На суше и на море

Командир отряда посмотрел на него взглядом, которым можно было бы остановить танк, и молча вышел со двора гауптвахты. Следом за ним поспешил Кузнецов.

Двое в немецкой форме шли в сторону карусели, провожаемые взглядом Филиппова, дежурного по отряду. В такую рань больше никто их не мог увидеть. Все еще спали.

Задов и Хохел уже были на карусели. Расстелив на капоте деревянной пожарной машины газету, Хохел кромсал ножом на большие ломти шмат сала с розовыми мясными прожилками. Рядом лежала небольшая плоская фляжка.

Владимиров удивленно хмыкнул. Такой прыти от подчиненных он не ожидал.

– Вам что, есть не давали? – спросил командир, осторожно усаживаясь в кабину самолета, выкрашенного в легкомысленный желтый цвет. – Не кормили вас, спрашиваю?

– Кормили, но с диетическим уклоном, – невнятно ответил Хохел, поспешно запихивая еду в вещмешок.

Кузнецов устроился на деревянной броне зеленого танка. Задов и Хохел сели в двухместную римскую галеру.

– А где тут цепи? Неужели нет? – ненатурально удивился Задов, шаря по дну. – Я без них чувствую себя голым.

Его голос заглушила песня из репродуктора: «Идет охота на волков! Идет охота! На серых хищников, матерых и щенков». Карусель раскручивалась, начиная свой стремительный бег. Владимиров сглотнул, вспомнив упражнения для вестибулярного аппарата в десантной учебке, и поспешно закрыл глаза.

* * *

Карусель остановилась на околице небольшой деревеньки, затерявшейся посреди белорусских лесов. Точнее сказать, рядом с тем местом, где раньше была деревенька. Взору десантников предстали закопченные печки с остовами полуразвалившихся труб. Все дома были сожжены. Сгорели они давно. На пепелище успели вырасти высоченные сорняки и крапива. Огненный вал войны прокатился и по этому глухому уголку. Задов, имевший скверную привычку высказывать свое мнение по любому поводу вслух, на этот раз промолчал. Не было видно ни единой живой души: ни людей, ни домашней скотины. Никого. Тихо, как на погосте.

– Надо искать партизан, – нарушил молчание Владимиров. – Николай! Нам куда?

– Надо двигаться поглубже в лес и поближе к болотам. Где легче спрятаться, там и партизаны. Во всяком случае, я бы так выбирал базу для лагеря.

Узкая дорога, проходившая через деревню, за околицей быстро исчезла, уткнувшись в лес.

Четверо людей тяжело шагали по высокой траве, наклоняясь под упругими ветвями елей и огибая топкие ямы, наполненные черной водой. Но еще труднее было обходить громадные завалы, нагроможденные осенними бурями. Они на целые километры преграждали путь по лесу – не продраться сквозь буреломы поваленных стволов, вывороченных пней и перебитых суков, торчащих, как острые копья.

Стояло жаркое лето. В воздухе пахло нагретой хвоей. Между деревьев изредка пролетали лесные пичуги, жужжали и гудели насекомые. Кусты и жесткая трава были затканы свежей сверкающей паутиной.

Пройдя несколько километров, путники вышли к извилистой речке, которая пряталась под склоненными деревьями. Еле-еле нашли тропу, проложенную животными вдоль воды. Судя по следам, кабаны, причем очень крупные. К самой воде подойти было нельзя: крутой берег сплошь зарос кустарником. Тропа вела к холму; там уже не было болот, все вокруг заросло дубами. Под ногами захрустели крупные желуди. Наконец тропинка вывела спутников к подножию холма, тоже покрытому шапкой необхватных дубов. На самом верху они увидели небольшой деревянный дом. Тихо, стараясь не шуметь, десантники направились к избушке, срубленной из цельных бревен.

Особенно хорошо это получалось у Задова и Хохела. Они даже не ползли, а скользили в густой траве, как две крупные ловкие ящерицы. Инквизиторские тренировки Скуратова неожиданно пригодились. Владимиров с Кузнецовым, громко сопя, заметно отставали.

Входная дверь внезапно распахнулась, и в проеме показалась человеческая фигура. Это был краснолицый старик неопределенного возраста. Он был приземист и мускулист, как молотобоец, а его лицо, покрытое длинной седой щетиной, походило на обветренное лицо охотника-промысловика. Пониже маленьких круглых глазок красовался курносый нос с дырочками ноздрей. Он остановил свой взгляд на десантниках, скрытно подбиравшихся к его дому, запрокинул голову и расхохотался.

– Заходите, заходите! – зашумел он. – Не нужно подкрадываться к дому, который всегда открыт. Оставьте лес за порогом.

Не дожидаясь повторного приглашения, десантники поднялись с земли. Четверка смущенно переминалась с ноги на ногу и отряхивала с одежды траву и листья. Незнакомец повторил приглашение широким жестом, и они вошли в дом. Владимиров повесил автомат на шею по немецкой моде и вошел последним, остановившись возле окна.

Лицо хозяина расплывалось в непрерывной улыбке – это начинало казаться странным. Даже непробиваемый командир почувствовал себя неуютно. Что скрывалось за этой улыбкой? Какая-то она странная… Хорошо скрываемое напряжение? Однако мысли эти стремительно унесло потоком болтовни гостеприимного хозяина.

– Ух, сразу двое немцев! И не надо искать, сами пришли! Офицеры, ну повезло! – тараторил он, потирая широкие ладони, и, переведя взгляд на Задова в неизменной тельняшке и бриджах, продолжал без малейшего промежутка: – А что, у нового режима нет средств одеть полицаев во что-то поприличнее?

Тут вышла промашка. Назвать Леву полицейским знающий человек никогда бы не рискнул. Тяжелее оскорбления для босяка, выросшего на Молдаванке, было трудно придумать.

– Я тебе покажу, старый хрыч, полицая! – заорал Задов и, подхватив с пола тяжелую табуретку, кинулся на обидчика.

Чрезмерная ярость и самоуверенность Левы подвели его, а заодно и ускорили ход событий.

Сцена, представшая затем перед десантниками, повергла всех в ступор. Хозяин дома отскочил в дальний угол горницы, сбросил свою одежду и начал изменяться. Его кости смещались, увеличивались и изгибались. Его череп менялся, как будто был сделан из глины. Рот и нос стали похожи на большое свиное рыло, лоб увеличился и навис над глазами, маленькие глазки налились кровью. Мышцы изменялись вместе с кожей. Это было бы отвратительно и без звукового сопровождения, но при этом был слышен звук, похожий на то, будто на жаровне жарили мясо…

Волосы, до этого бывшие средней длины, укоротились и стали похожи на густую щетину, спускающуюся по его позвоночнику. Грязно-бурая шкура заменила человеческую кожу.

Обращение заняло несколько секунд, хотя всем показалось, что это длилось много больше. Перед ними стояло чудовище. Улыбающийся получеловек-полукабан. С двух желтых острых клыков стекала слюна. Только сейчас они поняли, зачем он их пригласил в дом. Задов застыл на месте с поднятой табуреткой в руке, напоминая скульптуру комбата, увлекающего за собой в атаку бойцов. Кабан-оборотень мерзко хрюкнул и затопал по полу ногами, на которых выросли копыта. Получилась лихая чечетка.

Первым сориентировался Владимиров. Не говоря ни слова, он высадил оконную раму автоматом и ласточкой сиганул в проем. Еще в воздухе он сгруппировался и, перекатившись на земле через голову, встал на ноги. Сразу было видно – настоящий десантник. Любо-дорого смотреть! Остальные выпрыгнули следом – без десантного шика, но не менее стремительно. Они давно усвоили: где командир – там победа.

Очень скоро сидели все вместе, рядком, на остром коньке крыши, стараясь не шевелиться. Один Хохел нервно ерзал, стараясь устроиться поудобнее. Мысленно он крыл себя последними словами за то, что постеснялся сходить в медпункт подлечить у Дурова свой геморрой.

Внизу безостановочно нарезал круги вокруг дома здоровенный полусекач-получеловек. Когда ему надоедало носиться на задних копытах, он вставал на четвереньки и начинал бегать с удвоенной скоростью, периодически задирая рыло вверх. Наконец он остановился и помахал передним копытом, предлагая спуститься. Командир отрицательно помотал головой. Задов плюнул – и попал. Оскорбленный до глубины души оборотень пронзительно завизжал. На этом переговоры закончились.

Задов периодически сплевывал вниз, целясь в пятачок. Хохел старался от него не отставать. Командир поначалу хмурился, но не выдержал и вскоре присоединился к ним. Он сразу попал не в бровь, а в глаз. Один Кузнецов не принимал участия в общей забаве. Он курил папиросы и щелчком отправлял горящие окурки в оборотня, внося таким образом свой посильный вклад. Задов весело хохотал. Ситуация его откровенно забавляла.

Оплеванная лесная свинья, возмущенно хрюкая, отбежала на безопасное расстояние с наветренной стороны и села на пригорке. Плевать против ветра после нескольких попыток стало неинтересно. Злобно повизгивая, оборотень неуклюже счищал копытами плевки с щетины. Получалось плохо. Потом он порылся клыками в земле и, аккуратно зажав что-то в копытах, осторожно приблизился к дому. Здесь кабан поднял лапу и коротко хрюкнул. На копытце лежал спелый желудь. Видимо, разум зверя сейчас преобладал в нем над человеческим. Такой примитивный уловкой он надеялся заманить врагов на землю с крыши.

Задов, сделав поправку на ветер, собирался послать ответ. Кузнецов погрозил ему пальцем и, сложив руки в рупор, громко крикнул:

– Товарищ! Товарищ свинья! Вы нас не за тех приняли! Мы не фашисты, и даже не немцы. Мы свои. Советские!

Задов что-то пробурчал под нос. Кабан навострил уши и пошевелил пятачком. Он внимательно разглядывал непрошеных гостей, чинно восседавших на крыше. Желудь он отправил в пасть и с хрустом его разжевал. Особого дружелюбия оборотень по-прежнему не выказывал. Глазки у него были налиты кровью.

Владимиров засунул руку под пятнистую плащ-накидку, наброшенную поверх немецкой парашютно-десантной формы. Он вытащил из-под отворота маленькую тоненькую книжечку темно-красного цвета и, вздохнув, без размаха бросил оборотню под копыта. Кабан шарахнулся в сторону, заподозрив подвох, потом встал на четвереньки и осторожно обнюхал ее, с шумом втягивая воздух.

Он уткнулся в книжечку пятачком и, послюнявив копыто, аккуратно перелистал все странички, подслеповато щуря и без того маленькие глазки. После этого он задрал голову вверх и уже немного доброжелательнее похрюкал. Во всяком случае, без прежней злобы.

Обратное изменение из полукабана в человека много времени не заняло. Оборотень перекинулся быстро. Внизу стоял человек, только голый и сильно заплеванный. Прикрывая спереди ладонями стыд, он пошел к крыльцу. Красную книжечку он не оставил на земле, а бережно зажал между пальцами. Сверху это выглядело несколько двусмысленно. Поднимаясь по ступенькам, он зычно крикнул: «Слазьте! Поди, ноги уже затекли! Сразу надо было сказать, что свои, а то ишь, вырядились!..» Старик хозяйственно поправил босой ногой половичок и шагнул в дверь.

Помогая друг другу, десантники осторожно слезли с крыши. На этот раз первым в дом вошел Владимиров с автоматом на изготовку.

Хозяин дома умывался, стоя у бадьи с водой, и с шумом отфыркивался. Оглянувшись на вошедших, он стыдливо повернулся к ним спиной и быстро оделся. Затем пригладил пятерней растрепанные волосы и представился: «Митрич, лесник».

– Неласково гостей встречаете, – проворчал Задов, державшийся от хозяина на безопасном расстоянии.

– А я вас в гости не звал, – окрысился хозяин. – Тем более думал, что каратели от своих отбились. Месяц назад немцы деревеньку и летний пионерский лагерь сожгли на дальнем озере. Тех, кого догнал, всех в клочья… порвал… и снова пор-рвал… – Кабана Митрича подзаклинило, но он справился.

– …И съел? – уточнил Хохел. Он чувствовал себя особенно неуютно: в его вещмешке лежал шмат сала, и он опасался, что лесник его учует. Дальнейшее было трудно предсказать.

– Я предпочитаю желуди. А какие роскошные помои были в пионерском лагере! – пустился в воспоминания лесничий и всхрюкнул от умиления. – Мы людей не едим. Но если достанут – мало не покажется. Грибников не люблю, охотников не люблю, егерей тоже не люблю…

– Кто-нибудь поблизости живет из ваших? – вкрадчиво поинтересовался Кузнецов.

– За холмами, поближе к малинникам, живет вербер (оборотень-медведь), дальше в лесу обитает верджер (оборотень-барсук). Иногда захаживает верлис. А где его нора, знает только он, на то и лис. Хитрюга еще тот. Ви-и-и…

– Как вы стали?.. – не закончил вопрос Хохел, ему хотелось поделикатнее узнать историю лесного оборотня Митрича.

– Дела давно минувших дней, – недовольно махнул рукой хозяин и замолчал. Но не удержался, вздохнул и начал рассказ.