимаемся. Сейчас мы не совсем одни, понятно? – он помолчал. – Ты видела, какую хрень он намалевал на стенке?

– Не знаю, мне понравилось…

– Понравилось?

– Немного тоскливо становится, но… понравилось.

– Не смеши меня. Эта мазня тебе понравилась? Он чокнутый и рисует всякую хрень. Ладно, разговор не о нем, пусть делает со стенками, что хочет, только бы не ломал, – он хмыкнул. – В общем, разбуди меня. Поднимем твоего стенописца и вместе ляжем спать. Рядышком.

Он поцеловал ее, и сейчас Анна вспомнила этот поцелуй – прикосновение губ и короткой бороды. И она решилась – зажгла свечи, которых было в избытке (они уже делали так вечером, когда стемнело), потрясла Грэга сильнее.

Он просыпался медленно, долго сидел, что-то бормотал, и Анна предложила:

– Ты же не выспался. Ложись еще поспи.

Он не лег. Он приложился к бутылке, из большого чана, куда они принесли воды, сполоснул лицо и руки. И раздел Анну, поставил ее на четвереньки. Спустя минуту она уже кричала, а он, поглядывая на спящих Ивана и Еву, скалился, бормотал пошлости, пока, не выходя из Анны, не завалился с ней на бок.

Когда она отдышалась и встала, натягивая одежду, он улыбнулся:

– Ложись спать. Ложись, не спорь.

Она заколебалась, не зная, как настоять на том, чтобы разбудить Ивана. Она не хотела обидеть Грэга, но и не подчиниться Ивану тоже не хотела. Грэг, ленивый, удовлетворенный, сел у окна с бокалом коктейля и выглядел так, что Анна поняла: пусть дежурит, все нормально. Так им всем будет легче, и недоверие Ивана закончится. Быть может, именно сейчас ее решение поможет наладить их отношения.

Она подошла к нему, поцеловала.

– Поднимешь меня через час, я еще подежурю и разбужу Ивана? – она хотела угодить Грэгу, не нарушив требования Ивана.

– Тебе так хочется самой разбудить господина художника?

Она кивнула.

– Завтра я скажу ему, что ты дежурил, что все было нормально и тебе можно доверять.

Он помолчал, допивая коктейль.

– Ладно. Разбужу – посмотрим. Ложись.

Она помедлила, легла, потушив свечи. Со своего места у окна он чувствовал ее взгляд: она еще колебалась, не засыпала. Он улыбался, она не могла видеть эту улыбку. Он победил. Еще до того, как он услышал ее ровное дыхание (заснула!), он поздравил себя с победой.

Иван сидел у него в печени, зло копилось постепенно, но неумолимо. Грэг понимал, что должен ему отомстить, и он это сделает! Время пришло! Теперь этот придурок никогда не проснется, а его баба пойдет с Грэгом, и он сделает из нее покорную лошадку. А нет – так ей же хуже. Грэг вышвырнет ее, и она пополнит ряды обреченных. Она достала его не меньше своего муженька. Она вроде бы пыталась разряжать обстановку, не допуская, чтобы Иван о чем-то спорил с Грэгом, но при этом ее сарказм, ее ирония и подколки делали только хуже. Она… издевалась над ним. Да, именно так. Возможно, она сама этого не хотела, но это ничего не меняло. Неосторожное убийство тоже убийство. И ей придется заплатить.

Грэг встал, отшвырнул бокал. Звон разбитого стекла показался в предутренней тишине ружейным выстрелом, но Грэг улыбнулся. Если разбить всю имевшуюся в ресторане посуду, ни Иван, ни Ева не проснутся. Замечательно! Ори, танцуй, пой – ничто их не разбудит, пока Грэг лично не сделает это.

Его переполняла какая-то странная энергия. Казалось, сон не понадобится ему в ближайшую неделю. Конечно, это не так, но сутки он продержится, к этому времени Анна поймет, что должна быть на его стороне, иначе… партнершу можно и поменять.

Грэг решил собрать вещи, прежде чем разбудить женщин и дать понять Еве, как ее жизнь изменилась. С каждой минутой рассвет набирал силу, но внутри было еще темно, и Грэг зажег свечи. Он потянулся к рюкзакам, вернулся, навис над Иваном. Лицо у того было безмятежным.

– Ну что? – Грэгу захотелось плюнуть ему в лицо, но он не решился. – Так кто из нас круче? Тот, кто сдохнет во сне, или тот, кто будет жить дальше, иметь двух баб и пить виски? Чего молчишь, умник? А, прости, не заметил – ты дрыхнешь, вот в чем дело. Я, конечно, могу тебя разбудить, но ты будешь нервничать, наложишь в штанишки, а я же добрый. Так что сдохни, не зная, что сдох!

Грэг корчил рожи, дурачился еще с минуту, пока самому не стало неприятно. Опустошенный и злой, он вышел.

Ева не могла понять, что происходит. Ее разбудила Анна, не Иван, лицо у нее было напряженным, улыбка неестественной. Казалось, Анна будила ее так, словно не хотела этого делать или… оттягивала то, что делала?

Ева подняла голову, села.

– Проснись, – прошептала Анна, и голос ее тоже казался не таким, как обычно.

Ева увидела Ивана, спящего – та же поза, в которой его оставила она сама. Ева огляделась. Грэг стоял на пороге с ружьем в руке и ухмылялся. Даже в этот момент она не поняла, что происходит, хотя и могла бы догадаться. Она все еще не верила, что такое может быть.

– Доброе утро, Ева, – в голосе Грэга была едва уловимая фальшь, как у доктора, который раздумывает, как скоро сообщить очередному пациенту неутешительный диагноз.

– Почему Иван спит? – она потянулась к нему.

– Не надо! – Грэг приподнял дуло ружья. – Пусть спит.

Анна отвернулась. Несколько долгих секунд Грэг и Ева смотрели друг другу в глаза.

– В чем дело? – тихо спросила Ева, хотя догадка обжигающей кислотой проникла внутрь. – Я хочу его разбудить.

– Не надо, я сказал!

Она затормошила Ивана, и Грэг шагнул к Еве, схватил за локоть, рывком оттянул ее на другую сторону дивана.

– Хочешь, чтобы я нечаянно пальнул в его умную голову? Хочешь? Будь умницей и слушайся папу.

– Ты что себе позволяешь? Не хочешь быть с нами – проваливай. Забери все, что хочешь, рюкзаки забери, ружье, антикрысин. И проваливай.

Грэг присел на край дивана, улыбнулся. Если минуту назад он нервничал, не зная, как удержит ситуацию под контролем, теперь он улыбался, успокоившись.

Анна повернулась к нему.

– Грэг, я прошу…

– Заткнись! И не мешай, я же просил, – он посмотрел Еве в глаза. – Говоришь, забери все, что хочешь? Так вот: я забираю тебя. А этот… останется здесь.

– Ты еще пьяный после вчерашнего? – Ева смотрела ему в глаза. – Или в чем причина?

– Давай ты не будешь читать мне морали, подкалывать меня, пытаться меня надоумить или, не приведи Господи, напугать. И просить-упрашивать ты меня тоже не будешь. Только разозлишь.

– Грэг, – прошептала Анна.

– Заткнись! Заткнись, сука! Еще слово – и я заберу ее, а тебя оставлю. Только перед этим прострелю ему голову. Чтобы ты не надеялась на удачный обмен, – он улыбнулся, успокаиваясь. – Так, о чем это мы?

– Не делай этого, – сказала Ева. – Ты ничего не выигрываешь, оставляя его умирать. И зачем я тебе? Одни проблемы.

– Зачем? Как тебе сказать… Я всегда мечтал, чтобы у меня было две бабы. Две, представляешь? С одной утром покувыркался, с другой вечером, – он засмеялся. – Я этого вполне заслуживаю.

– Даже не мечтай.

– Почему же?

– Я никуда не пойду.

– Да неужели?

– Лучше убей меня сразу, с тобой я не пойду.

– Пойдешь, пойдешь…

– Нет! Понесешь меня на руках, только много ты так пройдешь?

– Не хочешь бросать своего хахаля?

– Он муж, не хахаль.

– Очнись, овца! Нет больше ни мужей, ни жен! Никого нет! Покажешь загс, где вы лобызались после росписи? Или покажешь свидетельство о браке?

– Я с тобой не пойду. Хочешь – убей сразу.

Грэг склонился в ее сторону, глаза стали злыми.

– Крошка, кажется, у тебя заметный животик? Неужто тебе не жалко будущего ребенка? Угробишь и его вместе с собой? А ведь дети, говорят, больше не рождаются. Цени, что у тебя появился живот.

– Сволочь!

– Да, есть немного. Так что насчет ребенка? Пойдешь со мной – позволю родить, буду ему хорошим папочкой. Неужто тебе этого не хочется? Неужто ты убьешь его в чреве? Разве ты не знаешь, что он давно живой, с момента зачатия? Он все слышит, чувствует, по-своему понимает. Он даже что-то говорит, только мы его не слышим. Ты должна это знать, мамочка.

– Какая ты сволочь…

Анна приглушенно зарыдала, Грэг покосился на нее, снова посмотрел на Еву, улыбнулся.

– Это реальность, иначе нельзя. Не жалко ребенка, который ждет от тебя любви и пищи, что ж…

Ева бросилась на него, он с легкостью отшвырнул ее, повернул на живот, прижал лицом к дивану, задышал ей в затылок.

– И еще кое-что. Ты не только пойдешь со мной, ты будешь удовлетворять меня, как только я попрошу. Иначе умрешь вместе со своим выродком! Ты поняла меня? Поняла?

Ева молчала, тяжело дыша, и он сдавил ее шею.

– Скажи: поняла или нет?

– Поняла, – прошептала Ева.

– Так-то лучше. Привыкай к покорности. Тебе же будет лучше. Нет такой кобылки, которую нельзя объездить. И без фокусов, ты не такая глупая! Теперь собирай свое тряпье!

Довольный, он стоял у дверного косяка, наблюдал за женщинами. Их страх и покорность возбуждали его, он готов был устроить оргию прямо сейчас, но нет – он будет осторожен. Сейчас, пока рядом Иван, спящий, но живой, Ева опасна, с ней не расслабишься. Когда они будут далеко отсюда, а Иван станет лишь воспоминанием, тогда Ева ляжет под него и не станет ерепениться.

На секунду им овладело желание убить Ивана прямо сейчас, убить и перечеркнуть все надежды Евы, он едва удержался от этого. Нет, она нужна ему покорной, убийство Ивана станет для нее последней чертой. Так она еще будет надеяться на чудо – людям свойственна эта глупость, даже конец света ничего в этом смысле не изменил. Если оставить Ивана живым и уйти, надежда будет таять постепенно, медленно, день за днем, постепенность сгладит боль, Ева сама не заметит, как привыкнет к тому, что она и Анна идут лишь с одним мужчиной. Если даже самую сильную боль растянуть на тысячелетие, боль перестанет быть болью, она просто выдохнется. Грэг будет терпеливым, и Ева станет его женщиной не только потому, что сила на его стороне. Не только поэтому.

Когда все было готово, Ева встала, подавленная, с опущенной головой:

– Дай мне с ним попрощаться. Просто поцеловать его, пошептать на ухо, как сильно я его любила. Пожалуйста. И я пойду с тобой.

Он хотел возразить, когда она заговорила, но последняя фраза стала решающий.

– Только быстро.

Ева медленно подошла к Ивану, опустилась перед ним на колени, закрыла лицо руками, убрала руки, наклонилась к нему. Резко затормошила его.

– Иван! Иван!