Клановое проклятие

– Осторожнее двигайся, – прошептал он. – Если хоть одну штуку заденем, такой грохот поднимется, что мигом все сюда сбегутся.

Руин задумчивым взглядом обвел чуланчик. Видно было плохо, лишь несколько лучиков света пробивалось сквозь щели в скалах, да помогало заклинание «ночного зрения», такое слабое, что его не мог бы уловить даже проходящий мимо маг. Потому-то Арман и решился воспользоваться своей магией.

– Тогда нам предстоит тут стоять до скончания времен, – ответил он меланхолично.

– Ну, зачем так-то… – Мэлокайн осторожно передвинул пару ведер, потом вдруг прыгнул и через пару мгновений оказался у дверки. – Вот, пожалуйста.

К изумлению Руина, этот огромный мужчина по загроможденному чуланчику двигался с легкостью кота.

– Хе… Я летать-то не умею.

– А ты попробуй.

Хотя Арман был легче и намного гибче ликвидатора, он пробрался к дверке с гораздо большим трудом, но, правда, столь же бесшумно.

С третьей попытки Мэлу удалось открыть дверь, каким-то образом подцепив ручку, которая без труда открывалась снаружи, а вот изнутри отсутствовала вообще. Пришлось отодвигать язычок замка кончиком ножа, а это дело хлопотное, особенно в тесноте. Руин, который стоял, плотно уткнувшись носом в предплечье брата, боролся с желанием отодвинуть его в сторонку и сделать все самому. Его останавливало лишь то соображение, что сделать это он сможет лишь с помощью магии, и не такой уж незаметной.

Замок подался, и ликвидатор осторожно приоткрыл дверь. Выглянул. Помедлил, но все-таки шагнул вперед и махнул Арману, чтоб следовал за ним. Дверку молодой маг закрыл за собой с такой осторожностью, словно та была из хрусталя – просто он хотел осмотреться. Длинный коридор, в котором они оказались, был совершенно пуст, но при этом прекрасно освещен. Через равное расстояние в стенные кольца были вставлены факелы, они горели – все, как один. Именно это навело Руина на мысль, что здесь не обошлось без магии.

Мэл стремительно двинулся вправо, его брату оставалось лишь следовать за ним. Перед ними снова был настоящий лабиринт, но ликвидатор не терялся, он снова извлек из кармана металлическую пластинку, только повернул ее другой стороной. На этой тоже было что-то начертано. Арман по-прежнему ничего не мог понять в этих закорючках, полосках и точках, но и не пытался. Если Мэлокайну нужна будет помощь, он так и скажет.

Им почти никто не попадался по дороге, а от тех, кто попадался, было нетрудно спрятаться, потому что эти люди не пытались двигаться беззвучно. В первый раз им удалось отскочить за угол, в другой коридор, во второй пришлось спешно вскрывать дверь в первую же комнату – там было темно, пол застилал пышный ковер, и на невидимой кровати кто-то натужно храпел. Неведомый человек так и не проснулся и, понятно, не узнал, что своим крепким сном он спас себе жизнь.

– Запомни, Руин, – еще перед выходом объяснил Мэл. – Живым в руки серых попадать не стоит. И жалеть тех, кого ты там встретишь, не надо. В большинстве своем тамошние исполнители – бесчувственные болваны, которые лишены прошлого, настоящего, будущего и способны лишь выполнять приказы. А тех, кто по своему положению в Ордене сохраняет свободу воли, я б сам с удовольствием перерезал. Но – это утопия.

Руин тогда пожал плечами. Он привык ориентироваться на ситуацию и решать на месте. Что заранее забивать себе голову предположениями, которые скорее всего не сбудутся?

В третий раз избежать встречи получилось намного сложнее. В подобных ситуациях нет времени договариваться, что-то обсуждать, потому попросту в какой-то момент Мэлокайн подпрыгнул, уцепился за карниз, проходящий поверху коридора, в мгновение ока подтянулся и пропал. Арман остался один, но почти сразу понял, в чем, собственно, дело. Издали послышались шаги, и не одиночные. Сюда шло сразу несколько человек.

Он огляделся. Голый коридор – ни закутков, ни комнат, поворот далеко, и именно из-за него вот-вот должны появиться люди, а взлететь под потолок так же непринужденно, как ликвидатор, провальский принц не надеялся. Из-за карниза («Как только поместился там? Во дает…») выглянул вопросительный Мэлокайнов глаз. Он как бы спрашивал: «Тебе помочь»? Руин в один миг представил себе, сколько времени потребуется, чтоб вздернуть его туда же, где укрылся старший брат, быстро качнул головой и привалился к стенке.

Из-за поворота показались шестеро, одетые во все черное, с болтающимися на шеях повязками, которые по логике должны были скрывать лица, а сейчас были опущены, но молодой маг их уже не видел. Он прижался затылком к камню и закрыл глаза.

Что самое странное, чужака эти адепты-воины тоже не видели. Его бы сейчас не увидел и Мэлокайн. На несколько мгновений Руина просто не стало. Погрузившись в наполняющую мир магию, он ощутил ее, как живое существо, и задал ей вопрос. Если очень хорошо чувствуешь колдовскую энергию, наполняющую всю вселенную и не только ее, то сможешь почувствовать и себя, как нечто подобное ей. Тогда вы окажетесь на равных, и можно будет вступить в диалог. С другой стороны, магия ведь не живое существо, и если ей задаешь вопрос… Нет, не так. Если ей Задаешь Вопрос… Так вот, если это происходит, то на несколько мгновений, как ни странно, вполне ощутимых в физическом мире, магия замирает.

Руин просто растворился в ней, в ее колебаниях, в ее своеобразной, ни на что не похожей жизни, и протопавшие мимо боевики, конечно, его не увидели. Да и нечего было видеть.

Потом ткань реальности слегка дрогнула (ее колебания были похожи на те, что происходят постоянно, естественным образом, и даже потом, уже очнувшись, Арман не испугался, что на его присутствие в горной цитадели Серого Ордена кто-нибудь обратит внимание), молодой маг получил ответ на свой вопрос – ответ, который, по сути, был ему не нужен, но за который он заплатил кусочком своей магии – и с огромным трудом воплотился обратно.

Было тяжело. Кружилась голова, во рту стоял привкус железа, такой омерзительный, что Руина чуть не вырвало, пришла и тут же ушла сильнейшая головная боль. После нескольких мгновений эфирного существования тело, в которое вернулась его душа, показалось ему невыносимо тяжелым и противным, каким может быть уже полежавший труп. Передвигать эту громаду мяса, костей и внутренностей не хотелось совершенно.

Арман едва сглотнул сухим горлом и попытался облизать губы. Он понимал, почему так отвратительно чувствует себя – поторопился, влетел в сложнейшее медитативное состояние и тут же вылетел из него, будто пробка из бутылки с игристым вином. К тому же… Молодой маг прекрасно понимал, что, будь у него время подумать, он никогда бы не стал решать столь простую проблему столь сложным способом. Он тяжело вздохнул и попытался выпрямиться, но от этого лишь сильнее сполз вниз, к самому полу.

Над ним уже стоял Мэлокайн, озабоченный, весь в пыли и крошке, но при этом, в отличие от брата, готовый идти куда угодно и драться с кем угодно. Он поддержал Руина за локоть и помог выпрямиться.

– Ты как вообще? Слушай, что с тобой?

– Да так… Один трюк.

– Однако отличный трюк. На пустом месте испариться… Я видел. То есть не видел. И эти дуболомы тебя не учуяли. Это важнее всего. Я раньше думал, что заклинание невидимости фонит.

– Правильно думал, – Арман, кряхтя, поднялся. – Это было не заклинание невидимости… Ёлки, давай-ка, дальше ты будешь выбирать более безопасный путь, а? Я, кажется, расплатился за это исчезновение изрядной толикой своей удачи.

Об Ответе на свой Вопрос он как-то не вспомнил. Он не помнил даже, о чем именно Спрашивал.

Они добрались до каких-то совсем уж безжизненных коридорчиков, и там Руин вздохнул с облегчением. Ему казалось, что больше половины дела уже сделано, и раз здесь им вряд ли кто попадется на пути, то и бояться больше нечего. Он продолжал держаться настороженно, но лишь потому, что в пути им могли встретиться магические ловушки. Но ловушек не было.

Мэлокайн уверенно подошел к неприметной дверке и сунул в замочек, больше напоминающий трещинку в камне, отмычки. Откуда у него взялись настоящие высококлассные отмычки с магическими функциями, за которые любой взломщик отдаст много тысяч, можно было лишь догадываться. По крайней мере, орудовал ими ликвидатор с подлинным вдохновением. Замок вскоре поддался, и Мэл затолкал младшего брата в темный коридор с такой торопливостью, словно имел значение каждый миг. Руин не спорил. Мало ли что его спутник знает или чувствует.

Дверь захлопнулась, замок снова щелкнул, на этот раз запираясь, и они оказались почти в полной темноте. Арман обхватил брата за запястье, сжал, но тот не ответил, лишь потянул за собой. Пол под ногами был ровный, и, нащупав рукой стену справа, молодой маг почувствовал себя увереннее. Вскоре свет стал ярче, хоть и оставался рассеянными, и Руин увидел, что коридор заканчивается аркой, а за ней – небольшая зала, в которую бледный свет проникает через огромные окна, прорезающие одну из четырех стен залы… Нет, двух, потому что одна стена, как оказалось, была полукруглой, и зальца напоминала половинку гигантской сырной головы.

На ровной стенке поместилось три огромных окна, застекленных гигантскими пластинами хрусталя, а полукруглую скрывали грубые ниши, когда прикрытые дверками или стеклом, когда и нет. Едва мужчины переступили порог зальцы, Мэлокайн тут же кинулся к нишам, на бегу сбрасывая с плеча заплечный мешок. А Руин шагнул к окнам.

Он подходил к ним с осторожностью, как ловец змей к разозленной королевской кобре с ярким рисунком чешуек на голове и капюшоне (знатокам известно: чем ярче расцветка ядовитой змеи, тем больше яда у нее в запасе). Он пока и сам не понимал, откуда такая опаска, но сейчас, почувствовав урон в собственной природной магии после общения с Основой Вселенной, старался быть осторожным. Пусть даже и чрезмерно, может быть, даже смешно… Но лучше быть осторожным.

Оказалось, что зальца на самом деле – это застекленный балкон, который по сравнению с той залой, в которую выходил, казался не больше, чем ошметок коры, повисший на стволе огромного пятисотлетнего дерева. Ту гигантскую залу и залой-то назвать было нельзя. Наверное, когда-то это была пустота в горе, настолько грандиозная, что свет огня, разожженного на ее дне, не добирался даже до выступов на середине стены этой грандиозной пещеры, а уж до купола добрался бы лишь, наверное, самый яркий огонек.

Потом пришли люди, они отделали пещеру и превратили ее в чертог, достойный большого заклинательного покоя или храма. С балкончика, прилепившегося где-то посреди высоты, открывался грандиозный вид, и, пристроившись рядом со стеной, Руин убедился, что пещеру теперь использовали как храм. Вскоре он понял, что может не таиться, потому что свет, текший на застекленный балкон, исходил только снаружи, и сквозь хрусталь из пещеры его невозможно разглядеть. Зачарованный зрелищем того, что происходило в странном храме, Арман буквально прилип к одному из «окон» и замер, не обращая внимания на шорохи за спиной.

Далеко внизу плотными рядами двигались фигурки в длинных балахонах. Движение это напоминало колебание воды под действием течения, и что же эти люди делают там, молодой маг не мог понять. Посреди пола – неровного, изобилующего ступеньками и оставленными зачем-то природными валунами – располагалась огромная чаша, из которой истекал пар, плотный, как вода. Еще какой-то странный столб, похожий на ошкуренное, лишенное сучьев дерево, был прислонен к противоположной стене, и еще что-то, и еще… Руин был уверен, что он разглядел далеко не все.

Его ошеломило ощущение силы, исходящее оттуда. По стенам плясали огни, преломляющиеся в мириадах граней (многие из фигурок в длинных балахонах держали факелы), и эти искры казались ему осколками магии, наполняющей огромную залу. Магия была какой-то странной. Впитывая в себя ее отголоски, Арман с изумлением понимал, что имеет дело с чем-то странным и необычным. он знал вкус и черной магии, и белой, и здесь – нет сомнений – имел дело именно с магией… С магией.

Он, конечно, понял, в чем дело, но не стал делать никаких выводов. Да и важно ли, как назвать явление – гораздо нужнее его исследовать и, возможно, использовать. В какое-то мгновение Арман почувствовал закономерность в движениях закутанных в балахоны фигурок, а потом заметил, что плотный пар из каменной чаши уже не струится, а поднимается столбом к куполу. «Они проводят какой-то обряд, – подумал молодой маг. – Именно для того, чтобы накопить силу, эту странную силу, у которой нет названия».

Он раскинул руки и прижал ладони к хрусталю. Потому в переплеты и был вставлен хрусталь, а не стекло. Хрусталь лучше держится при контакте с магией, в отличие от стекла, которое просто растекается лужицей. Но он не помешает контакту мага с энергией прямо сквозь него. Руин умел обращаться с хрусталем, который являлся одновременно простой кристаллической и сложной магической структурой, умел вытягивать энергию сквозь него, а также и из него, если она там была.

– Эй, с тобой все в порядке? – заволновался Мэлокайн. – Смотри, что тут есть…

– Подожди, – пробормотал Руин сквозь зубы.

Сложнее всего было подключиться к источнику. Сила клубилась над чашей, как облако, концентрация ее была такова, что при неосторожном обращении с нею маг просто мог перестать существовать. Как схватка двух неравных сил, где побеждать должен сильнейший, так и поединок чародея с источником энергии по логике был предрешен. Но здесь, как всегда, в действие вступал неучтенный фактор – воля. Средоточие силы было лишено воли, поскольку не обладало душой, и здесь человек мог рассчитывать на небольшое, но преимущество.

Впрочем, такое ли оно небольшое? На человеческой воле держится весь мир, населенный людьми.

Руину никогда не приходилось сражаться с источником такой живой мощи, но одновременно он чувствовал удивительное сродство с этой силой. Это сродство изумило его самого и тем наитием, которое одно и способно найти для человека гениальный ход. Руин немедленно перестал давить и попытался с уверенностью призвать силу к повиновению.

Он развел руки еще шире и теперь, казалось, был распят на плоском куске хрусталя. Ему представлялось, что собственная воля вывернула его наизнанку и распластала по кристаллическим «стеклам» балкончика. Но зато теперь он был единым целым с энергией, превратившейся уже в густо переливающийся всеми цветами радуги столб. Теперь он уже упирался в купол пещеры, и его сияние могло бы ослепить… Но лишь того, кто сумел бы увидеть.

Руин и сам не заметил, как погрузился в силу с головой. Теперь она существовала лишь для него, а он – для нее, и это было сладостно, как любовь с первой в жизни мужчины женщиной. Но даже в подобном забвении наслаждения Арман не терял контроля над собой. Давным-давно, после того как юноша без разрешения наставников и отца искупался в дворцовом источнике и с трудом уцелел, но вскоре понял, в чем суть его ошибки, он начал учиться всегда контролировать себя. Молодой маг весьма скоро осознал, что сделал свое тело пристанищем самой стихии, которая, вырвавшись на свободу, способна смести с лица земли и людей, и строения – словом, все. Стоило Руину зайтись в ярости или как-то иначе выйти из состояния равновесия, как скрепы контроля слабели, и он буквально ощущал опасность, которую представляет собой. Потому он и не позволял себе потерять контроль над собой.

И сейчас его сознание оставалось трезвым, а чувства – холодными. Он вбирал в себя силу, а она не иссякала, и провальский принц лишь изумлялся, как много магии смогло войти в него. Он уже не мог остановиться и не хотел, потому что с каждым мгновением зрение его становилось все многограннее, слух – все более объемлющим, чувства – обостреннее. Ему казалось, он обновляется. Ему казалось, он рождается заново.

Одновременно он понял, что имеет дело с такой магией, с которой тот же Мэлокайн никогда бы не справился. И не потому, что он толком ничему не учился, а потому, что по иронии судьбы у него не случилось отца – черного мага. Что-то все-таки было в пресловутой «теории серой магии», Руин всегда подозревал это. У него не было желания говорить себе: «А все-таки она существует», но только потому, что это не имело значения. Все, что угодно, можно обдумать потом.

Арман и не заметил, как вобрал в себя почти все, с чем смог соприкоснуться, и, испуганный масштабами собственных возможностей, открывшихся так внезапно, опустил руки, повернулся к Мэлу. Тот стоял рядом и смотрел на брата с тревогой и вниманием. В руке он держал разбухший заплечный мешок.

– Ты все? – бесстрастно спросил Руин.