Кладбище забытых талантов

– Юрий, твой долгий курс лекарств закончился. Сегодня ты показал, что это было нужно – ты без усилий можешь передвигаться, поднимать разные по тяжести предметы и даже выполнять физические упражнения. Да, с трудом и лишь малую часть, но это наш с тобой огромный труд. Ты согласен?

Во время разговора доктор ощупывал мышцы, переминал их, нагоняв то легкую щекотку, то боль. Юноша наблюдал за широкими, как полотно лопаты, руками, на которых даже под халатом различались могучие мышцы; и вдруг он мельком глянул на свои, дряблые, мелкие, недоразвитые.

– Да, – удрученно сказал Юрий. Он знал, что настолько отдаленно от главного начинают, когда хотят сообщить страшную весть. – Вы обещали быть со мной честным. Пожалуйста, не забывайте о своих словах.

Шапочка сползла с круглой головы, а вместе с ней улетучилась внешняя молодость. Александр Геннадиевич не выглядел по возрасту, однако безволосая голова, где остался только седоватый ободок на уровне ушей, уверяла в обратном.  Он потер сначала морщинистый лоб, а затем утомленные глаза, печаль в которых добавляла ему сотню лет.

В воздухе почувствовался запах беды.

– Ты прав. Скажу прямо…  – Он развернул кресло в сторону юноши, встретившись с его поникшим взглядом. – Твои мышцы окрепли, но выздоровление идет слишком медленно. Если ты и придешь в нужную форму, то лишь к глубокой зрелости.

– То есть…

– Именно так, мальчик мой. Существует второй курс лекарств, но шанс скорого излечения крайне мал. – Он заглянул в медицинскую карточку. – А тебе, как я полагаю, очень скоро предстоит выбор профессии. Что ты об этом думаешь?

– Вы знаете, кем я хочу стать.

– Знаю. Но сегодня ты должен был сделать выводы.

По другую сторону оконной рамы черный кот, словно маленькая девочка перед витриной сладостей, наблюдал за событием в кабинете. Необычайно осознанный взгляд перемежался от человека к человеку, и усы подрагивали от волнения – ему не терпелось узнать, чем завершится многолетняя борьба человека.

– Хочешь совет? Ты открылся мне – я ценю это! – и рассказывал про космос, полеты и все в этом духе. Я тебя понимаю: моя жизнь тоже сложилась совсем не так, как я хотел. Не думай, что мне нравится каждый день видеть страдания детей. Отнюдь!

– Кем вы мечтали стать?

– В детстве? – Александр Геннадиевич почесал подбородок, устремив взгляд на плафон люстры. – Да никем, собственно. Осознание пришло ко мне слишком поздно, потому-то я и восхищаюсь тобой. Если бы я решил раньше, может, все сложилось бы иначе. Безусловно, иначе!

– Вы не ответили…

– Мне было столько же лет, сколько и тебе сейчас. Может, больше, может, меньше… – Он зацепил взгляд на юноше, будто раздумывал, стоит ли доверять секрет. Видимо решив, что за десяток лет они подружились, продолжил: – Писательство. Прохладными летними ночами я любил, пока все спали, включать теплый свет лампы под одеялом и, стиснув карандаш в зубах, портить бумагу. Стоит сказать, что порой получалось даже неплохо…

– Как вы смогли бросить любимое дело?

– Понимаешь, времена были другие. Нужно было зарабатывать настоящие деньги, а не надеяться…

– Нет, – перебил Юрий. – Я спрашиваю «как». Просто мне тоже это нужно будет сделать.

– Нетрудно догадаться. – Доктор несколько раз дернул халат за борта. – Медицина тогда была единственным выходом, с каждым днем я все больше погружался в науку и… забыл о писательстве. Это прошло само. Хотя у тебя, подозреваю, так не получится. Никому другому я бы не пожелал этого, но попробуй найти то, что будет тебе нравиться и что ты сможешь осилить. В конце концов, это может быть что-то около космонавтики.

– Забыть, – повторил юноша, как выученное накануне слово. – А есть лекарство, которое поможет забыть?

Александр Геннадиевич подумал, что, несмотря на приглушенные эмоции, Юрий шутит. Однако застывшие глаза и твердость голоса выдали его. В тот момент юноша искренне просил помощи в нелегком деле.

– Почему же ты так хочешь стать космонавтом?

– Я хочу быть таким же, как они, бесстрашным первооткрывателем, служить на благо науки. Хочу сбежать из этого серого пыльного города и оказаться вдали от родителей. Я люблю их, но трудно видеть, как мать плачет по ночам, а отец устает на двух работах. Хочу другой жизни без этой болезни…

Слезы лились медленно, как молодые струи источника, и Александр Геннадиевич приобнял юношу. Сквозь складки халата чувствовался оделокон, напомнивший отцовский. Юрий видел отца лишь ранним утром и поздним вечером, бессильно падавшего на диван; когда они в последний раз проводили время вместе, никто из них не помнил.

– Знаешь, что я думал в детстве? Что все советы – это полная чушь. Сейчас же сам их даю. Не слушай меня, не слушай вообще никого. Ты и сам сможешь сделать выбор, и не важно, правильным он будет или нет. Слушай свое сердце и держи под рукой любящих тебя людей.

Он отстранился, чтобы достать из ящика стола листок.

– Ты уже достаточно взрослый, чтобы самостоятельно решить: продолжать лечение или отказаться от него.

– Я не могу так… Мои родители потратили на меня много денег. Мы переехали в тесную квартиру, скромно питаемся, отец изнуряет себя, к тому же… Хватит с них!

– Подумай несколько минут на этот счет, – сказал Александр Геннадиевич.

– Я все решил. Если космонавтом не быть, смысла в лечении тоже нет. Выберу профессию по силам… Что-нибудь ведь должно найтись!

– Хорошо. Поставь здесь свою подпись и обязательно оповести родителей.

Синяя паста оставила тонкий памятный завиток на бумаге.

Печальный взгляд Юрия вновь зацепился на окне. Ему показалось, что кот насмехался над его решением. Чувство скверное, когда весь мир за двадцать минут теряет краски, а над тобой насмехается неизвестный уличный кот. Как и водится в жизни, впечатление было обманчиво: в глубине шерсти он, напротив, сожалел.

– Спасибо, – сказал юноша и случайно сунул миниатюрную ручку в карман штанов. – За все, что вы сделали для меня, за все эти годы. Наверное, тогда мы больше не увидимся.

– Удачи тебе, мальчик мой. Помни: сердце и близкие люди.

Талант №2. Умение доверять черным котам

После физических упражнений ноги болели, и высокие ступени больничной лестницы преодолевались с трудом. Сначала, державшись за ветхие перила, Юрий спускал здоровую ногу, а после аккуратно приставлял хромую. Так продолжалось два долгих пролета, пока не показался дверной проем.

В тех редких лучах октябрьского солнца привиделись родители. С дрожью и хрипом в голосе он убеждал их прекратить лечение. Но разве мать послушает его, разве не позвонит Александру Геннадиевичу и не будет слезно просить выписать еще лекарств, разве не накричит на него за то, что позволил отказаться?

Из подсобного помещения, что находилось справа от выхода, в последний момент вылетел черный кот. На поворотах когти его несколько шаркали по полу. Он пожелал покинуть больничное здание в ближайший миг. Чтобы не наступить на длинный хвост, юноша напряг все больные мышцы и резко одернул ногу, вскрикнув от боли. И если бы не дверной косяк, послуживший опорой, он бы беспомощно распластался на полу.

Юрий щедро осыпал бранью все семейство кошачьих, перед тем как наконец выбрался из здания. На крыльце он остановился, прицелившись хмурым взглядом в обидчика. Кот пробежал по тропинке и прыгнул через белесый бордюрный камень в траву, не подав вида раскаяния.

За такой темный окрас кот был обижен на жизнь, поскольку прохожие чаще всего прогоняли «несчастливого». Несмотря на худое брюхо, он казался даже больше своих собратьев, что могло быть из-за пышной шерсти, но та была короткой. Непомерно длинный для дворовой породы хвост извивался, загребав листья в траве, и напоминал змею из рода мамб.

Это без сомнений был тот же кот, что сидел на оконной раме.

– Не веряй у приметы.

Скрипучий голос раздался со стороны входа в больницу. На скамье одиноко сидела старуха, к которой кот запрыгнул на колени и жалобно потребовал ласки. Верно, она посчитала, что юноша застопорился из-за перебежавшего ему дорогу черного кота.

– Я-то недалече живу, часто вижу его. Я веряю, что усе они приносят токмо счастье.

Когда черная голова вынырнула из морщинистых рук, человеческое сознание тотчас же выдало кличку Насмешник. Случилось это из-за морды, с которой мнимая эмоция не пропадала, и прерывистых глухих звуков, словно язвительных «хе-хе» на кошачий лад. Нельзя же вечно растягиваться в подобной улыбке – лицо, или в данном случае морда, будет болеть. Однако кот доказывал иное, и с ним трудно было спорить.

Получив ласки от старой женщины, Насмешник беззвучно спрыгнул на землю и потянулся к Юрию. Он терся о край штанов и, когда лодыжка приоткрылась, уколол ее острым когтем. Юноша вскрикнул от неожиданности и посмотрел на каплю крови, что размазалась по ноге. Он укоризненно глянул на кота, который промаршировал в сторону, возвысив хвост, словно выполнил важную задачу.

– Во-о… – протянула старуха. – Это он так играется. Иные коты и не подойдут к человеку, а этот воно как внимание привлекает. Глядишь, покажет чот интересное. Коты, они ведь лазают по усем закоулкам да знают больше нашого.

Насмешник уселся посреди тропинки неподалеку от дуба. Теперь же он мимолетно взглянул на здание пищеблока, живо изобразив несправедливость на морде. Сочный аромат разносился ветром по всей территории больницы, и кот первым определил сладкий запах мясной подливы, печально сглотнув слюну. Он ожидающе посмотрел на юношу, но тот лишь вывернул карманы, где лежали несколько монет и связка ключей.