Туманы Ричмонда

Мама грустно улыбнулась, подняла бокал, и, смотря куда-то вверх, произнесла: «За тебя, дорогой».

– Я разбирала старые вещи и нашла твои, ещё со школьных времён. Там много всего, целый ящик. Он у меня в машине. Возьми, возможно тебе будет интересно.

Я пожал плечами:

– Хорошо, спасибо.

После ресторана я отправился домой. Жилище утратило уют с тех пор, как Лилит уехала от меня. В гостиной стояли только шкаф и маленький старый телевизор, купленный в комиссионке вчера. Квартира казалось особенно пустой, поскольку Лилит увезла с собой моего любимца – серого пушистого кота по кличке Булгаков, которого мы взяли совсем маленьким котёнком. Я кормил его и заботился гораздо больше, чем Лилит, и он платил мне привязанностью. Кот всегда встречал меня у двери, когда я приходил домой, и обожал лежать у меня на коленях.

Я сел на пол и включил телевизор. Показывали местные новости, интервью парня с очередной конференции, которая проходила в Москоне-центре. Пощёлкав каналами, не нашёл ничего, что стоило бы посмотреть. Вместо этого я поставил Summertime Эллы Фицджеральд, и под протяжные, тягучие звуки музыки пошёл на кухню налить стакан бурбона. Если бы я был героем одной из книг Ремарка, которые в детстве таскал тайком из книжного шкафа в спальне родителей, то долго бы рассматривал янтарную жидкость в стакане, которая, казалось, вобрала в себя свет солнца, и размышлял бы о том, как прекрасно пахнет бурбон кукурузой и пшеницей, выращенными простыми деревенскими людьми на зелёных полях Кентукки, и от всего этого у меня на душе стало бы теплее. Но я просто выпил стакан залпом. На душе действительно стало теплее. Я налил ещё и подошёл к окну.

Уже было совсем темно. Потягивая бурбон, я смотрел на освещённые окна дома напротив, и гадал, какие люди живут там. Мне казалось, я могу представить разные семьи и разные судьбы, радости и печали всех этих людей.

Вернувшись в гостиную, я подвинул единственный колченогий табурет к шкафу и взгромоздился на него вместе с ящиком от мамы, пытаясь поставить его на верхнюю полку. Табурет качнулся, и, поскольку ни я, ни мой невольный коллега по несчастью не обладали способностью летать, мы с грохотом свалились. Содержание ящика рассыпалось по всей гостиной.

Потирая ушибленный локоть, я сел и огляделся. Первой мне на глаза попалась старая, уже начинающая желтеть фотография. На переднем плане в футбольной форме нашей школы стояли, улыбаясь и обнимая друг друга за плечи, Майкл, Диего и я. На заднем плане в профиль виднелся наш тренер – короткая военная стрижка и выражение лица старого сержанта. Похоже, он что-то объяснял группе игроков, среди которых я сразу узнал рослого, длинноволосого Сэма с его вечной нагловатой ухмылкой.

Моя старая записная книжка валялась тут же. Я пролистал её истрёпанные страницы, удивляясь, что многие имена мне больше ни о чём не говорят. Затем я заметил её. Это была просто старая коробочка, но сразу вспомнилось, что у неё внутри. Нерешительно, как будто чего-то опасаясь, я открыл её. В этот момент в квартире погас свет, стало темно, и только освещение из окон дома напротив чуть рассеивало мрак. Через несколько мгновений лампочки загорелись снова. Наверное, произошёл перебой с электричеством.

Внутри коробки была серебряная монета на цепочке. Я не видел её много лет и поэтому внимательно начал рассматривать. На моей ладони она казалась совсем небольшой. На очень древней, вытертой и потемневшей от времени поверхности с трудом можно было разглядеть ветвь с тремя гранатами и странные буквы какого-то алфавита, на другой стороне – сосуд и надпись.

В задумчивости я взял цепочку и стал раскачивать монету как маятник. Снова вырубило электричество. Необычное чувство охватило меня. Как заворожённый, я смотрел на монету, не в силах оторвать взгляд, и всё больше входя в какой-то транс. Казалось, что вот-вот кусочки головоломки сложатся и всё станет понятным. Наверное, со мной произошло что-то подобное самогипнозу, потому что я как будто провалился на двадцать лет назад в прошлое и увидел всё, что произошло в тот, не похожий ни на какой другой день до мельчайших деталей.

Глава 2

«Даже пророки могли видеть Бога как будто через девять слоёв тёмного стекла,

и только Моисей – через один»

Иуда бен Илай

Был будний день, я только что вернулся со школы. Меня встретила мама, а папа ещё не пришёл с работы.

– Адам, иди обедать.

– Я не голодный, мам. Пойду покатаюсь на велике.

– Хорошо, поздно не приходи!

Небо было серым, и туман густой пеленой укрывал деревья. Близлежащие тропинки были изъезжены мною вдоль и поперёк тысячи раз, и я не боялся заблудиться. Но в этот день всё было не так, как всегда. Туман становился настолько густым, что я видел не дальше вытянутой руки. Он тёк по земле, как песок в пустыне во время сильного ветра. Я ехал очень медленно, чтобы не пропустить поворот тропинки и не врезаться в деревья, которые неожиданно выскакивали из тумана и протягивали руки-ветви, будто пытаясь меня схватить. Знакомые места выглядели совсем по-другому. Меня одолевали сомнения, сворачивать в ту или иную сторону.

Через некоторое время я обнаружил, что не знаю, где нахожусь, и занервничал, теряя ориентацию не только в пространстве, но и во времени. Мне казалось, что прошли даже не часы, а годы, с тех пор как я въехал в парк. Меня настигло чувство необычайного одиночества, словно на десятки, а может, на сотни километров вокруг не было ни единого человека. Остро захотелось очутиться рядом с родителями в нашей маленькой, но уютной квартире, которая казалась настолько далёкой от этого места, как будто она находилась на другой планете.

Тропинка сделала ещё один поворот, и я неожиданно выскочил на небольшую, круглую лужайку, на которой тумана не было. Здесь стояла самодельная беседка, в ней на скамейке за столиком для пикника, прикрыв ноги клетчатым пледом, сидел немолодой бородатый мужчина в одежде сомнительной чистоты. Из-под заношенной кепки торчали седые, кудрявые волосы. На рукаве расстёгнутой куртки виднелась заплатка, пришитая грубыми мужскими стежками. Майка на толстом животе была в каких-то подозрительных пятнах.

Увидев его, я обрадовался, но с велосипеда не слез, наклонив велосипед набок, встав одной ногой на землю.

Мужчина с улыбкой посмотрел на меня. В выражении его лица не было угрозы, а в тёмно-карих глазах – наркотического тумана. Во взгляде из-под седых, нависших бровей светилась искра лукавства и сдержанной радости. Казалось, дай ему повод, и он рассмеётся громким, раскатистым смехом.

Я всё же слез с велосипеда, подошёл столу и сказал:

– Меня зовут Адам. Я заблудился.

– Моисей, друзья называют меня Мойша. Присаживайся к столу, – стукнув ладонью по скамейке рядом с собой, сказал мой новый знакомый.

Мне вначале показалось, что мужчина немного заикался, но потом я понял, что он произносил слова со странным, незнакомым мне акцентом.

Увидев на столе вкусно пахнущий, с тёмно-коричневой корочкой пирог я почувствовал, что проголодался. Здесь же были старый глиняный кувшин с отбитой ручкой и какой-то цитрусовый фрукт. Много лет спустя я узнал, что он называется этрог.

Я спросил его, что он тут делает. Моисей улыбнулся:

– Я жду людей. Ты пришёл, и я счастлив, что мы будем праздновать вместе. «Нет ничего лучше, как наслаждаться человеку плодами трудов своих: потому что это – доля его; ибо кто приведёт его посмотреть на то, что будет после него?»[1 - Ветхий Завет, Книга Екклесиаста]

Слова были все знакомые, но, что говорит этот, похожий на бездомного человек, я до конца не понимал. Наконец я спросил:

– А кого вы ещё ждёте?

Моисей с удовольствием почесал под мышкой, подтянул спадающие с округлого живота штаны, из-под которых виднелась резинка трусов и продолжил:

– Мы все связаны: те, кто был до нас, и те, кто будет после нас. В этот момент они все с нами, предки и потомки; те, кто праздновал, и те, кто будет праздновать. Если ты постараешься, то увидишь его, этот волшебный ковёр жизни, в котором переплетены прошлое и будущее, судьба и свобода воли, твоя жизнь и моя.

– И что это значит? – спросил я.

– Время условно, – ответил Моисей, потирая нос. – «Что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было».[2 - Ветхий Завет, Книга Екклесиаста] По сути своей люди не меняются. Если бы это было не так, мы бы не могли сочувствовать Одиссею, ищущему путь домой к своей Пенелопе. Или восхищаться Давидом, бесстрашно вышедшим на поединок с великаном Голиафом. Представь бесконечное множество вариаций сюжетов. В них главный герой одной пьесы только второстепенный персонаж другой и наоборот. Этот спектакль идёт от начала времён. Реквизиты меняются, актёры тоже, но сюжеты кардинально – нет.

Я пожал плечами и невольно взглянул на пирог. Моисей всё понял:

– Я вижу ты голоден. Садись, поешь.

Сомневаясь, что это хорошая идея, я всё-таки сел на скамейку. Моисей отрезал кусок пирога, a из кувшина налил мне полную кружку удивительно вкусного, как будто только свежевыжатого виноградного сока. В отличии от магазинного он был чуть кисловатым и терпким. Пирог просто притягивал своим ароматом.

– Спасибо. Пирог пахнет просто супер!

Моисей ухмыльнулся, смешно сморщившись, почесал кончик носа и на мгновение стал похожим на хитрого гнома из сказки:

– У него райский вкус. Начинка пропитана гранатом.

Я откусил кусок пирога. Медово-цветочный аромат ударил в нос, и по всему рту разлилась сладость. Это ощущение росло, расширялось, растекаясь по всем клеткам тела, пока не пропитало меня всего от пяток до макушки. Мне вдруг показалось, что я в каком-то цветущем саду, и тихий голос в моей голове пропел то ли никогда не слышанные, то ли давно забытые слова:

Над небом голубым есть город золотой,

С прозрачными воротами и яркою звездой,

А в городе том сад, всё травы да цветы,

Гуляют там животные невиданной красы.[3 - Песня из репертуара группы «Аквариум». Автор слов – Анри (Андрей) Волохонский, aвтор музыки – Владимир Вавилов.]

Затем мир вокруг меня начал кружиться сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее, пока реальность не превратилась в набор размытых, абстрактных образов. И вдруг вращение остановилось. Я был в каком-то саду. По лугу с высокой травой с синими и белыми головками цветов навстречу мне шла обнажённая девушка. В руке она держала гранат. Копна густых чёрных волос обрамляла её лицо и волной спадала на спину и плечи. Грациозностью походки и не знающей чувства стыда невинностью она напомнила увиденного мною однажды в лесу оленёнка.