Лешие не умирают

– Цель вижу… щщщ…

– Гром, Монгол, меняйте позицию, прикры… щщщ… отходим на юг… щщщ…

Связь становилась все хуже, постоянно прерывалась. Бой и беглецы расходились в разные стороны, скалы тоже не улучшали прохождение сигнала, и скоро наступил тот момент, когда вместо переговоров в наушниках остался лишь треск помех. Но далекие выстрелы из крупного калибра и редкие взрывы говорили, что ребята еще держатся.

Ответвление ущелья сужалось и, в конечном итоге, привело в тупик. Нечто подобное я и ожидал. После осмотра вертикальной стены, на первый взгляд абсолютно гладкой, мне стало ясно, что не так все плохо: на высоте примерно десяти-двенадцати метров возвышалась терраса. При определенном навыке и небольшой удаче можно туда взобраться, а дальше… дальше будет видно.

Я снял рюкзак, скинул на землю разгрузку, шлем. Девушка и парни смотрели на меня глазами, полными восхищения и ужаса. С неохотой протянул парню, которому раньше давал пистолет, свой «Винторез».

– Как тебя зовут?

– Сергей, – он немного подумал, – а это Николай и Татьяна. А вас как зовут?

– Зовите меня Леший. Вот что, я сейчас залезу вон туда, а ты держи проход.

– А что, могут?…

– Не должны, но на всякий случай.

Я достал из рюкзака альпинистское снаряжение: моток веревки, карабины, фиксаторы, спусковики и оценивающе посмотрел на стену. Первые метры прошли на удивление быстро, а вот дальше… дальше стало труднее – наклон под самой террасой стал практически отрицательным, и на нее я вскарабкался только на пальцах и на матерных словечках, которые шептал себе под нос для душевного равновесия. Отдышавшись, я посмотрел вниз. Увидев меня, Татьяна запрыгала, хлопая в ладоши, как маленькая девочка, увидевшая цирковой номер. Терраса узкой тропинкой огибала скалу, постепенно поднимаясь по спирали выше. В принципе для меня она не представляла большой сложности, но что делать с гражданскими? Вот запаникует эта хлопающая в ладошки, и что? Вызывать пожарников? Но выбора не было. Закрепив веревку, я скинул конец вниз.

– Привяжите рюкзак, разгрузку и оружие.

Так, по очереди, я поднял сначала снарягу, затем чуть не надорвался, втаскивая более крупного Николая, затем, уже вдвоем, мы подняли повизгивающую от ужаса Татьяну, и уже последним – добросовестно несущего дозор Сергея. К тому моменту, когда все оказались на террасе, я осознал, что уже давно не слышу выстрелов и взрывов. Эфир тоже молчал. Хотелось надеяться, что бой укатился так далеко, что звуков его уже не слышно, или ребятам все-таки удалось оторваться. Но… ох уж это «но». Слишком большой перевес в силе… Я молча натянул амуницию. Ребята все понимали. Не дураки. Татьяна даже носом зашмыгала.

– Обвяжитесь веревкой. Идем медленно, прижимаемся к стене.

Сухая шершавая стена притягивала к себе, как магнит. Это только со стороны тропинка казалась широкой дорогой – когда под ногами всего лишь полметра неровной наклонной поверхности, а внизу в полумраке скрываются острые камни, стена кажется такой родной и близкой. Татьяна, цепляясь тонкими наманикюренными пальчиками, мелкими приставными шажками шла между Сергеем и Николаем. В отличие от кроссовок мужчин ее балетки меньше всего были приспособлены для путешествия по скалам. Ноги постоянно соскальзывали, и если бы не веревка, обвязанная вокруг ее талии, и крепкие руки мужчин…

– Долго еще? – ее умоляющий взгляд и кровоточащий сорванный ноготь говорили, что девушка уже на пределе.

– Сам здесь впервой, – я пожал плечами, но в бронежилете и разгрузке движение получилось скованным и нелепым. – К вечеру куда-нибудь доберемся.

А вечер был уже не за горами. Точнее, как раз туда он и закатился. Обойдя гору, мы оказались на восточной ее стене, и солнце, скрывшееся за горой на западе, намекало, что до ночи осталось не так уж и долго. Заканчивалась тропинка небольшой площадкой, и дальше никакой дороги не было – вертикальная стена вверх и вниз.

– Можно чуточку отдохнуть? – не дожидаясь ответа, девушка устало рухнула прямо на голые камни. Она с ужасом рассматривала свои поломанные ногти и стертые до крови голые коленки. Парни опустились рядом и пустили по кругу флягу с водой.

– Водой не увлекаться, по паре глотков, не больше.

Перед нами расстилалась песчаная равнина. Где-то далеко за ней Египет с его пирамидами. Но он так же недостижим, как и родная Россия. Какие-то солнечные зайчики прыгали по камням справа возле самого предгорья. Если я не заблудился, где-то в том месте выход из ущелья. Открыв защитные крышки прицела, я поднял «Винторез». Солнце за спиной, и оптика бликовать не должна.

Чуйка меня не подвела. Не зря мучились и сбивали коленки – впереди нас ждали. И ждали серьезно. Заслон был рассчитан на то, чтобы закупорить всю группу: крупнокалиберный «Утес», держащий на прицеле выход из ущелья, способен смести целую армию. Да еще пехота – я насчитал десяток, но наверняка их больше – вон в сторонке стоят два грузовых внедорожника.

Солнце уже совсем опустилось за горный кряж, и тени удлинились, пожирая бело-желтые пески пустыни. Надо спускаться. Главное, чтобы веревки хватило.

Слава богу, веревки хватало с запасом. Снова предстояло решать задачку про волка, козла и капусту. Но лиха беда начало – первый раз получилось, выйдет и сейчас. Зафиксировав специальным узлом за выступ веревку и вручив Сергею «Винторез» с пожеланием не стукнуть оптику об камни, я отправил парня вниз. Следующим довольно сноровисто съехал Николай. Последней бережно спустили Татьяну. Я не стал заморачиваться долгой фиксацией и спрыгнул на спусковике, лихо затормозив у самой земли.

– А как мы веревку снимем? – Татьяна с сожалением смотрела на прочный нейлоновый альпинистский канат, вытянувшийся по всей длине.

– А вот так, – я взял за конец веревки и круговым движением сдернул ее вниз. Наверху щелкнул страховочный узел, и веревка петлями слетела на землю. Гор впереди больше не намечалось, но я не привык раскидываться снаряжением – аккуратно все собрав, упаковал в рюкзак. Сергей держал «Винторез», как мужики держат новорожденного младенца, в той же позе и с тем же ужасом в глазах, боясь что-нибудь поломать. По-моему, он испытал еще большее облегчение, чем я, когда забрал оружие обратно.

– Все, ребятки, надо поторапливаться. Скоро стемнеет.

Быстрым шагом, который был больше похож на бег трусцой, мы спустились с предгорья. Темнота наползала с востока очень быстро. За какие-то минуты зажглись первые звезды. Никогда не привыкну, как темнеет на юге: будто выключатель нажали. Чик – и все, уже ночь. Трудно рассчитать время, которое у тебя осталось до темноты.

До торчащей из песка странной плоской скалы, которую я заприметил еще в полумраке, мы добирались уже практически на ощупь. Хлопнув по ее теплому боку, я с удивлением услышал отзвук металла. С недоверием включил тактический фонарик и осветил на красно-желтом, ржавом боку черный крест и полустершуюся эмблему – белого слона. Это был огромный древний танк «Тигр»[9 - T-VI «Тигр» – немецкий тяжелый танк времен Второй мировой войны. Эмблема «Белый слон» говорит о принадлежности к экспедиционному африканскому корпусу под командованием фельдмаршала Эрвина Роммеля, получившего прозвище Пустынный лис.], стоявший тут еще со времен войны Пустынного лиса. Засыпанный песком почти по самую башню, с разорванным в виде тюльпана стволом, но все еще грозный и внушающий уважение. Башня, немного повернутая в сторону пустыни, указывала обрубком ствола туда, где, по его мнению, засел враг. Старый воин до сих пор вглядывается в темноту, выискивая своих обидчиков: «Шерманов» и «Валентайнов»[10 - «Шерман» («Светлячок»), «Валентайн» – средние танки, стоявшие на вооружении в объединенной армии антигитлеровской коалиции, воюющей в Северной Африке.]. Броня с множеством отметин от попаданий, похожих на оспины от перенесенной болезни, устояла и не поддалась их комариным укусам, а вот собственный «бивень» не выдержал и сломался, вскрывая неуступчивые панцири боевых английских черепах…

* * *

Громкий свист прервал монотонный голос Лешего. Рассказ настолько увлек слушателя, что звук, как ударом обуха, вернул Гришу в реальность. Дозорный на крыше перегнулся через парапет, рискуя свалиться, и указывал зажатым в руке биноклем куда-то в сторону уходящей вдаль Смоленской улицы.

– Что там? – Леший задрал голову, смотря на торчащего на крыше дозорного.

– Михей кого-то тащит. Далеко еще, только в город зашли.

Леший вскочил с толстого бревна и, указав Грише на «уазик», приказал:

– Давай в машину.

Глава 3

Жизнь прекрасна?

Боль! Вначале она осторожно пробиралась сквозь баррикады, что соорудил мозг Иры, медленно и аккуратно пробуя сознание на вкус. Выбирая отдельные участки и смакуя их реакции. Ирине первое время даже это нравилось: была хоть какая-то новизна ощущений. Но постепенно боль, просочившись сквозь мелкие щелочки в защите, заполнила собой все уголки сознания девушки, оттеснив мысли и воспоминания. Она не могла думать больше ни о чем, кроме как о боли. И когда уже казалось, что терпеть больше нет сил, боль сорвала плотину защиты и волной окатила все сознание Иры. Только тогда она закричала. Заорала, что было сил, всем своим существом, вкладывая в этот крик всю боль, все одиночество, что пытали ее в последнее время. Ей казалось, что услышать этот вопль должна вся планета, но в реальности наружу пробился лишь слабый стон, чуть более громкий и затяжной выдох, не более.

Она не знала, что прорвало завесу: поток боли или этот крик души, но слабый звук, что у нее получился, – это огромная победа. Именно после того, как он прорвался, она стала ощущать свое пересохшее горло и нестерпимую слабость во всем теле. Никогда бы Ирина не подумала, что эти два, в общем-то, плохих признака состояния здоровья могут так обрадовать человека. Эти два, да еще боль. Но к боли она уже стала привыкать. Та, прорвавшись к ее сознанию, отхлынула и собралась где-то в области правой ноги, поглядывая на хозяйку озорными глазками нашкодившего котенка.

Странное ощущение – изучать собственное тело, словно только что с ним познакомилась. «Ноги – на месте, правая только болит. Руки тоже на месте – правую кисть, перебирая пальчики, кто-то держит. Голова?…» Попыталась повернуть ее, но новый взрыв боли в ее правой половине заставил отказаться от этого намерения. «Что-то слишком много у меня болит – значит, точно не умерла». Все тело прижимала к постели невероятная слабость, и… очень хотелось пить.

– Пить… – Ира не узнала свой голос. Он был хриплый, чужой и очень тихий. Попыталась прокашляться, чтобы громче повторить просьбу, но все силы ушли на столь малое и выматывающее действие одновременно – покашливание. Второе «пить» застряло в пересохшем горле, зацепившись за пересушенные связки. Но кто-то услышал слабые попытки девушки достучаться до окружающих. Влажная салфетка промокнула губы, и живительная вода попала в рот. С трудом Иринка разлепила веки, точнее, только левое – правый глаз открываться категорически оказывался. «Ну и ладно», – беззаботно подумала девушка.

Яркий свет люминесцентной лампы, висящей над кроватью, ослепил, но постепенно размытые темные и радужные пятна собрались в лицо. Симпатичное, встревоженное, девичье лицо. Ее собственное лицо.

– Алинка, – одними губами, почти беззвучно прошептала девушка.

Сестра улыбнулась и еще раз протерла ей губы салфеткой.

– Тихо, не надо…

Что «не надо» Ирина не знала. Правда, если бы даже что-то и было надо, сил на это совершенно не хватало, поэтому она просто закрыла глаз. На душе от того, что рядом сидела сестра, стало очень тепло. Алина жива и здорова, сидит рядом, держит ее за руку, ухаживает за ней. Ради этого стоит и очнуться хотя б на минутку. Теперь и помирать не страшно.

Кривила душой Ира: страшно помирать, до чертиков страшно. Потому и цеплялась за жизнь, как утопающий за соломинку, поэтому, с перепугу, и убила ящера. А теперь точно не собиралась сдаваться – зря, что ли, терпела пытку одиночеством в собственной голове? «Блин, зря напомнила!» Через прикрытое веко проникал свет и его розовый оттенок был слишком похож на радужную пелену, окутывающую ее сознание, когда она была в коме. Ирина, отгоняя дурные мысли, открыла глаз. Алина никуда не делась, значит, не померещилось.

– Как ты? Болит что?

«Нет, все-таки Алинка на редкость дурная. Как я ей отвечу на эти вопросы? Конечно, болит и, конечно же, плохо. Я вообще еще пять минут назад умирала». Ира улыбнулась одними уголками губ. «Как я люблю ее непосредственность: сначала говорит, а потом думает… и то, если повезет».

– Улыбаешься – значит, уже лучше. А то лежишь, даже не моргаешь. Я так за тебя испугалась, – Алина понизила голос, как будто ее кто подслушивал. – Когда тебя принесли, думала, что ты мертвая. У меня со страху даже рука прошла. Думала, по сравнению с тобой я вообще легко отделалась. Права ты была тогда – дуры мы. Зря поперлись. Меня Максим нашел. Ой, да ты не знаешь. Максим нашелся! Латышева спас и меня спас… ну, потом, вместе с Латышевым. А потом уже Сан Саныч тебя нашел. Говорят, что тебя дикари принесли.