Нотки кориандра
Гаген-Торн с опаской посмотрел на визитера.
– Электродвигатели германской фирмы «Шуккерт» из каких источников предполагаете покупать? – продолжал сыпать каверзами Жарков, поражая спутников невероятной осведомленностью в вопросах производства корабельной брони нового типа.
– Из кредитов, выделенных на новое судостроение… – наконец ответил инженер, не понимая природы жарковского возбуждения. – Великому князю Алексею Александровичу[13] предоставлена справка-ведомость на все заказы…
– А мы сами, стало быть, изготовить броневые плиты подобной прочности не можем?
– Не можем…
Гаген-Торн наконец подвел чинов полиции к столу Лундышева.
– А какое отношение это имеет к смерти Александра Петровича? – наконец поделился он недоумением, которое вызвала у него исполненная Жарковым эскапада.
С не меньшим удивлением наблюдал за ходом дискуссии и Ардов.
– Мы обязаны проверить все версии, – уклончиво ответил криминалист и принялся перебирать папки на столе.
Воспользовавшись затишьем, в разговор вступил Илья Алексеевич:
– Скажите, вчера Лундышев ушел со службы раньше обычного?
– Да, я лично отпустил, – подтвердил Гаген-Торн. – Сказал, требуют семейные обстоятельства.
На этих словах Жарков опять бросил Ардову взгляд с особым значением, как будто прозвучавшее признание окончательно расставляло все по местам.
– Как, по-вашему, повел бы себя Лундышев, если бы застал супругу в объятиях любовника?
– Мне кажется, вопрос не слишком деликатный… – попытался было уклониться инженер.
– И все же я вынужден настоять, – проявил твердость сыщик.
– Как я уже говорил, Александр Петрович имел непростой характер… – принялся подыскивать слова Гаген-Торн. – Вспыхивал мгновенно! Полагаю, это было следствием контузии. Впрочем, и отходил быстро. Извинялся.
– Он мог в приступе гнева выстрелить в соперника? – прямо спросил Илья Алексеевич.
– Вне всякого сомнения, – вздохнув, без особого желания признал очевидное инженер. – Некоторое время назад его на время даже лишали права ношения табельного оружия – он угрожал мичману Прохоренко по пустяшному поводу.
Илья Алексеевич вернул Жаркову взгляд – мол, видите, версия самоубийства в состоянии аффектации имеет вполне очевидные основания.
– Что и требовалось доказать! – воскликнул криминалист и хлопнул ладонью по столу: под ней оказался корешок железнодорожного билета, извлеченный из ящика стола. – Сестрорецк!
Гаген-Торн и Ардов переглянулись. Поведение Жаркова вызывало все большее беспокойство.
– Неделю назад… – сообщил Петр Павлович, указывая на штемпель с датой поездки. – Странно, не правда ли?
Глаза криминалиста блестели, как у охотника, напавшего на след.
– Что же тут странного? – аккуратно поинтересовался Ардов, желая вернуть товарищу равновесие чувств.
– Это вы его отправляли? – с вызовом спросил Жарков у инженера.
– Нет, – ответил Гаген-Торн и посмотрел на Ардова, чувствуя, что встреча явно приобретает черты сумасбродства в сравнении с обычным ходом такого рода процедур. – Насколько мне известно, он ездил туда по обстоятельствам личного свойства.
– Прекрасно! – все более распалялся Жарков. – Очень хорошо! Мы считаем, что смерть Лундышева с ревностью никак не связана, – окончательно выбил он Ардова из равновесия.
– О чем вы, Петр Палыч? – не выдержал сыщик.
– Есть основания полагать, что Лундышев был связан с турецкими шпионами!
Это была новая вершина абсурда, на которую умудрился взобраться криминалист в ходе визита в правление Обуховского завода.
– Это мы изымаем для экспертизы! – взмахнул он папкой с результатами испытаний крупповской брони.
Гаген-Торн обратил к Ардову недоуменный взгляд. Илья Алексеевич подступил к Жаркову.
– Петр Палыч, думаю, нам следует продолжить в участке, – сухо проговорил он.
– Да, да, конечно, – как будто согласился криминалист, но тут же поделился новым невероятным эвенементом[14], – следствие считает, что Лундышев имеет отношение к теракту на Сестрорецком военном заводе!
Это уже выходило за всякие границы благоразумия.
– Какое следствие?! – возвысил голос Ардов.
Он, конечно, читал в газетах о Сестрорецком взрыве – вчера утром новость об этом дали «Санкт-Петербургские ведомости», а уже к вечеру подхватили и остальные, склоняя на все лады «турецкий след», якобы обнаруженный Отдельным корпусом жандармов, взявшим расследование в свои руки. Но при чем здесь несчастный Лундышев?
– Петр Павлович, что с вами?!
– Не будьте дураком, Ардов! – закричал Жарков – как видно, содержимое эрленмейера, перекочевавшее в желудок криминалиста в полном объеме, привело сознание обычно сдержанного Петра Павловича в состояние исступления и неистовства, в котором он имел свойство выкидывать весьма экстравагантные коленца. – И не пытайтесь уличить меня в подлоге! Это недостойно, слышите? Недостойно!
Совершенно потеряв покой духа, Жарков направился к выходу, но на полпути развернулся и принялся энергично грозить пальцем.
– Носитесь с этим вашим писакой как с писаной торбой! – обратился он к Илье Алексеевичу, очевидно, имея в виду интерес сыщика к обстоятельствам, приведшим репортера Чептокральского в дом Лундышева. – И того понять не можете, что сейчас на кону – судьба Отечества! О-те-чес-тва, слышите?!
– Петр Павлович… – только и сумел молвить Ардов.
– И этот ваш индивидуализм мне, Илья Алексеевич, не близок! Да-с, не близок!
С этими словами Жарков покинул помещение, хлопнув дверью и оставив присутствующих в полнейшем недоумении.
Илья Алексеевич помолчал.
– Скажите, не служит ли у вас человек без уха? – спросил он, чтобы хоть как-то загладить неприятный финал разыгравшегося представления.
– Нет, – отозвался Гаген-Торн.
Постояв, Ардов обозначил поклон и собрался было уйти.
– Но он приходил.
Сыщик обернулся. Рот мгновенно наполнился горьким вкусом пижмы вперемешку с мочеными яблоками.
– В тот день приходил, – уточнил помощник начальника управления. – К Александру Петровичу.
– Человек без уха? – переспросил Илья Алексеевич и даже провел пятерней по левому уху, как до этого сделал Арсений Карлович в редакции.
Собеседник кивнул.
– А что он хотел?
– Они пошептались, после этого Лундышев схватил портфель и сорвался.
– Портфель? – удивился Илья Алексеевич. – А как он выглядел?
– Портфель? Да как… Кожаный, потертый… С чернильным пятном. Лундышев с ним не расставался.
– А этого господина вы раньше видели?
– Нет… Но они явно были знакомы.
Глава 11
Кинжальчики
Илья Алексеевич безучастно смотрел из пролетки на Исаакиевский собор, углубившись в размышления. Выходка Петра Павловича, конечно, порядком его раздосадовала. К сожалению, в перманентной борьбе криминалиста со страстью к выпивке последняя все явственнее брала верх. Мало того, что в таком состоянии в голове Жаркова начинала бурлить невообразимая каша гипотез, версий и подозрений, – он сам становился недопустимо груб и нередко терял достоинство. Илья Алексеевич невероятно страдал, понимая, что личность близкого ему человека постепенно разрушается, но не мог придумать способа вытащить товарища из этого плена. Любые попытки обсудить деликатную тему Петр Павлович тут же пресекал объявлением о железном своем решении прекратить всякое употребление с завтрашнего дня, после чего держал слово около недели и опять скатывался к прежним привычкам.
Причудливую связь, которая соединила в голове Жаркова смерть несчастного капитан-лейтенанта и взрыв на военном заводе в Сестрорецке, Илья Алексеевич был склонен объяснить именно опьянением, при котором фантазия Петра Павловича становилась бурной и неуемной. Криминалист третьего участка Спасской части раньше служил в Отдельном корпусе жандармов и по старой привычке остро переживал любые обстоятельства, связанные с деятельностью шпионов и революционеров, о которых узнавал из газет.
Подумав об этом, Ардов достал газетный клочок, изъятый из кармана покойного Чептокральского, и посмотрел на рекламные объявления. Какое из них хотел сохранить репортер? И имеют ли они какое-то отношение к происшествию?
Вздохнув, Илья Алексеевич положил себе нанести визиты по всем трем адресам – не объявлялся ли где-нибудь репортер.
Миновав Вознесенский мост, пролетка свернула на Екатерингофскую набережную и вскоре остановилась на Средней Подьяческой у седьмого дома, где снимал квартиру Чептокральский. Не найдя на месте квартирную хозяйку, сыщик все же решил подняться на третий этаж. К своему удивлению, он обнаружил, что дверь в бывшее жилище репортера была приоткрыта, а изнутри доносился едва различимый шум – внутри явно кто-то был.
Ардова охватило волнение. Собравшись с силами, он сделал вдох и решительно ступил внутрь.
Перед комодом на коленях стояла бедового вида не старая еще полноватая женщина и рылась в нижнем ящике, выбрасывая прямо на пол тряпье, обрывки газет и прочий мусор. Рядом с ней лежал мешок, набитый собранным барахлом. Женщина бросила на Ардова безразличный взгляд и продолжила заниматься своим делом. Илья Алексеевич с облегчением разжал кулаки, приготовленные было для схватки.
– Это квартира господина Чептокральского? – справился он, осматривая голые стены.
– Опоздал ты, барин, – деловито отозвалась женщина. – Нету ничего. Если что и было ценного, так квартирная хозяйка уже прибрала.
Илья Алексеевич сделал несколько шагов по комнате, запечатлевая в памяти вид.
– Он вам денег задолжал? – обратился он вновь к бойкой особе.
Осмотрев выуженные из ящика видавшие виды кальсоны, женщина сунула их в мешок и, кряхтя, принялась вставать.
– Ссудила как порядочному господину под божеский процент, – поведала она с досадой. – Кто ж знал, что так обернется.
Процентщица оглядела комнату и повернулась к молодому человеку.
– Ты что же, тоже с носом остался?
– Я чиновник сыскного отделения Ардов, – представился Илья Алексеевич; развязный тон бойкой бабенки был ему не по душе. – А вы кто такая?
– Чашкина я, – ответила мадам, нимало не смутившись, – Анна Филимоновна. Меня тут все знают. Не нужно?
Она потрясла перед лицом сыщика связкой маленьких железных кинжальчиков непонятного назначения, которые, видимо, выудила из комода. Кинжальчики звякнули.
– Недорого отдам.
– Что это?
– Бери, – заговорщицки подмигнула процентщица. – Авось сгодится.
Чашкина умудрилась не только сбыть Илье Алексеевичу непонятные железки, но и подвигла снести мешок с барахлом на улицу. Спускаясь по ступеням, она продолжала клясть судьбу и жаловаться на Чептокральского.
– Говорил, сегодня деньги будут, расчет даст сполна. И вот тебе!.. Опять обманул – помер.
– Как же он хотел разбогатеть?
– Говорил, новую должность ему обещали. Ну и жалованье, стало быть, покомильфотней. Как же… Дождался…
Выйдя на улицу, Чашкина сунула пальцы в рот и неожиданно громко свистнула, привлекая внимание дремавшего в начале улицы извозчика.
– Кто обещал? – насторожился Ардов.
– Я, барин, в чужие дела не лезу – себе дороже выйдет, – увильнула от ответа процентщица и вдруг хитро прищурилась. – А что, ваше благородие, на извозчика сироте не подбросите?
Отдавая должное напору бой-бабы, Ардов протянул монетку и даже помог погрузить мешок в пролетку.
– Ну, счастливо оставаться, ваше благородие. Когда поиздержитесь – милости прошу! Чашкина моя фамилия. Меня тут все знают.
Извозчик тронул.
Илья Алексеевич все еще задумчиво смотрел вслед экипажу, когда к нему сзади подошли два крепких жавера[15] в картузах. Один натянул Ардову на голову мешок, а второй крепко обхватил руками. Тут же подъехала пролетка, в которую мужички споро затолкали чиновника сыскной полиции.
Глава 12
Под мостом
Когда Ардова, вытряхнув из пролетки, протащили по ступеням и прижали поясницей к какой-то ограде, он догадался, что оказался под мостом. С каждой стороны его крепко сжимала пара рук. Мешок так и оставался на голове. Пыль и удушливый запах гнили доставляли Илье Алексеевичу невероятные мучения – его мутило, голова кружилась и мысли путались.
– Ну что, пачкун, поплаваем? – раздался хрипловатый голос у самого уха. – Я ведь тебя предупреждал: еще раз подойдешь к Антонине – отправлю рыб кормить. Думал, Клестов шутки будет шутить?
Ардов замер, пытаясь понять, что значило это сообщение. Через мгновение с него рывком сорвали мешок. Отдышавшись, Илья Алексеевич различил перед собой невысокого, ладно скроенного господинчика, похожего на пружину. От переизбытка энергии господинчик слегка подпрыгивал и двигал плечами, словно разминал их перед схваткой.
– C вашей Антониной я не знаком, – как можно спокойнее уведомил собеседника Ардов.
Клестов замер и присмотрелся.
– Вы кого мне привезли, башмаки вы бажбанские?[16] – наконец процедил он. – Это не тот!
Ардов почувствовал, как хватка на его руках ослабла.
– Он из той парадной вышел, что ты показал, – промямлил один из похитителей, бывший, видимо, старшим.
– С бабой, – подхватил другой. – Деньги заплатил.
– Все как ты сказал, – резюмировал первый.
– Вам нужен Чептокральский? – догадался Илья Алексеевич.
Клестов вперился в него горячим взглядом, ожидая разъяснений.
– Он мертв, – сообщил сыщик. – Со вчерашнего дня лежит в мертвецкой в третьем участке Спасской части.
Известие озадачило пружинистого господина. Какое-то время он пытался приноровиться к новому знанию. Наконец губы его растянулись в подобии улыбки.
– Неужто и ты из-за бабы? – смешивая удивление и восхищение, протянул Клестов, очевидно, решив, что именно Ардов расправился с любвеобильным репортером.
– Антонина – ваша невеста? – продолжил Ардов привычным тоном следователя, невзирая на нелепое положение, в котором все еще оставался.
– Может, и так, – буркнул коротышка, досадливо покусывая губы. – Тебе это знать необязательно.
– Развяжи! – раздался властный голос.
Похитители обернулись. Из тени выступил приземистый широкоплечий господин в котелке. Илья Алексеевич сразу его узнал: это был Бугров, чиновник по особым поручениям обер-полицмейстера.
Понимая, что тот не слышал разговора, который вот-вот должен был закончиться примирением сторон, Ардов хотел было выступить парламентарием, но чиновник по особым поручениям опередил его.
– Чего вылупился? – рыкнул он, не мигая глядя на Клестова, верно определив в нем верховодника. – Веревку сними и отпусти господина. Не то я тебе уши надеру.
Ошалев от такой наглости, коротышка бросил взгляд на своих телохранителей, словно желал убедиться, что они не превратились в невидимок.
– И шалопаям твоим, – заметив взгляд, добавил Бугров.
– А ну-ка, ребятки, – растягивая слова, процедил Клестов, – обучите-ка господинчика манерам.
Оставив Ардова, оба жавера вразвалочку двинулись к наглецу. Дождавшись, когда первый выбросит вперед увесистый кулак, Бугров резко поднырнул под него, особым движением заломил противнику руку, одновременно используя его плечи для опоры, с которой, подпрыгнув, нанес второму нападающему мощный удар ногой в ухо. Соскочив, Бугров присел и исполнил ногами кунштюк, в результате которого громила с поломанной рукой рухнул наземь как подкошенный, придавив собою напарника. Бугров склонился над поверженными врагами и для надежности нанес каждому по короткому удару в особые точки. Оба бузуна забылись.
Сражение длилось едва ли полминуты и походило скорее на цирковой номер, нежели на жестокую схватку. У Бугрова даже котелок с головы не слетел.
Оценив положение, Клестов развязал Илье Алексеевичу руки и смиренно ожидал решения своей судьбы.
– Ну что, учитель манер, – подходя, обратился к нему победитель. – Поплаваем?
– Оставьте его, Бугров, – вступился Ардов, потирая запястья. – Он исправится.
Коротышка с благодарностью уставился на сыщика, потом принялся мелко трясти головой в знак подтверждения того, что намерен тут же встать на путь порядочности и благочестия. У Бугрова мгновенно пропал интерес к ухорезу.
– Извольте в экипаж, Илья Алексеевич? – с легким поклоном обратился он к сыщику.
– Не успел представиться, – обернулся тот к похитителю, – чиновник сыскной полиции Ардов.
– Клестов, – с благоговейным трепетом ответил невысокий господин. – Ваш должник.
– Ну вот и славно, – резюмировал Бугров.
Глава 13
Поручение
– Илья Алексеевич, не хотите ли прокатиться в Сестрорецк? – огорошил гостя предложением оберполицмейстер. – Там курорт, воды лечебные.
– Спасибо, Август Михайлович, – поклонился Ардов. – А что вызывает сомнения?
– В каком смысле? – растерялся сановник.
– В этом взрыве, – уточнил Илья Алексеевич, кивнув на кипу газет на столе.
Заголовки вопили: «Порта жаждетъ реванша!», «Война все ближе», «Кто вооружитъ нашу армію?».
– Вы ведь хотите, чтобы я узнал обстоятельства взрыва на заводе, верно?
– Ну да, – виновато улыбнулся обер-полицмейстер. – Думал, между ваннами заглянете на завод, осмотрите там место происшествия, поговорите с чинами полиции…
Ардов молча глядел на сановника, словно ожидал какого-то важного дополнения. И Август Рейнгольдович не выдержал:
– Откуда этот турецкий след-то взялся?!
– В газете пишут, у следствия имеются неопровержимые улики.
– Да какие там улики! – воскликнул Райзнер. – Записка какая-то по-турецки. Якобы из блокнота посла. – Сановник прошелся по кабинету. – Зачем султану задирать нас сейчас? У него на Крите такая смута – того и гляди остров отберут. Россия в составе других европейских держав заявила, что о присоединении острова к Греции не может быть и речи. Согласитесь, при таком положении султану нет никакого резона ссориться с нами!
Полицмейстер обошел стол и приблизился к Ардову.
– Я вот что думаю, Илья Алексеевич, – начал он доверительным тоном. – Есть такая тайная греческая организация «Этники гетерия». Националисты. Своей целью ставят присоединение к Греции Фессалии, Эпира, Македонии и Крита – словом, создание нового большого греческого государства на Балканах.
– Думаете, взрыв в Сестрорецке устроили они?
– Не берусь утверждать, мой друг, – вздохнул тайный советник, – но если кому и есть интерес восстановить Россию против Турции, так это этим «гетериям». Полагаю, найти сочувствующих среди наших инвалидов турецкой кампании грекам не составило бы труда.
Ардов какое-то время обдумывал эту версию. Выглядела она вполне правдоподобной с точки зрения технического воплощения. Но вместе с тем в стратегическом отношении казалась весьма жалкой.
– Уверен, если дело обстоит так, как вы представляете, государь с легкостью разгадает эту провокацию.
– Дело несколько сложнее, чем вы можете предположить, – возразил тайный советник. – В окружении его величества достаточно горячих голов, полагающих нынешний момент идеальным для военной операции по захвату Проливов[17]. Да и сам государь – убежденный сторонник установления контроля над Босфором.
Райзнер вернулся за стол и принялся перекладывать бумаги, желая унять нахлынувшее волнение.
– План захвата уже разработан, – продолжил он, не глядя на Ардова, – все наличные силы Черноморского флота приведены в полную боевую готовность, ждут только телеграмму Нелидова[18]. Эскадра выдвинется как будто для учений у берегов Кавказа, – Август Рейнгольдович двинул по сукну к краю стола увесистый малахитовый пресс-бювар, который, очевидно, предстал в его воображении эскадренным броненосцем «Три святителя», – а затем внезапно повернет на Стамбул. – Тайный советник резко развернул канцелярский предмет и направил в сторону бронзового чернильного прибора во главе стола. – Одновременно Нелидов объявит султану ультиматум.
– Но ведь это война! – ужаснулся Илья Алексеевич.
– Вот именно! – вскрикнул обер-полицмейстер с какой-то обидой, имевшей, видимо, адресатом тех, кого эта перспектива не пугает. – Причем не с Турцией, в которой Нелидов уже подкупил половину визирей, а султан доверяет ему едва не больше, чем собственному правительству. Война будет кое с кем посерьезней.
Обер-полицмейстер замолчал, понимая, что выболтал немало лишнего. Но и останавливаться сейчас на полпути было бы неразумно. Он увлек Илью Алексеевича к окну, словно там было безопаснее.
– В конце прошлого года государь тайно встречался с премьер-министром Великобритании в замке Бальмораль[19], – еле слышно проговорил Райзнер. – Солсбери[20] дал понять, что не потерпит взятия Проливов русскими.
– Вы хотите сказать, что мы на пороге войны с Великобританией? – Открытие ошеломило Ардова.
Август Рейнгольдович горько усмехнулся и закатил глаза.
– Неужели государь пойдет на это? – Илья Алексеевич все еще не мог принять ужасающего известия.
– За его сердце сражаются два лагеря, – все так же тихо продолжил Райзнер. – Витте[21] – против захвата Проливов. Но государь – натура мнительная. Он чутко улавливает настроение подданных. Если воинственный дух общества начнет фонтанировать, кое-кто сумеет преподнести идею войны как «волю народа» и склонить государя на свою сторону.
Обер-полицмейстер вернулся к столу и взмахнул газетами:
– Этим козлиным хором «народного» гнева кто-то весьма умело дирижирует! – воскликнул он, словно взобрался на трибуну. – Распаляет эту, понимаете ли, военную истерию. А толпе – сами знаете – только укажи на врага, уж она-то ждать не заставит. Причем надо признать – действуют хитро. Призывать к войне с Англией – это полнейшее безумие, на этом победных настроений не возбудишь. А вот звать отомстить дряхлому османскому мамонту, который и так распадается на глазах, – это пожалуйста, этим увлечь несложно.
– Получается, здесь за кулисами уже не греки стоят?
– Даже страшно представить кто, Илья Алексеевич, – округлил глаза тайный советник. – Но наш долг – вывести интриганов на чистую воду. И сделать это надо как можно быстрее! Счет идет на дни, если не часы.
– Но у меня…
– Что? Подштанники в портомойне? – насмешливо воскликнул обер-полицмейстер, демонстрируя удивительную осведомленность в делах третьего участка Спасской части. – Не беспокойтесь, Бугров уже поговорил с этим прапорщиком… как его? Горчицыным! Тот признал, что ошибся. Нашел этот Горчицын свои кальсоны у себя дома – он их и не носил в Мучной даже.
– У меня еще репортер из «Ведомостей».
– А что там? – удивился сановник. – Ну, ревнивый муж, ну, вернулся не вовремя… Что там расследовать?
– Там есть странности…
– Илья Алексеевич, голубчик… – Райзнер подошел к молодому человеку и слегка сжал ему плечи. – Я знаю, что дела государственной важности вам не по душе. Прошу вас в виде, так сказать, исключения и в знак наших дружеских отношений… Сес-тро-рецк!
Глава 14
Знакомство на Гороховой
Поручение обер-полицмейстера сбило Ардова с толку. Обыкновенно, составив план, Илья Алексеевич старался от него не отступать, поскольку новые задумки не затмевали первоначальный замысел – он никуда не девался, оставался в памяти, мешался и вносил путаницу. Чем больше итераций[22] переживала та или иная гипотеза, тем сложнее Ардову было удерживать в голове очередность возникновения версий – все они имели для него равное значение и от времени возникновения никаких дополнительных значений не приобретали. Иногда это приводило к тому, что сыщик форменным образом путался в имеющихся вариантах и был вынужден тратить время, чтобы восстановить в памяти хронологию их возникновения.
Однажды в университете во время лекции профессор Штрауберг порекомендовал студентам несколько полезных книг, но в ходе выступления умудрился не один раз исправить список, заменяя авторов и добавляя более подходящие монографии взамен упомянутых ранее. При этом ученый муж пускался в путаный сравнительный анализ взглядов и методов, горячился, ругал ошибочные представления коллег, прощал авторов ранее отвергнутых трудов и тут же принимался прикладывать лучшие места из их изысканий к фрагментам, которые признавал удачными в других работах. Это приводило к невообразимому квипрокво[23]. Всякий раз Илья Алексеевич мысленно клал объявленную книжку на воображаемый письменный стол и только в библиотеке обнаружил, что совершенно не может определить, что из этой груды томов следует прочесть к следующему занятию. На новой лекции темпераментного профессора Ардов старался мысленно раскладывать книги по стопкам, но, отвлекшись пару раз, вскоре запутался. В следующий раз отвергнутые научные труды беспощадно отправлялись в корзину, но та быстро переполнилась. Тогда книги полетели под стол… Дело кончилось тем, что рабочий кабинет в голове Ильи Алексеевича оказался окончательно захламлен, он мысленно запер его на воображаемый ключ и больше туда не возвращался.
Не имея способности забывать, Илья Алексеевич вместе с доктором Лунцем изобрел несколько способов для исключения из памяти лишних сведений. Один из них заключался в воображаемом записывании подлежащей забвению информации на лист бумаги с последующей отправкой ее в огонь – так иногда удавалось изгладить нежелательные мемории. Но эта метода не всегда годилась: во-первых, бóльшая часть воспоминаний хранилась в виде образов, а во-вторых, чаще всего в корректировке нуждались мелкие разрозненные детали некоего более крупного блока воспоминаний, и здесь уже метод «сжигания памяти» не подходил.