Пираты Изумрудного моря

Торгаша-амальфийца с его кораблем,
Когда я моря бороздил,
Торгаша-амальфийца с его кораблем
Понесла нелегкая нашим путем.
Перед нами он плыл, я его захватил,
Когда я моря бороздил.
Я запомнил ещё из Каиды купца,
Когда я моря бороздил,
Я запомнил ещё из Каиды купца,
Тысяч десять я вытряс из молодца.
Когда я моря бороздил.
Я взял четырнадцать добрых судов,
Когда я моря бороздил.
Я взял четырнадцать добрых судов,
Четырнадцать разом, купцы – на подбор,
Мы их обобрали – и весь разговор.
Когда я моря бороздил…

И, оборвав куплет, запил песню добрым стаканом рома.

– Забористое пойло! – крякнул он и вдруг с подозрением уставился на пикарона.

– Что-то ты не пьешь, а? Или тебе не нравится ром? Или моя рожа?!

Перебравший моряк навис над мулатом, пытаясь сфокусировать взгляд на его лице.

Судя по всему, Анго постигла неудача в этом нелегком деле.

– Отличный ром, – приветливо отозвался Х'Ант. – Спасибо за угощение, боцман.

Просто жарковато сейчас…

– Жарковато, да? – наливался гневом толстяк. – Щас тебе ещё не так жарко станет! Я ещё на этого дурня добро перевожу!

Он обернулся к посетителям, призывая их в свидетели оскорбления. Кабак сочувственно загудел: почти все посетители успели уже угоститься за счет боцмана и были целиком на его стороне.

– И то верно, – все так же мирно поддакнул молодой мулат. – К чему на всяких дурней добро переводить? Я пойду, пожалуй…

Х'Ант терпеть не мог драться из-за пустяков.

По кабаку вновь прокатилась волна негодующих воплей.

Анго, свирепо ухмыльнувшись, сгреб свою жертву за рубаху на груди – так, что затрещала ветхая ткань.

– Ногами вперед в окно ты пойдешь, макака чёрномазая!

Выродок от случки на навозной куче козы с дюжиной каторжников и двумя меринами!

Он не договорил: левый кулак Х'Анта врезался ему в пах. Коротко хакнув от боли, боцман выпустил рубаху – и тут же получил в переносицу, уже с правой! Да, Х'Ант терпеть не мог драться. И если мордобой все-таки начинался, старался, чтобы это безобразие закончилось как можно скорее… Замычав от лютой боли, боцман осел к ногам мулата. Пьяницы опешили от такого оборота событий.

Пикарон, обведя собутыльников боцмана не сулящим добра взглядом (ну, кто ещё хочет?), подался к выходу.

– А за ром кто платить будет, рожа айланская?! – возмутился кабатчик.

– Ром? Ах да! – спохватился Х'Ант. И тяжелая бутыль из толстого стекла обрушилась на башку хозяина заведения.

Весь кабак был уже на ногах. Такого нарушения правил каким-то чёрномазым спускать было нельзя.

– Хватай его, парни, якорь ему в печенку! Дверь держи, дверь, чтоб не ушел, гад!..

Х'Ант толкнул скамью под ноги ближайшим атакующим, ураганом пронесся по длинному столу и покинул "Старый Компас" именно так, как предсказывал боцман:

через окно, высадив ногой раму.

Взревев, словно упустивший добычу хищник, толпа ломанулась в дверь, чтобы догнать мерзавца и переломать ему все бимсы и шпангоуты! Но улица была пуста…

Нет, по ней по-прежнему струился поток прохожих: моряки, торговцы фруктами и свежей водой, портовые грузчики, уличные девицы…

Но беглеца простыл и след.

Кое-кто пустился бегом по улице, надеясь догнать добычу, но большинство пьяниц разочарованно поплелись обратно в таверну, кляня шустрого мулата в бога, в душу, в костяк и в корень…

Эти свирепые рулады виновник торжества слушал сверху.

Он и не думал убегать. Всего-то подтянулся на руках, ловко вскарабкался на крышу и теперь выжидал, когда уляжется кутерьма.

Наконец, спрыгнул наземь. С той стороны таверны, где была глухая, без единого окна бревенчатая стена. Остановился среди высокого бурьяна.

Руки-ноги целы, физиономия не разбита. Вот рубаху пьянчуга порвал – это скверно! В здешних широтах моряки не обременяли себя лишним гардеробом.

Большинство слонялось полуголыми не только по корабельной палубе, но и по улицам города. Но Х'Ант нигде и никогда не появлялся без рубахи. Пусть ткань была такой ветхой, что сквозила на свету, зато она скрывала шрамы от кнута на спине. И клеймо на левом предплечье…

Пытаясь определить – нет ли за ним "хвоста" он зашел в собор поразивший его полами и облицовкой цветного мрамора, сиянием драгоценной смальты мозаиках, освещенных разноцветием витражей, фресок, цветные эмали, резьбы по камню.

Постоял разглядывая панно на западной стене напротив алтаря изображавшую гибель короля Иверо и трех тысяч мучеников под Алькантарой.

Хоть Эгерия и Хойделл и находились в старой вражде – но вера-то одна!

Впрочем, возможно просто фальбийские мастера расписывавшие собор не cлучайно выбрали именно этот эпизод из священной истории – уж больно жалкими выглядели корчащиеся в огне рыцари и уж слишком гротескным смотрелся охваченный пламенем король на охваченном пламенем коне продолжающий скакать к воротам крепости…

Про ту битву Хант знал конечно – это лесные пикароны думают что край света недалеко от околицы их киломбо или что вообще Айлан откуда их привезли находится в Верхнем Мире а белые черти живут Нижнем. Но его прознатчика кое-чему учили – не где-то, в самой столице, лесном Дарине.

Тогда пять с лишним веков назад войско Эгерии усиленное рыцарями Святого Похода из других земель почти взяло неприступную цитадель на перевале Алькантара, перекрывающую единственных путь из Северной Эгерии в Южную.

Первый пояс стен они проломили тараном, второй – магией (последний раз когда магия применялась в битве) третий – просто взяли с налёту на плечах ошеломлённых танисцев.

Осталось взять лишь алькасар – главную башню цитадели – и путь за хребет был открыт.

Но у танисцев было припасено кое-что на крайний случай. Когда торжествующее войско заполнило двор крепости, вдруг открылись потайные сифоны и из них хлынул клокочущий жаром танисский огонь. Три тысячи человек поджарилось не хуже чем грешники на кемадеро а чуть ли не столько же погибло когда бежали сломя голову, потоптав друг друга или сорвавшись в пропасть.