Когда ласточки кружат над домами

– Вот и славно, – продолжал напирать он. – Мне пора идти. Увидимся завтра, – и тут же бросил трубку, оставив меня в недоумении.

Кристина смотрела на меня озадачено. Она легко читала меня с первого взгляда, и ей было предельно ясно, что это был не обычный звонок.

– Кто это? – спросила она, пододвинув ко мне чашку кофе.

– Саша Елинич.

– Тот самый?

В вопросе этом таилось недоверие, с которым Кристина относилась к моим друзьям. Не могу сказать, что она недолюбливала их, но и никогда особенно не жаловала. Она считала, что мои они могли бы оказывать мне чуть больше поддержки, и почаще интересоваться моими делами. А я, в свою очередь, не мог ей объяснить, что наши отношения никогда не работали так, и что наши с ней понятия дружбы сильно разнились. Усугублял ситуация еще и тот факт, что почти все мои друзья вели разбитый образ жизни, и не смотря на возраст, оставались кем-то вроде потерянных мальчишек Питера Пена.

– Да. Тот самый, – ответил я ей скупо.

– И чего он хотел?

– Он приехал в город. Продал родительскую квартиру. Говорит, что хочет иммигрировать.

– Эмигрировать? – Кристина усмехнулась. – Интересно, куда?

– Сам не знаю, – я смекнул, что Кристина собирается устроить Елиничу заочную трепку и хотел сменить тему. Мне было неприятно, что Кристина порой говорила о моих друзьях нелицеприятные вещи, в основном потому, что большинство из них были правдой. – Завтра мы с ним встретимся, и все прояснится.

– Поправь, если я ошибаюсь, но ведь он не знает ни одного иностранного языка, – все не унималась моя жена.

– Все верно, – подтвердил я неохотно.

– Ясно, – Кристина закивала головой, словно лишний раз убедилась в правдивости той версии, что выстроилась у нее в голове. – Что-то подсказывает мне, что он просто спустит все деньги, и на этом все кончится.

– Говорю же. Не знаю я, – уже заводился я. Хуже всего было от того, что я боялся того же, и от того, что Кристина и я пришли к единому выводу, столь печальное будущее моего друга, становилось все более реальным. – Надеюсь ему хватит мозгов сделать все правильно, – продолжил я, немного успокоившись. – Давай не будем об этом сейчас. Не хочу забивать себе голову.

Кристина хотела было сказать что-то еще, но заметив мой взгляд, лишь нежно улыбнулась, и прислонившись пухлыми губками к краю чашки сделала маленький глоток, словно говоря мне: «Хорошо, дорогой. Мы вернемся к этому разговору, когда ты будешь готов».

За это я и любил свою жену. За ее умение понимать и сострадать. Конечно, не все у нас было гладко, и порой мы могли ругаться несколько дней напролет, но в одном можете быть уверены точно – более доброго и чуткого человека чем Кристина, вам навряд ли удастся сыскать и за десять лет. Хотя, наверное, каждый готов сказать так о своей любимой. Но все же… И я настаиваю. В сострадание ей не было равных. Она всегда была готова помочь ближнему, следуя лишь своим христианским идеалам, которые она ото всех держала в тайне, поскольку верила, что любовь к Богу непременно должна быть тихой. Порой я даже упрекал Кристину за ее чрезмерное желание доверять и отдавать, которое не раз становилось причиной ее слез. Она была слишком хороша для этого грязного мира. На самом деле. И порой даже мне хотелось, чтобы она научилась быть немного злей и циничней, ведь мне было чертовски больно видеть, как она снова и снова, давала второй шанс людям, которые не заслуживали ни единого.

Остаток вечера мы провели дома. Лениво отлеживались в гостиной. Мы не часто выбирались куда-нибудь после работы, в основном потому что проводили вместе слишком мало времени, и в дни, когда нам выпадало редкое счастье побыть вдвоем, мы предпочитали не тратить время на встречи с друзьями. В постель тем вечером мы легли рано, но заснуть я так и не смог, до самой глубокой ночи. Елинич все никак не шел у меня из головы, и я то и дело возвращался к тому, что он сказал мне тем вечером. Я не на шутку волновался за него. И каждый раз, когда мой внутренний мечтатель говорил мне, что может быть Елинич все-таки сможет начать новую жизнь, беспощадный реалист хватал его за глотку, и глядя как мечтатель испускает последнее дыхание твердил мне вновь и вновь: «Елинич то, облажался по-крупному, парень. Теперь то этот пьяньчуга уж точно допрыгался. Конец ему. Баста», – и я лишь лежал в постели, глядя как по потолку бегают блики далеких фар, что все мчали по улице, как мчала навстречу погибели заблудшая душонка Александра Елинича.

Глава 5

Следующим утром, я проснулся в восемь утра, и нехотя встав с постели, стал собираться на работу. Мысли о Елиниче остались в далеком вчерашнем дне, и потому я принялся за ритуал, который совершал каждое буднее утро.

Сперва принять душ и почистить зубы. Надеть чистую майку и отправляться на кухню завтракать. Обычно в это же время просыпался Павел, и прежде чем накормить нас обоих, я наблюдал за тем, чтобы он не хитрил во время чистки зубов, и заправлял за собой постель. В тот год занятия у него начинались во второй половине дня, а на работу мне нужно было лишь к десяти, и мы успевали поговорить немного утром, пока я брал парочку колбасок, или ломтик бекона, бросал его в раскаленное масло и заливал яйцом, хорошенько засыпав все это перцем и пряностями. Павел же, не разделял моей тяги к сытным, и если быть честным чертовски вредным, завтракам и ограничивался тарелкой кукурузных хлопьев и чашкой чая. А я свои зверства над желудком заканчивал чашкой черного кофе и сигаретой. Все как у старины Джармуша. Я знал, что эта парочка однажды прикончит меня, но все никак не мог с ними расстаться. Хотя в последнее время, все чаще об этом задумывался, ведь очень не хотел, чтобы через каких-то 10 или 15 лет, моей семье пришлось бы хлопотать о моих похоронах.

После завтрака, я сложил в рюкзак свой обед, закинул туда же роман Германа Мелвилла, и пошел попрощаться с женой, которая в это время еще обычно спала. Когда я вышел из спальни Павел уже ждал меня в коридоре и держал в руках нашего кота, который все время норовил выскочить из квартиры, стоило мне лишь приоткрыть дверь. Я накинул свою джинсовую куртку, поцеловал Павла и вышел из дома, навстречу хмурому осеннему утру.

До работы я всегда добирался на автобусе, поскольку ненавидел ездить за рулем, и всеми силами старался отсрочить момент, когда мне все-таки придется купить автомобиль. Поездка на автобусе позволяла мне хоть немного отвлечься от обыденных мыслей. И было что-то умиротворяющие в том чтобы включить на телефоне любимые записи и прислонившись лбом к стеклу, смотреть как суетятся люди. Вот парочка парней в серых костюмах спешит в свои тесные офисы, которые они так ненавидят, но все же терпят, чтобы иметь возможность купить новый гаджет, а может взять в кредит новый седан, или просто пятничным вечером угостить парой коктейлей девицу, что пол вечера выпрямляла свои длинные волосы, и мазала брови так густо, чтобы шириной они были в два пальца, а может и больше, как угодно, лишь бы быть в тренде. А за ними пара хмырей в спортивных костюмах, которые не заботились о трендах вовсе, поскольку навечно застряли где-то в 95-ом. Навстречу им идет стильный студентик в бомбере и зауженных джинсах, и думает, где бы ему наскрести деньжат на обед и бокал крафтового пива. И еще десятки и сотни людей. Красавицы, по последней прихоти безжалостной моды. Старики – извечные странники утра. Дети, спешащие в школу. Работяги, клерки и домохозяйки. В бесконечной мешанине толпы утреннего часа пик.

А я просто смотрел на них и расслаблялся, потому что, как только автобус довезет меня до конца, мне придется облачиться в костюм извечной серьезности и притворной улыбчивости, и думать о том, как бы заработать побольше деньжат. Потому что чертовски достало жить на съемной квартире. Потому что у Кристины нет приличной пары осенних ботинок. Потому что Павлу нужно на прием к ортодонту. На тумбочке, в прихожей лежит счет за электричество, который все еще ждет, чтобы его оплатили. А мне нужно вылечить чертов зуб, который ноет вторую неделю. И все это давит так сильно, что порой хочется взять родных и сбежать куда-нибудь в глушь, подальше ото всех проблем. Но день ото дня я лишь просыпаюсь в восемь утра, и начинаю все по новой, в надежде, что завтра смогу сделать со всем этим хоть что-нибудь.

И знаете, что я вам скажу, человество убьет не астероид и не вирус, и даже не пресловутая ядерная война. Человечество прикончит СТРЕСС, который стал для нас всех настолько привычен, что мы попросту перестали с ним бороться. И все ради чертовых денег, о которых нам приходится думать постоянно. И это меняет нас всех. Ведь раньше, я считал себя человеком патологически не способным к зарабатыванию денег. Я знал лишь как прокормить себя, где покидать мешки за несколько сотен. Но лишь обретя семью, я научился зарабатывать по-настоящему, и всегда думать о собственной выгоде, ведь без этого, мы бы совсем пропали.

Ровно в 10 часов я открыл двери своего фотосалона, включил все оборудование и стал ждать первых посетителей. Но как на зло, с самого утра шел дождь, а это значило, что много мне не заработать, и потому я достал из рюкзака Мелвилла. Ведь с ним я мог отвлечься от мысли о том, что где-то, в глубине своей души, я как и миллионы людей ненавидел свою работу. Когда-то давно, когда мне приходилось потеть на кухнях закусочных и пыльных складах, или еще того хуже, мокнуть на улице, мне казалось, что сидеть целый день на стуле – это самое плевое дело на свете. Но если честно, я лучше надрывал бы спину под солнцем, чем сидя на этом чертовом стуле переживал бы о том, заработаю ли я хоть что-то сегодня. Но этот фотосалон приносил неплохие деньги, и лишь за это я готов был торчать в нем до конца своих дней. Ведь в конце концов, делать то, что нужно, а не то, что хочется и значит быть отцом и мужем, а эти простые два слова тогда, стоили сотен часов, проведенных на стуле.

Глава 6

В семь часов вечера я закончил работу, и сразу двинул к Елиничу. Еще днем, он позвонил мне, и сказал, что снял дом, на одной улочке на краю города, вдоль которой тянулись частные дома, от автовокзала и до самого городского кладбища. Дом этот, как я позже выяснил, больше походил на двухэтажный сарай, с маленькой душевой кабиной, вход в которую был сразу за изголовьем кровати, неким подобием кухни, что мостилась у входной двери и деревянным туалетом во дворе. Второй этаж же, являл собой чердачное помещение, которое лишь самый несгибаемый оптимист мог бы назвать пригодным для жизни.

Добравшись до автовокзала на автобусе, я зашел в закусочную, где взял пару гамбургеров, и отправился искать нужный мне дом, возле которого, по уговору, уже должен был ждать меня Елинич. Вот только сделать это оказалось не так уж просто, поскольку вокруг не было никого, кто мог бы подсказать дорогу. К вечеру, дождь который лил весь день уже прекратился, но неприветливый октябрь по-прежнему гнал людей с улиц холодным осенним ветром. Встречали меня лишь желтые окна, за которыми прятались изнеможденные непогодой люди.

Когда я уже начал подумывать, что мне ни за что не найти этот треклятый дом, на другой стороне улицы я вдруг увидел знакомый округлый силуэт, укрытый тусклым светом уличных фонарей. Это был мой старый добрый Елинич, ведь я не за что бы не спутал этого чудака ни с кем другим. Я невольно улыбнулся, осознав вдруг, как сильно по нему скучал, и уже совершенно позабыл о тех тревожных мыслях, которые вызывала у меня причина его приезда. Я поднял правую руку вверх и громко крикнул:

– Эй, красавчик! Ты здесь один? Не хочешь составить мне компанию?

– Если честно, не очень-то, – отозвался Елинич.

– У меня есть бургеры, – я показал ему бумажный пакет.

– Ну тогда это в корне меняет дело.

Я подошел к Елиничу и протянул ему руку, но простого рукопожатия ему показалось мало, и он крепко обнял меня своими некогда могучими руками.

Елинич остался почти таким же, каким я помнил его с нашей последней встречи. Густые черные волосы, что свисали над его широкими бровями. Небрежная борода, которую он извечно забывал привести в порядок, и мягкий, но в тоже время могильно холодный взгляд, который лишь укреплял мои опасения на его счет. Разве что еще сильней растолстел, и стал меньше следить за собой, а зубы его начали крошится от переизбытка сигарет, алкоголя и более тяжелых веществ. В остальном же, это был все тот же шестнадцатилетний парнишка, с которым я расстался много лет назад.

Зайдя в его дом, я почувствовал терпкий запах дешевых сигарет. В свои 29, Елинич выкуривал две пачки крепких в день, что, в общем-то, было не самой главной его проблемой, поскольку помимо этого, он заливал в себя две или три банки энергетического напитка и около четырех бутылок пива. В его доме властвовали грязь и пыль. На стуле возле кровати лежала грязная одежда. На плите стояла сковорода с остатками утренней глазуньи. А вдоль стены, тянулись шеренгой пустые бутылки и банки. И все это буйство неряшливости и наплевательства, как нельзя лучше отображали бардак, что творился тогда в его душе.

Оглянувшись по сторонам, я сказал Елиничу:

– И как ты только умудрился учинить этот раздрай за два дня?

– Ну вообще-то, я здесь уже чуть больше месяца, – неохотно признался он.

– Месяца?! – воскликнул я удивленно. – Так какого черта я узнал о твоем приезде только вчера?

– Да я приболел, все никак не мог поправится, – ответил Елинич растерянно, и по его стыдливым глазам я понял, что весь прошлый месяц он провел в запое, в этом ветхом доме, за который платил пять тысяч в неделю, хотя за свою квартиру в хорошем районе я платил всего три с половиной тысячи, а за эту конуру никто бы не дал и двух. Но у Елинича было много денег, и ему было попросту наплевать.

– Знаешь, я люблю тебя, но ты настоящий придурок, – воскликнул я, разведя руками. – Ты что, просто торчал здесь один?

– С одним малым. Он живет вместе со мной.

Именно в этот момент я понял, что все мои попытки вразумить Елинича будут обречены на провал. Потому что этот самый «малый» на поверку оказался обычным разводилой, который плотно сел Елиничу на шею, и убеждал его, что вместе они смогут запросто удвоить деньги, которые Елинич выручил с продажи квартиры, а сам тем временем жил за его счет, а в итоге и вовсе пропал, прихватив с собой кое-что из его вещей, и двадцать тысяч, которые Елинич оставил в тумбочке.

– Ладно, – выдохнул я обреченно. – А теперь расскажи мне, что ты задумал?

– Месяцок другой погуляю, а потом уеду из страны, – ответил Елинич уверено.

– И куда же?

– Пока еще не знаю, – он почесал затылок. – Просто… Просто я не могу больше жить в этой дыре. Ты же сам видишь, какой бардак творится вокруг. Все эти аресты и ограничения. Нужно бежать, пока того гляди не закрыли границы. К тому же, здесь у меня нет никаких перспектив, разве что загреметь в тюрьму, из-за нескольких слов в сети. Если бы ты только знал, как меня это все достало.

Слова Елинича не были лишены смысла, но я понимал, что ко всем этим выводам он пришел не своим умом, а как и все подростки, коим он до сих пор являлся до сих пор, услышал их из уст аппозиционных политиков, которые мало чем отличались от тех, что были у власти.