Из ниоткуда в никуда. Часть 3

– До моей тётки здесь генерал жил. А до него – какой-то поэт. Вроде как генерал этого поэта и повесил из-за квартиры. А дело представили как самоубийство.

– А второй кто? – с любопытством спросил Максим.

– Так сам же генерал. Видно не на пользу чужое добро пошло… Говорили, он три дня висел, а потом тело от головы оторвалось: толстый очень был. А крюк, вон, до сих пор в потолке есть, – Герман показал на железный крючок, предназначенный для второй люстры, но которую, наверное, не вешали в целях экономии.

– Это все тётка твоя сумасшедшая придумала, – фыркнула Снежана. – Она на самом деле ненормальная, – сказала девушка, уже обращаясь к Максиму. – Гера рассказывал, что она ушла на вокзал и уехала куда-то… Три года назад. А куда? Родственников никаких нет…

– Болтаешь ты, чего не знаешь, – раздраженно прервал её хозяин. – Это тебя надо на вокзал и на родину. В Кострому. Засиделась ты в Москве.

– Ты без меня сопьёшься, – обиделась девушка, – и грязью зарастёшь. Я хотя бы у тебя порядок навела. И баб твоих, алкоголичек, выгнала

– А никто тебя не просил! – неожиданно разозлившись, вскрикнул хозяин. – Сама ты алкоголичка. Шла бы лучше на АЗЛК работать… Какая из тебя поэтесса?..

Илья понял, что пора уходить и сделал жест Максиму. Через пять минут они были в соседней пивной.

Глава 2

В небольшом пивном баре, расположенном на первом этаже старинного светло-жёлтого двухэтажного дома, утром посетителей почти не было. Несколько человек, стоя за высокими столиками, в одиночестве или попарно, размышляя о бренности бытия и слабости плоти, пили пиво, надеясь на скорое восстановление здоровья после вчерашних возлияний.

Максим с Ильей прошли в небольшой второй зал. Там тоже было почти пусто, но, главное, был свободен широкий низкий подоконник – единственное место в баре, куда можно было присесть и расположиться поуютнее. Илья оставил старшего приятеля охранять удобный уголок, а сам пошёл к автоматам наливать пиво.

Максим огляделся. Рядом, за круглым столиком, стояли два молодых парня и, не прячась, наливали в пивные кружки принесённое с собой тёмно-красное вино. Тётка в сером халате, что-то ворча себе под нос, деревянной шваброй с грязной тряпкой протирала кафельный пол. А за окном светило солнце, совсем рядом гремели трамваи и люди спешили по своим делам.

Максим вспомнил строгие серьёзные лица на картинах Германа и невольно сравнил их с лицами посетителей. Два парня, разливавшие вино, уже выпили и сейчас морщились от неприятного привкуса. Вернулся Илья с четырьмя кружками в руках.

– Сейчас люди набегут и свободных кружек не найдешь, так что пусть будут, – объяснил он. – Ну как тебе картины?

– Наверное, ты прав. Пора мне возвращаться в прокуратуру, – улыбнулся Максим. – Ты сказал, он с детства рисует, училище десять лет назад закончил и только сейчас начал что-то в этом понимать. Получается, что я только к пенсии научусь… Если повезёт.

Илья сделал несколько больших глотков и поставил кружку на подоконник.

– Да не пугайся ты. Технику можно за год освоить… Но главное же не это… Главное – мысль. Чтобы тебе было что сказать  людям, – он достал из кармана куртки несколько сушек, обваленных в крупной соли, и положил рядом с кружкой. – Искусство для искусства – это чушь… Обязательно должна быть идея. Тогда будут и картины. А рассветы и закаты пусть девочки типа Снежаны малюют.

– Странная они пара, – заметил Максим.

– Он её летом привёз из Костромы. Ездил туда на Волгу природу писать, а вернулся с ней. Девушка решила, что она художница и поэтесса, ну и запудрила ему мозги, – Илья раздавил в кулаке одну баранку и допил своё пиво. – Герман, кажется, и сам уже понял, что она за птица, – он неожиданно засмеялся. – А вот он и сам идёт! Неужели ты отважился на побег? – обратился Илья к подошедшему художнику.

– Миша позвонил. Необходимо встретиться. А они со Снежаночкой друг друга не выносят. Вот ей и пришлось меня отпустить. Я знал, где вас искать. Он сейчас сюда подойдёт, – Герман посмотрел на полные кружки на подоконнике. – А вы как будто ждали?

– Угощайся, – предложил Илья. – Только ей не говори, что это я тебя спаиваю.

– Говори не говори – для неё вы все враги. Только некоторых ей приходится терпеть, а некоторых терпеть не надо, – Гера взял кружку, посмотрел на неё с грустью и, вздохнув, выпил почти до дна. – Конечная цель любой женщины – сделать из нас подкаблучников, – добавил он, тряхнув головой от удовольствия. – По их мнению, именно таким должен быть настоящий мужчина.

– Моя мама тоже так думает, – поддержал Германа подошедший паренёк невысокого роста с круглым шаром чёрных мелких кудряшек на голове. Он вытащил из сумки что-то завёрнутое в газету и положил на подоконник. – Может они и правы. Хочешь чего-нибудь добиться – ищи хорошую женщину. Потому что, если свяжешься с вами, алкашами, то так и просидишь всю жизнь в этой пивной.

Миша Гольдман мечтал стать стать галеристом и меценатом. Но для этого нужны были деньги, которых не было. Поэтому он пытался их заменить кипучей энергией и обширными связями. Чего только не говорили про него. И то, что его дядя референт Брежнева, что сам Миша работает на КГБ, что его статьи о советской живописи под разными псевдонимами печатают все известные зарубежные журналы. Миша ничего не отрицал, стараясь извлечь из этих сплетен хоть какую-нибудь пользу.

– Вот, рыбки вам принёс, – сказал он, разворачивая газету, в которой были завернуты три больших сушёных леща. – Только, Гера, давай не как в прошлый раз, а то скоро выставка – мы должны быть в форме, чтобы всё хорошо подготовить.

Миша совершил почти невозможное. Каким-то неизвестным образом, он договорился о проведении выставки рядом с Кремлём в одном небольшом выставочном зале в Зарядье.

– Там же и гостиница «Россия» рядом, и Красная площадь. Иностранцев полно. А то, что вместе с картинами Юрия Ракши, так это ещё лучше, – сильно картавя, рассказывал Миша. – Я в ярославской типографии цветные каталоги заказал. Если всё пройдёт хорошо, то следующая выставка уже в Болгарии будет. А там, может, и в капстраны пустят.

Через час Миша сам сбегал за вином в соседний магазин, руководствуясь принципом: если процесс невозможно остановить, то тогда лучше его возглавить. На закуску он взял почти килограмм сыра, который ему сразу порезали крупными кусками.

– Только вот твоих любимых валькирий на выставке не будет. Только через мой труп, – объявил Миша, сам разливая водку в откуда-то взявшиеся стаканы.

– Почему это? – опешил Герман.

– А потому, что мы не та страна, где нужно немецких идолов рисовать.

– Какие идолы? Это герои народных эпосов! Вагнер же… Нибелунги… – раздраженно перечислял Гера. – Русские князья от них пошли. И вся наша история.

– И с русскими князьями и церквями у тебя тоже перебор.

– Какой перебор? Ты о чём?

– Я о том, что недавно новую Конституцию приняли, и там ни русских, ни татар, ни тем более евреев нет, а есть единая общность – советский народ и определенная идеология. Такие звоночки пропускать нельзя. А у тебя на половине картин или церковь, или ещё что похуже.

– Что же, мне Брежнева с орденами рисовать? – почти выкрикнул уже сильно пьяный Герман.

– Не нравится Брежнев – рисуй космос и Гагарина. Но уж точно не немецких богов и рыцарей.

Гера обиженно оттолкнул уже столпившихся рядом с ними других посетителей и пошёл в туалет.

Казалось, что даже кафель в маленьком туалете пропах мочой и хлоркой. Рядом с ним над писсуаром делал свое дело молодой парень.

– Слышал ваш разговор, – заговорил незнакомец. – Ты что, художник?

– Вроде того, – пробурчал Герман.

– А этот кучерявый кто?

– Он выставки организует…

– Еврей что ли?

– Еврей, – удивившись вопросу, ответил художник. – А что?

– Вот поэтому ему и мешают русские церкви.

Герман сделал дело, сполоснул руки над пожелтевшей раковиной и, не отвечая, пошёл в зал. Парень двинулся за ним.

– У тебя и так полно завистников, – продолжил разговор Миша, – зачем им давать повод? Иногда надо свои хотелки засунуть себе в жопу

– Вот ты и засовывай, – вмешался в разговор парень из туалета. – У нас в Копейске я бы тебе всё сразу объяснил…

Миша посмотрел на него своими печальными еврейскими глазами и, не отвечая, опять обратился к Герману: