Литературное наследие. Книга 5

Андрий символизирует право человека на преодоление запретов «корпоративной» среды. Писатель скажет о нем: «… в тогдашний век было стыдно и бесчестно думать козаку о женщине и любви, не отведав битвы». Слова «в тогдашний век» сразу введут дистанцию между прошлым и настоящим, подчеркивая, что сегодня это уже не так. Гоголь прозревает, что это преодоление былых запретов осуществляется в том числе и сегодня, и оно принципиально в конце концов все равно состоится завтра. Однажды «черный», несмотря на все «корпоративные» запреты, все равно полюбит «белую», а «белая» – «желтого» или «красного». Однажды немцы придут на русскую службу, а русские – на немецкую, французскую или английскую. А если говорить о нарушенной воинской присяге, то всё, что последовало за 1917 годом, лишает нас на долгое-долгое время права говорить на эту тему. Этой присяге и государю императору изменили тогда практически все.

По Гоголю, люди должны переступить через границы ненависти. В противном случае, эти границы будут оставаться для них границами смерти. Но первые из тех, кто отважится эти границы переступить, подавая нам пример, заплатят за это жизнью.

Готовы ли мы к новому прочтению творческого наследия нашего классика?

«Мертвые души» – не роман. Это тоже, конечно же, поэма. Это светлое и радостное произведение о грядущем и неизбежном возрождении всех этих героев, созданных совсем для другой жизни. Это не помещики, не чиновники, не дворяне. Это просто живущие сегодня люди (включая разночинцев и крестьян), которые запутались в закоулках заблуждений и лжи. Это все мы, каждый из нас. Никому не хорошо от того, что мы такие. В первую очередь, нам самим. Так давайте это изменим, подсказывает нам автор. Я знаю, как это сделать. Но я могу это сделать только вместе с вами. Помогите же мне!

Но мы ему откажем, объявляя его веру в возможность изменения окружающего мира ненасильственным путем, мистической силой одного только слова – беспочвенным идеализмом человека, не понимающего реальности. Мы полагали, что он недооценивает незыблемости и подлинности государственных и социальных институтов, побеждающих своей каменной неподвижностью миражи романтических идеалов. В результате, за 150 лет после его смерти на наших глазах сначала в одночасье рухнула Российская империя, а потом и Советская. Так что же в итоге оказалось миражами: государственные институты или идеализм его убеждений? Вместо того, чтобы помочь его героям (вместе с читателями!) пройти путь к обретению своего истинного облика и Божьей правды, мы запрем их в клетки своих социологических толкований, рассказывая посетителям нашего литературного зоопарка о трагической судьбе бесповоротно сломленного несправедливой жизнью маленького человека. Мы не дадим ему, маленькому человеку, состояться как свободной личности, мы сделаем его зависимым и несвободным навсегда. Мы его духовно искалечим.

В итоге, к началу XX века мы вырастим из отдельно взятых «маленьких людей» в агрессивную и беспощадную толпу, которая поможет диктаторам этого кровавого столетия истребить сотни миллионов рожденных и не родившихся себе подобных. Гоголь горестно прозревал грядущие массовые убийства и пытки, которые будут совершаться якобы во имя величайших идеалов гуманизма. Он предугадывал ожидавший нас в XX веке тотальный контроль над человеком со стороны безжалостных деспотов, опирающихся на полное согласие миллионов своих подданных. Гоголь констатирует глубокий кризис, который переживает христианское общество. Он скажет об этом открыто и резко: «Выгнали на улицу Христа, в лазареты и больницы, вместо того, чтобы призвать Его к себе в домы, под родную крышу свою, и думают, что они христиане». Писатель себя первого не считает праведником, свободным от этого греха. 12 января 1848 года он признается в письме о. Матфею: «… веры у меня нет». И тут же напишет: «Хочу верить». Именно из-за безверия, которое сразу же впускает в человеческое сердце страх, проиграет свою битву с нечистой силой Хома Брут в повести «Вий». И проиграет он ее не где-нибудь, а прямо в стенах церкви.

Гоголь ищет новый смысл церковной службы. Он пишет целый труд «Размышления о Божественной Литургии», штудирует и конспектирует, как мы уже отмечали, труды святых отцов и учителей Церкви. Он совершит паломничество к святым местам в Иерусалим, многие годы будет напряженно размышлять о существе веры. Сын Украины, писатель на примере драматической истории своей родины знает, как сложны и трагичны вопросы существования Церкви. И при всем при этом Украина не мыслит своего существования вне Бога.

Гоголь сторонник единства христиан всех обрядов (письмо М. И. Гоголь от 22 декабря 1837 года). Да что там христиан! Он неустанно молился за своих гонителей и непреклонных критиков: «Увы! позабыл бедный человек девятнадцатого века, что… нет ни подлых, ни презренных людей, но все люди – братья той же семьи, и всякому человеку имя брат, а не какое-либо другое». Он выписывает из св. Афанасия Великого: «Все творения Божии добры и чисты. Ибо ничего неполезного или нечистого не сотворило Божие Слово».

Безусловно, Гоголь мог бы повторить слова Патриарха Алексия I, которые приводит в своей книге «О встрече» митрополит Антоний Сурожский: «Церковь – это тело Христово, распинаемое ради спасения своих мучителей». Именно эта мысль заключена в выписке, которую писатель делает из св. Петра: «Тако Стефан, первый по стопам Его подъявший мучения, взят беззаконниками во Иерусалиме… и, камением побиваемый за имя Господа Иисуса Христа, прославился, моляся и глаголя: Господи, не постави им греха сего».

Наднациональным образованием была, в понимании писателя, Сечь, куда приходила «гибель народа, и хоть бы кто-нибудь спросил: откуда эти люди, кто они и как их зовут». И тот факт, что тут было много «офицеров, которые потом отличались в королевских войсках», ясно говорит о том, что в казаки попадали не только дети славян. В первой редакции повести «Тарас Бульба» эта мысль была выражена кратко и предельно ясно: «… впрочем, из какой нации здесь не было народа? А мы тем временем снова и снова ведем бессодержательный спор – украинский или русский писатель Николай Гоголь. Во-первых, слово «русский» в пушкинско-гоголевское время (как и позже!) не было этнонимом. Это был политоним, определявший принадлежность человека к Российской империи. Этнонимом было «великоросс». Поэтому, конечно же, Гоголь был русский писатель, с полным правом воспевавший в казацкой повести «Тарас Бульба» русское товарищество (не великорусское!). Гоголь был русским писателем украинского происхождения. И он никогда не забывал и не отрекался от этого своего происхождения, как Габриэль Гарсиа Маркес, будучи латиноамериканцем, не отрекался от того, что он колумбиец.

Украинская природа Гоголя сказалась во всем – в «Вечерах», в «Тарасе Бульбе», в его украинских повестях. Так, в «Старосветских помещиках» автором осуждаются «низкие малороссияне»: они «дерут последнюю копейку с своих же земляков», «наживают наконец капитал и торжественно прибавляют к фамилии своей, оканчивающейся на о, слог въ». В конце концов, его украинская природа в самой повествовательной стихии любого из его произведений. Она вся пронизана и настояна на украинском языке!

Забыв значение слов, мы через призму сегодняшних понятий читаем Гоголя и неверно его толкуем. Сколько раз уже как доказательство якобы сделанного им окончательного выбора в пользу «русской» идеи приводились слова художника из декабрьского письма 1844 года, адресованного А. О. Смирновой-Россет: «Скажу Вам одно слово насчет того, какая у меня душа, хохлацкая или русская… На это Вам скажу, что сам не знаю, какая у меня душа, хохлацкая или русская. Знаю только то, что никак бы не дал преимущества ни малороссиянину перед русским, ни русскому пред малороссиянином. Обе природы слишком щедро одарены Богом, и как нарочно каждая из них порознь заключает в себе то, чего нет в другой – явный знак, что они должны пополнить одна другую. Для этого самые истории их прошедшего быта даны им непохожие одна на другую, дабы порознь воспитались различные силы их характеров, чтобы потом, слившись воедино, составить собою нечто совершеннейшее в человечестве». Напоминаем, что эта цитата из частного письма. В повести или статье эта фраза была бы вычеркнута цензурой, потому что эти слова – совершенная крамола. Гоголь утверждает, во-первых, что малороссийское начало ничем не уступает великорусскому по значимости и масштабу, и, во-вторых, что без него общерусское явление просто не может успешно состояться. Вместе с малороссийским может, еще и создав при этом «нечто совершеннейшее в человечестве», а без него – нет. Эти два начала у Гоголя расположены не вертикально, подразумевая подчинение одного другому, а горизонтально, утверждая их полное равенство. Теоретической разработкой проблемы взаимоотношений России и Украины является незаконченная повесть «Рим», в которой этот вопрос осмыслен через ментальное противопоставление Парижа и Рима. Как герой повести в своих соотечественниках-итальянцах, так и Гоголь в народе Украины «видел» «материал еще непочатый», «стихии народа сильного …, для которого как будто бы готовилось какое-то поприще впереди».

Думаем, что гоголевскую правоту в целом ряде вопросов мы сегодня, через 150 лет, можем наблюдать воочию. Все видят, что Гоголь выдумщик. Все исследователи снова и снова подчеркивают, что Гоголь мистификатор. Да, он создал миф о себе самом, который гоголеведы растолковывают друг другу уже более 150 лет. Но он заплатил за этот миф не только многими томами исписанной бумаги, но и собственной жизнью. Он бескорыстен. Он создал миф не для своей, а для нашей жизни, для нашего бытия. Своим мифом он наделил наше бытие смыслом. Но этого мало. Он щедр. Он делает подарки не только Украине, но также и миру. Так, он подарил России ее главный визуальный бренд – птицу-тройку. Он также создал и подарил стране, в которой состоялся как художник, миф о Пушкине, а через него – миф о самой России и русском человеке: «Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русской человек в его развитии, в каком он, может быть, явится чрез двести лет».

Гоголь в принудительном и безоговорочном порядке поставил перед Россией задачу: через 200 лет каждому русскому стать как Пушкин. Он не дает России прозябать. Он ставит перед ней тяжкую задачу титанического душевного труда. Он отправляет ее в дорогу. По существу, он созидает саму Россию, обозначая вехи ее развития, указывая ей ее путь.

Кстати, «пушкинский» экзамен Гоголю Россия будет сдавать совсем скоро – в 2034 году.

Гоголь, конечно, не Хлестаков, кем мы старались его порой окрестить. Да, он совсем не святой. Он земной и грешный. Он вместилище всех человеческих страстей, в том числе и суетных. Верно и не подлежит сомнению, что меж детей ничтожных мира, быть может, всех ничтожней он. И мы можем вслед за его современниками и мемуаристами составить долгий список его грехов и ошибок. И в то же время и рядом с этим – он человек, у которого была миссия. Миссия, которую он осознавал и о которой не забывал даже в самых глубоких своих падениях и заблуждениях. Словом, опять по Пушкину: «Но лишь божественный глагол до слуха чуткого коснется…». Он, конечно же, не Хлестаков. Доказать это очень просто: Хлестаковы так не умирают. Они вообще рано не умирают. Они живут долго и сыто. Он же не захотел ни того, ни другого. Он вообще не захотел с нами жить. Он решил уйти сам. Уход его полон тайн и загадок еще на многие времена и, не на одно поколение, в поисках истины.

© Copyright: Игорь Сибиряк (https://proza.ru/avtor/nazarov52inbx), 2016

Свидетельство о публикации №216031600227

За письменным столом

Эссе

Прошли неимоверно трудные годы самообразования, ученичества авторскому слову, вживания в литературный процесс различных творческих объединений и коллективов. Кажется вчера, усадил себя через силу, через не могу, начать писать о прожитых, интереснейших годах, проведенных в родительском доме, захолустного села Заводоуспенское, крайнего юго-востока Зауралья, где в 1886 году, проездом, находился несколько дней, знаток Урала конца ХIХ века, начало ХХ века, писатель Д.Н.Мамин-Сибиряк.

В полном собрании его сочинений опубликованы два рассказа «Варнаки», «Последнее клеймо» о каторге и каторжанах 60-х годов ХIX века Успенского винокуренного завода «Отец и сын Походяшины». Потомки того угнетенного народа, природа тех мест отложились в памяти прочно и, живут со мной по сегодняшний день. Благодарная память о хороших людях, что окружали меня с детства, самобытная жизнь поселенцев Западной Сибири, богатая история того края, литературное наследие непреходящего значения, привели меня за письменный стол и, раз начав писать, я уже не мог оставить это труднейшее и интереснейшее ремесло. Привычка по многу часов в день, находиться за рабочим столом, привилась мне вследствие шестилетней заочной учебы в институте. Через много лет, я словно возвратился в то далекое, счастливейшее время жизни и познания высоких материй разных неведомых наук. За те годы выработалась дисциплина ежедневной работы над текстами, контрольными заданиями, курсовыми работами. Самое главное – выработалось умение работать с литературой различного назначения и любой сложности, объема, быстро находить главное и, отбрасывать все второстепенное. Если бы в жизни так происходило, уметь вовремя отбросить все наносное, не нужное.

Перечитывая В. Каверина, его автобиографические книги, написанные изысканным слогом, нашел для себя точку опоры:– «Трудно представить себе, что человек, любящий и знающий русскую литературу, увидев в поле красный татарник, не вспомнит толстовского „Хаджи—Мурата“. Такова сила совершенного произведения искусства. Оно сопровождает нас всю жизнь. Оно, не спрашивая нас, вмешивается в наши дела и делает нас благороднее, веселее, честнее».

Классическая русская литература со школы, была и остается для меня главной отдушиной в серых буднях нашей действительности. Постепенно любовь к чтению, с возрастом, стала переходить в желание самому начать пробовать писать короткие рассказы. На это я долго не решался, преобладало желание получить гуманитарное образование, близкое к литературе. Учиться еще шесть лет заочно, перспектива безрадостная. Выбрал двухгодичные заочные курсы факультета журналистики. Учеба увлекла, многое узнал полезного для написания статей, репортажей, интервью. На втором курсе подробно изучали методику и примеры написания очерка. Не удержался и, вместе с написанным контрольным очерком, послал на суд преподавателя, давно написанный рассказ «На реке». Через некоторое время получаю оцененный на отлично очерк и лестный отзыв о рассказе. Это окрылило и придало мне уверенности в возможности писать при систематической учебе литературному слову, с постоянным анализом критики, какой бы она ни была. Главное было сделано – никакой спешки и полное отсутствие самоуверенности. Прошло какое-то время, после окончания факультета журналистики. В этот период искал себя в литературном жанре. Решил, что в начале пробы авторского слова, лучше начинать с прозы малой формы – рассказа, эссе, новеллы, очерка. С первых рассказов сложился стиль откровенной, не замысловатой, доверительной беседы с читателем.

Началась спокойная ежедневная кропотливая работа за письменным столом, приносящая радость начала нового этапа в моей жизни, последнего, в её завершении.

Как-то сразу определилась трилогия рассказов о трудном пути становления новой жизни, после неудачной попытки учиться в Архангельском мореходном училище. Перемена климата отразилась на моем зрении, оно резко ухудшилось и, мне пришлось переводиться в техникум на Урал, родные места. Болезненно покидал хорошо обжитую обстановку в училище. Кубрик первой роты, сокурсников, с которыми вжился в режим мореходки и вместе ходили в увольнение по старинному северному, поморскому городу, с еще сохранившейся деревянной архитектурой. Мне очень понравился драматический театр имени М.В.Ломоносова, размещенный в старинном деревянном здании с резными окнами, креслами ручной работы, очень удобными и красивыми в своем исполнении. Раз в месяц посещал этот театр и был единственный заядлый театрал из всей первой роты училища. Однажды меня там увидела наш классный руководитель, Вера Михайловна, поблагодарила за умение культурно проводить увольнение. На классном часе упомянула это приятное событие. Много позже мне пригодилась выработанная культура общения с высоким искусством.

В рассказах «Возвращение», «К новой жизни», «Год жизни и вся жизнь» прослеживается стремление к пониманию предназначения литературы в нашей повседневной жизни, способности сделать её насыщенной высоким предназначением для себя и окружающих, только тогда она приобретает истинный смысл и ценность для человека быть в этом мире не потерянным в круговерти жизненных событий. Сохранилась записанная фраза В. Каверина из повести «Освещенные окна»: – «…Я впервые понял тогда, что, хотя в моей жизни не произошло ничего необыкновенного, она отмечена неповторимостью, характерной почти для каждого из моих сверстников, и разница между ними и мной состоит только в том, что я стал писателем, и за долгие годы работы научился, в известной мере, изображать эту неповторимость». Его повесть о пережитом такая светлая, чистая, интересная, читается с истинным наслаждением, что не замечаешь время увлечения за чтением. Это дар большого писателя, у которого надо учиться живому слову правды, изысканному, красивому стилю письма. Книга Вениамина Александровича Каверина «Литератор», образец писательской мудрости:

– «Художественная правда, на мой взгляд, всегда есть следствие работы над подлинностью, над фактической стороной жизни. Ее для более ясного понимания можно представить в виде такой упрощенной формулы: это подлинный факт или случай плюс талант, упорство, мастерство, плюс стремление завоевать и удержать внимание читателя. По моему глубокому убеждению, писатель, для того чтобы жизненная правда, преобразовавшись в правду художественную, присутствовала в его произведениях, должен обладать еще одним очень важным качеством. Ему нужен твердый, уверенный взгляд на то, что происходит вокруг, и ясное представление о том, что, с его точки зрения, должно происходить. То есть у него должно быть четко выраженное мнение обо всем, на чем останавливается его внимание. А этот уверенный взгляд, как известно, не случаен. Он зависит от нравственной позиции, на которой стоит литератор. Он определяется и характером самого писателя. В этом взгляде, наконец, сказывается даже художественный вкус автора, его пристрастие к определенному жанру, а также то, насколько далек он от других „товарищей по оружию“. Одним словом, это очень сложная причинно-следственная многогранная связь, которая представляет собой, в сущности, результат работы, у одних писателей – многолетней, а у других, более счастливых и удачливых, – легко дающейся в руки».

Зная наизусть эту высказанную мысль, доверившись многолетнему опыту классика двадцатого века Вениамину Александровичу Каверину, жизнь для меня забрезжила уже совсем другими красками!

В 1965 году им была написана книга статей и мемуаров «Здравствуй, брат. Писать очень трудно…». Таким было приветствие среди членов литературного объединения «Серапионовы братья», созданного в 20-е годы двадцатого столетия. Писатель заголовком книги подчеркнул трудный пути творчества и сразу предостерег читателя о важности, сложности ее содержания. Человек не искушенный в желании освоить писательский труд, вряд ли притронется к такой книге, лучше его сразу предупредить о напрасном занятии. Уже в названии книги заостряется ее сущность и кому она адресована, а это и есть высокий талант писателя. Мы должны этому учиться непрестанно и систематически, без этого не будет движения вперед.

Хорошо, что я интуитивно правильно начал писать о том, что узнал из реальной жизни и обстоятельств, своего времени. Меня как будь-то, сам Каверин вел по правде жизни отображенной мной. Очерк «Далекая и близкая Родина» по истории и трагедии малой Родины на Урале, нашел многочисленные положительные отзывы у читателей и издательства Международного литературно-художественного журнала «Союз писателей», №7—8/2015г. К этой художественной правде я шел долгих, три года ежедневного, кропотливого труда. Все боялся оступиться в своем начальном пути неизвестного автора. Главное – не стремился во что бы то ни стало вступить в литературный мир, который так богат на таланты, а тем более русских писателей, наших современников, праведников вечной русской боли за обездоленность нашего народа, которая продолжается и по сегодня, в набирающий все больший темп, выбранный «верхами» капиталистический путь развития России. Но нашему народу этот возвратный путь не принес достойную жизнь на всем постсоветском пространстве. Писатели должны и обязаны по своему моральному долгу показывать истинное положение народа в «развитом» российском капитализме. Это не наигранная тема на людской беде, а веление нашего новейшего времени, когда ежегодно исчезают с карты России рабочие поселки, села, деревни. Тотально вымирают сельские территории. Вот об этом я и написал в своем очерке, не претендуя на исключительность.

Совсем недавно попалась мне на глаза статья «Кто такой графоман? Убей в себе графомана!» Олега Волкова, обозревателя форума «Лениздата». Материал полезный для всех творческих работников:– «…Личные комплексы нужно беречь и лелеять. Для подавляющего большинства писателей они являются главными и единственными стимулами к творчеству. Другое дело, что держать их нужно под строгим контролем. В первую очередь, познайте собственные слабости и навязчивые желания и не сыпьте их щедрой рукой на страницы собственных произведений. Сделать это трудно и тяжело, но надо. А иначе приговор вам будет суров и краток: «Ваша рукопись нам не подходит».

Хорошо, что вовремя прочитал воспоминания современников о советском поэте-классике Твардовском А. Т., его редакторской работе на посту главного редактора журнала «Новый мир», его требованиям к литературе и авторам. Вот на чем надо себя готовить, прежде чем отправлять в издательства свои рукописи. Я только этим объясняю свою многолетнюю задержку выхода на «подиум». Иначе не мог, перед его памятью, литературным наследием и памятью о блестящей плеяде писателей, вышедших из стен редакции журнала «Новый мир». Может быть, когда-нибудь, в отдаленной перспективе рискну послать свою рукопись в строгую и требовательную редакцию журнала «Новый мир».

Современники А. Т. Твардовского подчеркивают два его основных критерия в оценке литературного произведения:– «Это подлинная народность и реализм, а также высокое художественное мастерство, причем второе вытекает из первого. Александр Трифонович подчеркивает принцип правдивости „до конца“, жизненности, доступности искусства, для всех, мало заботясь о собственно эстетическом его восприятии».