Спартаковские исповеди. Блеск 50-х и 90-х, эстетика 80-х, крах нулевых, чудо-2017

Следом ехала вторая машина с ветеранами – его посадили в нее и довезли до Люберец. Вышел из машины и пошел до больницы сам. А у него был перелом тазобедренного сустава, сзади скальп снят, весь в ушибах – и так далее. Но в больницу он должен был войти сам! Мы с его женой, которая мне обо всем рассказала, в семь утра к нему приехали – благо жили на одной лестничной клетке. Приходим – а он сидит, дымит. Лежать ему нельзя было. Весь забинтован – и только сигарета «Дымок», или, как он ее называл, «Дымстон», из зубов торчит.

Железный был человек. И сверхпорядочный. Но не всем нравилось, что он правду в глаза говорил. Был директором спартаковской школы, но потом его сняли – городской совет «Спартака» критиковал…

Золотой гол в Мельбурне – это вообще отдельная тема. Я-то и тогда был, и сейчас абсолютно уверен, что не Ильина тот мяч, а мой. Видел, что Толя его уже за линией ворот коснулся. Помню, подбежал к нему и сказал:

– Молодец, что подстраховал!

А все подумали, что он этот гол забил.

Ну и ладно, думаю, главное, что победу одержали, а кто забил – не важно. А обидно стало, когда Ильин получил орден «Знак Почета», а я – ничего. Хотя и первый гол на Олимпиаде забил, и последний. Если бы попер – может, что-то и поменяли бы. Но не стал.

Мало того, мы выступали перед какой-то аудиторией после Игр, и он хоть бы упомянул про меня! Пусть не говорил бы, что гол – мой, ну хоть «Исаев сделал удар головой, а я внес его в ворота». Но ни про меня, ни про Татушина, проскочившего по правому краю и сделавшего мне передачу, – вообще ни слова. А у меня ведь очень непростая задача была – в прыжке затылком через стоявшего у ближней штанги вратаря в дальний угол мяч перевести…

Впрочем, это его дело. Даже Валька Иванов с женой Толю спрашивали:

– Ну почему ты молчишь?

– Все говорят, что гол я забил, так чего мне встревать?

Ладно…

Нетто, Симонян, Ильин и Тищенко за то золото получили по машине «Победа». А мы, кто помоложе, – «Москвичи». Я уже после Олимпиады водить научился. Как Шумахер водил – медленно не мог ездить. Но и машин было мало, и реакция хорошая – так что все без эксцессов обходилось.

А как нас, когда мы на поезде из Владивостока в Москву ехали, люди встречали! Одна бабка прибежала с ведром спирта: «Где здесь Яшин?» Не взять его Лева не мог – людей уважить нужно было[4 - Эта история по рассказам ее свидетелей наиболее известна в варианте «старик с бородой, принесший лично Яшину байкальского омуля». Однако нельзя исключать и других подобных эпизодов, которые могли произойти за время долгого путешествия через всю страну (в том числе и «бабка с ведром спирта»).].

С Яшиным мы жили в Мельбурне в одном номере. У нас были отличные отношения. В день открытия, 22 ноября, мы как раз дежурными остались. Жара страшная, люди в обморок от солнечного удара падали, – и Качалин нас с Левой пожалел. Пошло на пользу – я первый гол забил. Дружеские отношения у нас до конца Левиной жизни сохранились. Мы с Симоняном к нему приехали, когда он уже умирал, две недели оставалось. Позвонила Валентина Тимофеевна, пригласила прийти попрощаться…

Во время того полуфинала Олимпиады, когда Тищенко свой подвиг совершил, мы с Симоняном и Ильиным на скамейке между собой тревожными мыслями делились. В 1952-м за поражение от югославов разогнали «команду лейтенантов», а теперь, если бы проиграли болгарам, составлявший основу сборной «Спартак» может та же участь постигнуть. При 0:1 об этом как-то сразу подумалось.

Мы ощущали это давление. И, когда пропустили, сразу 1952-й вспомнился. Хорошо, что не только сравняли, но и победный забили. Серебряные медали уже гарантировали, что «Спартак» не разгонят…

А во время отборочного турнира той Олимпиады забавный эпизод случился. Правда, смешно о нем сейчас вспоминать, а тогда… Поехали на матч в Израиль. Никаких заградительных барьеров там не было – поле и трибуна. И полицейские с собаками стоят. Веду мяч в середине поля, соперников вокруг нет – и вдруг стадион как заорет! Поворачиваюсь – а прямо на меня бульдог скачет. Намордник соскочил, морда слюной истекает, разорвать готов. Я успел ткнуть мяч в сторону – и метнулся к скамейке запасных, которая, к счастью, близко была. Бульдог среагировал на мяч и стал терзать его. Андрей Петрович Старостин в своей книге допустил художественное преувеличение – мол, Исаев такую скорость развил, что ни одна собака не могла догнать.

А могло быть хуже Рогова. Тогда, в финале Кубка СССР 1957 года, «Локомотив» у нас бы ни за что не выиграл, хотя они в то время и занимали второе место. И победили только потому, что излупили нас. Евгений Рогов, костолом из костоломов, нанес мне тяжелейшую травму – меня увезли на «Скорой» в больницу. Я полгода не ходил. А еще этот же Рогов сломал Ильина, Симоняна, Сальникова и Огонькова. Пятерых за один матч!

Просто наглый тип. Мы же были с ним в ВВС, знаю, что он собой представлял. Жили в общаге в Тушине, и я видел, как они с еще одним таким же, Колей из Подлипок, насмехались над людьми, которых добивали в игре. Рогов с упоением, в красках рассказывал, как врезал одному, другому, третьему. Такое впечатление, что это доставляло ему какое-то садистское удовольствие. Ну как же так можно? Это же твой коллега, вы один хлеб едите!

Один раз я всего за весь тот финал на его фланге появился… Хоть знал, но не мог подумать, что он прыгнет на меня двумя ногами и вывернет голеностоп. Я пас-то уже отдал. А Рогов даже не извинился, будто так и надо. Главное – замены-то были запрещены. Меня в госпиталь увезли, Сальникову ребро сломали, но и он, и остальные трое на поле остались.

Думаю, это костоломство было его личной инициативой. Он просто иначе не мог играть – ни скорости, ни роста, на обезьяну был похож. По сравнению с ним динамовцы семидесятых годов, Новиков и Никулин, – корректнейшие игроки. И самое интересное, что Рогова после того финала даже не дисквалифицировали, потому что федерацию возглавлял Антипенок, бывший председатель центрального совета общества «Локомотив».

С Роговым с тех пор мы никогда не общались, а травма та стала для меня роковой. Нет, еще пять лет в «Спартаке» играл, но скорее – уже доигрывал. Нога болела, на голеностопе образовались шипы, делал уколы перед играми, чтобы боль снять.

Но хромаю я сейчас не из-за этого. В позвоночнике стерты диски, тазобедренный сустав плох… Выпиваю с утра шесть таблеток – и вперед. Заставляю себя ходить пешком каждый день и, когда предлагают подвезти на машине, – отказываюсь. И вот после инфарктов, а было их у меня два, живу уже восемнадцать лет. Первый раз прихватило, когда сидели в Спорткомитете. «Скорая» приехала только через пятьдесят минут, я уже умирал: кардиограмма была – прочерк на весь лист. Всадили укол – и в машину. Симонян попросил, чтобы отвезли куда-нибудь поближе.

Повезло, что дежурила заведующая реанимационным отделением Ирина Петровна. Ей сказали, что я олимпийский чемпион. Мол, имейте в виду – и так далее. Так она всю ночь не отходила от меня, все время била по щекам.

Врачи думали, что не доживу до утра…

* * *

С деньгами у «Спартака» всегда было туговато. Зарплату получали, а вот чтобы премиальные выдать – с таким количеством инстанций надо было это согласовывать! Помню, только один раз щедро вознаградили. В 1958-м играли финал Кубка – и была такая организация «Центросоюз» во главе с руководителем по фамилии Климов. Перед игрой он вдруг появился в Тарасовке немного «под градусом» – и сказал, что, если выиграем, каждый получит премию в размере месячного оклада.

2 ноября мы обыграли «Торпедо» – и на следующий же день приехали к нему и получили деньги. Он оказался человеком слова и подключил горком партии. А вот чтобы от обычных профсоюзов получить премиальные, нужно было месяца два ждать.

Я всегда считал, что профсоюзы – вредители для футбола и спорта вообще. Присосались к «Спартаку», никакой конкретной помощи ему не оказывают – зато спрос! После победы в чемпионате Союза 1969 года нам дали поощрительную поездку в Сирию, Ливан и Иорданию. Одну игру, Сирии, мы проиграли – 0:3. Должны были забить голов десять – ну вот не лезло. Бывает такое. Вратарь у нас был – метр с кепкой, до перекладины не доставал.

Возвращаемся домой, а тут скандал. Чемпион СССР проиграл какой-то Сирии! Профсоюзы выносят выговоры Старостину, Симоняну, Исаеву. Из-за товарищеской игры – притом что мы чемпионат выиграли!

Узнал об этом помощник Брежнева. Они вместе во время войны служили, у него не было руки, а болел он за «Спартак». И он рассказал Леониду Ильичу, что над спартаковцами издеваются, надо им помочь. Он дал указание – и нас пригласили в горком партии. А туда обычно звали не благодарить, а песочить. Заходим туда вчетвером – Николай Петрович, Никита Палыч, я и капитан Гиля Хусаинов. Ожидания мрачные.

И вдруг с нами так уважительно начинают беседовать, что мы понять ничего не можем, переглядываемся! Говорят, что нам нужно построить новое здание базы, а то старое, деревянное, уже никуда не годится. А в конце раздают список на премиальные – опять же, по окладу. Так нас защитили.

А вот когда профсоюзный деятель Богатиков решил снять Старостина в конце 1975 года, нам уже никто помочь не смог. Профсоюзы были против Старостина всю жизнь. Не знаю почему – видимо, в связи с тем, что он все без их участия делал, через свои связи в Моссовете и так далее. Профсоюзы – они ведь сделать толком не могли ничего. Зато как ругать – так они первые. И сколько их водилось! ВЦСПС, МГСПС, Облсовпроф… И каждому что-то от нас было надо.

* * *

В «Шиннике» мне довелось и против «Спартака» сыграть. На Кубок, в 1963-м, когда спартаковцы в итоге турнир и выиграли. На предыдущем этапе мы «Волгу» обыграли 3:1, я дубль сделал. А после игры в раздевалку заходит знаменитый спартаковский болельщик, актер Михал Михалыч Яншин – у него в Ярославе тогда гастроли были. И говорит:

– Спасибо, Анатолий! И должен заметить, что «Спартаку» неприятно придется – ты два таких мяча положил!

– Михал Михалыч, против «Спартака» играть не буду, – отвечаю я.

– Как не будешь?!

– Ну даже представить себе не могу, что против родной команды на поле выйду.

Когда «Спартак» приехал – и Симоняну то же самое сказал. И Акимову, когда тот пришел со мной по составу советоваться. Он взмолился:

– Выйди, прошу тебя, чтобы народ получил удовольствие!

Короче, уговорил. Игра была боевая, хоть мы и проиграли. Но «спартачи» после матча стали меня подначивать. Чапай говорит Симоняну:

– Никита, я ничего не могу понять: Исаев вышел на такую отличную позицию и с левой ноги не стал бить, ты заметил?

– Заметил. Да он вообще отказывался играть!

Но игра на самом деле была честной и красивой. На следующий день мы с директором шинного завода Владимиром Петровичем Чесноковым, Героем Соцтруда, стали матч обсуждать. Он сказал, что поздравляет меня с блестящей игрой: не важно, что проиграли, зато такой футбол показали, что народ в восторге. А потом к Вале Ивакину обращается:

– Ты знаешь, мы с женой всю ночь не спали, думали, что бы сделать, чтобы мячи от тебя не отскакивали! У нас на заводе есть канифоль, может, тебе ею перчатки смазывать?

Вот такой он был, директор, с чувством юмора. А Валя тогда после подачи углового мяч не достал, и Юрка Севидов дальнюю штангу замкнул – потому Чесноков так и высказался. Но без зла совершенно. В тот год мы с «Шинником» в высшую лигу вышли, и в 1964-м я еще раз сыграл против «Спартака». Болельщики меня очень хорошо встречали, слова худого никто не сказал.

В том же году, когда я еще заканчивал в Ярославле, Симонян спросил, не хочу ли потрудиться в спартаковской школе. Да с удовольствием! Два года, 1965-й и 1966-й, проработал там. И моя команда, 1949 года рождения, сразу чемпионом Союза в своем возрасте стала. Вратарем в ней был Илья Ивиницкий, позже – директор школы «Спартака».

Жил я на «Красносельской», а трехэтажное здание городского совета «Спартака» было напротив, через дорогу. И я часто бывал у Старостина, беседовал с ним. В 1967-м сидим однажды – и вдруг приезжает Симонян. А там у него были сложности с одним из помощников – и они, посовещавшись, предложили это место мне. Пришел 22 июня – такую дату не запомнить трудно. Так и начали вместе работать.

Споры у нас бывали, конечно. Но он мне доверял, поскольку знал мою порядочность, то, что я его никогда не подведу. И, если что, скажу все в глаза.