Погреб. Мистическая быль

Все сидели, глядя на крышу, стывшую над кустами. Пахло дурманом, пчёлы гудели, травы стесняли джип, осыпаясь пыльцой и блошками. Зной был зол, и хотелось, чтобы машина, сдав назад, выбралась в поле, где посвежее.

– Он не остался… Ты предлагал подвести его, он ушёл, – вёл Дима, двинувши дверцей. – Вдруг дом развален? Я ездил к бабушке, и у них, как пошла ельцилюция, доски в избах, что без хозяев, сняли с полов, свет срезали; всё украли. Здесь то же самое… Он сбежал, чтоб не отняли деньги… В доме — разруха. Надо назад, к селу. Там мы снимем сарай да койки. Здесь всё не то, блин. Чую!

Лена, взяв розовый и гламурный iPhone, сказала: – Связь. Всё в порядке!

Тягость ослабла: цивилизация даже здесь, в глуши.

Спрятав сотовый, на котором играл, Влас бросил:

– Будем сидеть? За дело.

Дверцы открылись.

Вылезши, все стояли — молча, робея. Только у Димы и Власа, как у высоких, головы выше трав. Прочим жёлтые, также красные, также белые либо синие расписные соцветия лезли в лица. Стало не душно, но зной усилился. Солнце жгло с небес.

– Глушь! Как в Африке! – Лена в стрингах, в лифчике жалась к джипу и потянулась взять снятые у футбольного поля шорты. – Я не терплю жуков… Змеи есть здесь? Эти, гадюки?

– Здесь щитомордники… Не грузи вот так сразу, Лен, – выдал Макс. – Погребём давай к дому, определимся.

– Нет, я – купаться… Кто со мной? – Лена двинулась, но вернулась в джип за ракеткой, коей постукала по цветам и стеблям, так и не сделавши шаг в колючки. – Максик, боюсь я. Сделай ход, придави траву!

– В дом сперва, – толковал тот, глядя на крышу в кипени листьев.

– Хватит вам… – Влас полез в хаос трав мощным боком, двигая берцами.

– Кто рискует, тот пьёт! – хмыкнул Хо, тронув вслед.

Остальные направились по проделанной тропке в колкой крапиве. Задней, с ракеткой, охая от ожогов, прыгала Лена.

Подле сирени ткнулись в плетень. Влас хмурился носорожьими глазками на лице в мелких оспинах над большим подбородком в жёсткой щетине… Нужный тип в силовых всяких органах, понял Дима: мощный, решительный и надёжный, с комплексом твёрдых принципов. Будет асс ФСБ; а не то и шеф «Альфы», группы элитных.

– Вздумал ломать, Влас? – выложил Дима. – Лучше не трогать. Где-то калитка. Ведь заходили?

– Факт, – согласился Влас и продвинулся вдоль плетня.

– Легче! – крикнула Лена. – Вдруг здесь есть змеи?

– Вызовешь скорую, – бросил Влас.

Ветхий тёмный плетень предварялся сиренью, росшей вкруг дома. Висли две тряпки, полуистлевшие… Проломились к калитке. Влас её отворил с трудом. Дом стал виден.

Собственно, и не дом. Изба.

Под соломенной кровлей, выжженной солнцем, морщилась стенка дикого камня с окнами, очень узкими. Дверь – дощатая – была с ручкой, древней, железной, ржавой до дыр почти. Влас прошёл двором, сквозь траву, до крыльца из неровных плит камня – и обернулся. Не как близ джипа, ждавшего в рву в бурьянах, здесь был вид шире. Где сирень разрывалась, виделось, как склон сходит в ивняк, за которым другой склон в солнце. Понизу – речка, тёкшая из тех Ивиц. Где-то за речкой и припирающим её склоном – трасса, правда, не видная, в сорока километрах, судя по карте. Рядом был столб, от которого вдаль к селу шли провисшие провода.

– Есть свет!

– Светит свет, скрылась тьма! – хохотнул Хо. – Жить, челы, можно.

– Свет? – и Влас поднял взор маленьких, по сравнению с остальным в нём, глазок. – Странно. Здесь не живёт никто. Провода – алюминий, то есть цветмет. Не сняли – ни пьянь, ни власти. Всё это странно, вот что я думаю.

– Круто как! – встряла Лена. – Нет, здесь потрясно: степь в холмах! Я люблю простор: солнце, воля, природа…

– Лен, к речке страшно? – Влас, закуривши, вновь спрятал пачку и зажигалку в бриджи, полувоенные, до колен. – В облом к речке? Верно ведь?

Макс упёр руки в бёдра. – Всё будет классно. Здесь воды чистые. Искупаемся. Гарантирую тьму воды. Океан воды.

И он тронул дверь.

Были сени, пахшие сеном с птичьим помётом. И – дверь в избу. А вторая дверь, верно, в хлев, бралась сумраком. Сверху балки, – гнутые, древние, – сдерживали скат крыши. Пол в сенях был булыжный, по углам сумрачно.

А в избе – посветлее, стены белёные. И окошки все к югу, то есть к калитке. Пол, как дверь, был некрашен, да и щеляст. Печь – в центре, с чайником и посудой. Вдоль стены – лавки типа лежанок. Плюс был дубовый стол с табуретами, пять числом. Свет явил потолок над лампочкой. Оказалось, что на столе пять вилок и пять стаканов.

– Круто… и нас пять! – фыркнула Лена. – Это знак вещий.

– Знак неестественный, – буркнул Влас. – Глянь, лежанок ведь тоже пять.

– Жили, значит, пять ведьм!

– Накличешь. Лучше о добром… – Вея парфюмом, Макс прошёл к зеркалу на стене – смотреться. Он, тронув кудри, стряс с плеча лепесток, снял пух, выгнул руку, чтоб глянуть бицепс, и, убедившись, что чисто выбрит, вновь повернулся с видом, будто он упер. – Ну, будем думать… Ясно, не местные принесли стаканы, – выдал он. – Ведь они знать не знали, что мы приедем… Пусть они знали, да? Но кто знал, что нас пятеро? Также нас не могли, причём, обогнать, – мы б видели, – чтоб поставить стаканы…

– …сбить пять лежанок, пять табуретов, – встрял Влас, – из дуба, наш Шерлок Холмс ты, Макс аполлонистый.

И все прыснули.

– Что я думаю? – Влас продолжил. – Здесь подозрительно. Почему? Здесь всего вдруг – по пять. Естественно, не всего, но многого. Так бывает? Нет… Макс, согласен?

Лена, поёжившись, обняла себя. – Хватит, Влас, в ФээСБэ играть… Корчишь умного? Не на сессии! Второкурсник, а, блин, зануда. Я не хотела б к тебе под следствие. Ты на мир глянуть можешь, чтоб без шпионских глаз? Ты силён, как бык, не дурак и не трус… Зануда! Как Дуремар… Нет, ящер! Лучше б прикол сболтнул… Что, печь топим? Холод здесь. Подогреть впору воздух. Да и вообще.

– Ок! – вставил Макс. – Мы с Ленусиком съездим, купим провизию и пивко. Лен, едем.

– Макс… – та прошла к окну. – Помнишь, пассия на том поле? Я помешаю… Видел, чем красится? Прошлый век… Ты с ней хвост распускал, блин… Дуй к ней! А у нас траблы. Надо подумать… и искупаться… Парни, здесь стыло, не как на улице. Надо печь топить, а не то заболеем. Да и прибраться… – Вытянув из-под майки лифчик, Лена размашисто стала им вытирать стол. Мстила так Максу. Это все поняли.

– Доиграешься… – бросил Влас и пошёл к двери. – За дровами я.

– Мне воды, Макс! – крикнула Лена. – Пару бутылей. Я не попрусь к реке сквозь бурьяны… Также косу бы: тут метров сто косьбы… Ох, простите! Что за косцы из вас? Разве Влас… но нельзя всё на Власа!

– Да, коса – дело, – брякнул Макс, глядя в воздух. И было ясно: он представляет, как будет выглядеть косящим, – при всём том что не брал косу в руки. Он, коренной москвич, отдыхал в Крыму, в Сочи, в Греции, на Канарах-Мальдивах, в Лондоне и в Париже, но не в деревне. Он взбудоражен был оттого, что он, может быть, здесь в российской глуши в распоследний (впрочем, и в первый) раз перед долгой карьерой в лучших топ-клубах.

– Едем, – бросил он Диме, кто хотел к Лене, но, городской насквозь, согласился, чтоб не позориться, если скажут дрова колоть либо печь топить… плюс давя ощущение, что чем меньше здесь находиться – тем оно лучше.

Ощущение всё же было, и он воскликнул:

– Может, в Москву? Вернёмся? Что-то здесь… ну, не так.

Хо выставил линзы чёрных очков. – Сманил, а сам в сторону? Провокатор.

Дима был младший; все с ним насмешничали, стебались. Он хотел огрызнуться, но промолчал, решив, что на этот раз в зубоскальстве Хо ложь. Это Хо сказал первый: «Что, завернём в дыру? В самую из кондовых, самую русскую?» Он в ответ, типа: любите русское? докажите: съедем в Россию… – не призывая съезжать с шоссе. Он внушал любовь в сердце. Ездить в яп. джипах, жить в Англии, носить шведское, ценить Майкрософт, но при том зваться русским? Это всё странно. В частности, в Максе русскости нет; и его, и отца его здесь держал только бизнес. Где б взяли деньги, коль не в России в «прихватизацию»?.. Нет, не он инспирировал съезд сюда, чтоб от Хо словить «провокатора». Первым съезд предложил как раз… Но додумывать некогда: Макс по прозвищу «Аполлон» шагнул во двор, чтобы ехать.