Патологоанатом. Анатомия патологии

Виновник же торжества правосудия оказался настолько избит, что от нанесённых травм и повреждений впал в кому. И попал к тому самому гению вывода из оной, доктору Наумову. В больнице постоянно дежурил наряд полиции, журналисты, какие-то подъесаулы из непримиримых и прочая мутная тусовка. Все ждали невероятного. Когда Кремлёвский художник размежит веки и начнёт давать нетленные показания.

И чудо таки случилось, хвала гению Наумова!

Пациент в одно прекрасное утро пришёл в себя, но был очень слаб. Правда, быстро начал приходить в форму. Тогда-то Сергей Сынков и обзавёлся собственной страшной тайной, повязавшей его с Наумовым. Следователь понимал, каким бардаком может обернуться это «воскресение» для города в целом и репутации органов в частности. Того и гляди прозевает охрана и художника «кончат» благодарные почитатели его таланта. И он решился поговорить с главврачом. Тема разговора состояла из обсуждения возможной кончины объекта всяческих вожделений от голодной до расправы толпы потерпевших. Наумов проявил неподдельный интерес, как выяснилось, он сам был не против такой развязки. Репутация его заведения тоже была подмочена неугомонным проказником до маленьких девочек и его неумным и жадным покровителем. План сложился мигом. Наумов невзначай попадает под благовидным предлогом внепланового обхода в палату к маньяку и ставит ему укол с хитрым составом, в простонародии именуемым «живительной эвтаназией». Вопрос со вскрытием Наумов обещал утрясти с патологоанатомом, который оказался вдруг не против такого оборота. Возможно, Роман Андреевич тоже не разделял взглядов на тиражирование единорогов, перемежаемое сексуальными забавами с допубертатным электоратом. А возможно из-за солидарности к начальнику, другу и однополчанину. В итоге его заключению поверила бы любая комиссия, случись она вдруг по какой-то фантастической причине. Кому нужно теребить мотивы трупа о его обретении сего состояния, когда будучи ещё живым, он так безобразно поставил себя в обществе?

И вот тогда случился грандиозный провал. Лично страхуя главврача, Сергей попал с ним вместе в палату. Для охраны снаружи была готова версия о пробной попытке первого допроса при условии таковой возможности. То есть, главврач осматривает пациента и даёт добро на допрос. Сынков пытается что-то выяснить, но маньяк запирается. Они уходят, а потом маньяк тихо покидает мир живых. Но выяснится это лишь к утру по причине сбоя оборудования. Наверное, сильно психанул от вида следователя и случайно вырвал какой-то проводок или переключил тумблерок. Кто там потом будет вникать?

Дверь предусмотрительно заперли, камеру в помещении отвернули в сторону загодя. Сперва всё шло по плану. Игорь дремал и даже не заметил, как в капельницу вошла игла, и раствор фатума начал проникать ему в кровь. А потом всё завертелось с невероятной быстротой. Маньяк разом проснулся, вскинулся, вырвал все капельницы из вен и, выхватив спрятанный под матрасом кусок трубы – детали кровати, огрел следователя по плечу. Да так, что Сынков сам потерялся на несколько секунд и обнаружил себя уже лежащим на полу. Маньяк уже расправлялся с главврачом, безжалостно дубася его трубой. Кровь забрызгала пол. Берсерк бесновался, в дверь ломилась охрана. Бросив стонущего Наумова, Игорь стал вышибать окно и решётку. И что удивительно, эта невероятная сила берсерка, скрытая до поры в тщедушном теле, аккумулируя до поры энергию, позволила ему добиться своего. Решётка просто вылетела, шурупы, держащие её массив в бетоне, вырвало из вбитых дюбелей. Она полетела вниз, а следом сиганул и маньяк. В палате грохнул выстрел. Сергей стрелял, лёжа на спине, держа пистолет левой здоровой рукой, отчего попал не совсем туда, куда хотел. Но успел заметить, что пуля вошла маньяку в верхний край левой лопатки. А безумный берсерк пролетел три этажа и скрылся в ночи.

Был объявлен план-перехват, добровольцы прочесали местность, но ничего не нашли. Вернее, не нашли преступника. Вместо этого на берегу Светлояра нашли кровь и больничную пижаму с дырой в месте, куда попал Сергей. Видимо, очумевший безумец как-то добрался до озера и, раздевшись, отправился вплавь, имея некий сумасшедший план или надежду, или просто кураж идиота. Было оцеплено и осмотрено по периметру всё озеро, но следов выхода не обнаружили. Так же, после, ни солоно хлебавши, вернулись и водолазы. Шутка ли, прочесать такой огромный водный массив! Сергей в тайне надеялся, что часть яда попала маньяку в кровь, и тот просто захлебнулся где-то посередине озера, уйдя навек на дно, унеся своё зло окончательно с этой земли. А потом его тихо, но быстро доели рыбы и раки.

Но теперь понятно, что так не получилось.

Эта история была долго на слуху у всего города. Многие сочувствовали потерпевшим следователю и главврачу. Только никто, кроме этих двух, не знал истинных мотивов появления в палате с таким неожиданным поворотом и исходом событий.

Даже Лёня.

– А с чего ты решил, что это именно Кремлёвский художник? – спросил Лёня, глядя на фото с человеком в маске.

– Посмотри, – Сергей указал пальцем, – видишь шрам? Это моя пуля. Он выжил. Чёрт его знает, как, но он умудрился не сдохнуть и даже как-то обустроился, не покидая Китежа. Да и тот сраный фоторобот похож именно на него. Я об этом дядям в золотых погонах не сообщал. Имей в виду. Смекаешь?

– Думаешь, он выжил потому, что ему помогали? Кто?!

– Да Бог его знает. Надо работать. Вот комитетчики уже начали. Они пошли от картин. Проверили по-тихому всех местных и даже неместных владельцев. Тебя вот тоже. Все оказались чистыми. Они же проверяли не только картины, но и всю территорию на предмет наличия всего, что связано с маньяком, съёмками и всей историей. Вот только ни у кого в домах не стояли кровати, над которыми висит картина, нет камер, нет маленьких девочек, и не прячется гражданин Дугин. Проверили все картины, кроме последней. Той, которую выкинул наш дальновидный мэр. Но работа над этим ведётся. Смешно, но опять силами МВД и СК, а не «конторы». Им не с руки бомжатники на городской свалке шерстить.

– Возможно, именно в ней отгадка, – задумчиво проговорил Лёня. – А возможно, и это фуфло.

– Ты тоже так думаешь? – воспрянул духом Сынков.

– Ага. – Довольный Лёня расплылся в улыбке. – Что мешает этому порнографу-покровителю заставить художника нарисовать ещё одну картину? Чтобы запутать следствие, подставить солидных людей, таких, как я, например, да мало ли, затянуть процесс и просто поиздеваться?

– И я так подумал, – облегчённо вздохнул следователь. – Заодно эта возня с картинами будет лакмусовой бумажкой, по которой он определит, что за ним началась охота. Если слухи всё же расползутся. Оттого они тебя и просили настоятельно прикрутить «метлу». Коварен, бродяга.

– Что дальше думаешь?

– Пока тупик. Но лучик обязательно будет. Главное – не болтать, не давать информации разойтись. А то бумажка поменяет цвет.

– И я знаю, даже, на какой, – невесело пророчествовал вор.

– Да. Я тоже догадываюсь. На красный. Когда дело получит хоть малую огласку, появится труп. А то и два. Ребёнка и маньяка. Если с художником всё ясно, то вот девочку обидно будет потерять.

– Крепись, служба! – хлопнул его по плечу авторитет. – Такая уж твоя скорбная «ментовская» доля!

– Ты понял, Леонид, почему теперь надо очень осторожно вентилировать вопрос? Чтобы не допустить смерти девочки. Да и гэбистам игру не сломать, если хитрец проявится.

– Я на «понял» дом построил, – отшутился тот. – Да конечно, Сергей, о чём речь. Я всё понимаю. Надо работать. Работать быстро и чётко. И варежку не разевать. Но ты особо не надейся. Когда в деле маньяки, льётся кровь. Это аксиома.

И они вновь надолго замолчали, думая каждый о своём и одновременно, об одном и том же. А из колонок полилась неспешная унылая мелодия про, скорее всего, глухонемого космонавта, общавшегося тихо на пальцах. По имени: Стоша Говназад, судя по тому, что у него притяженья больше нет.

И хорошо, если не будет.

Сумерки пали на город Китеж, выпачкав всё чернильно-фиолетовым мраком. Вспыхнули больные желтухой фонари вдоль Советской, загудели, матерея, почуявшие первое дуновение ночной прохлады комары. Пора было расходиться. Тем более, все насущные вопросы, скопившиеся за этот душный долгий день, были перетёрты и решения по ним приняты.

На прощанье, уже пожав следователю руку, вор хмуро спросил:

– А знаешь, как у нас в Сыктывкаре называют памятник у Вечного огня?

– Как?

– «Бабы жарят крокодила»!

– Почему?

– Да там стоят три женщины, у которых по рукам стелется прямой такой венок. Так вот, венок так сляпан, что если смотреть на него прямо, получается, что три бабы несут какую-то хрень, больше похожую на крокодила, чтобы изжарить её на костре. Там перед ними как раз и горит Вечный огонь.

– Это ты к чему? – не понял Сергей.

– Это я к тому, что у нас и раньше-то не было ничего святого. А теперь – и подавно…

4

Постучав в двери флигеля, расположенного в больничном саду, Женя позвал:

– Дядя Рома! Вы тут?

Никто ему не ответил, зато сама дверь немного подалась внутрь. Она оказалась незапертой. Женя ещё раз окликнул патологоанатома по имени, но тот безмолвствовал. Потоптавшись немного на пороге, санитар толкнул дверь ладонью и несмело вошёл в полумрак помещения флигеля. В другой руке он сжимал бумаги с результатами лабораторных исследований. Уже рассвело, поэтому искать выключатель он не стал. В окна проливалось достаточно света, а молодые глаза быстро привыкли к полумраку.

Убранство жилища Романа Андреевича оказалось необычным и даже странным. Да, он жил не в городе, в квартире или в общежитии, а обосновался тут. Прямо в больнице. По ряду обстоятельств. Главврач выделил ему пустующий старый флигель, помнивший ещё довоенные годы и использовавшийся долгое время, как склад для потенциально нужного больничного барахла. Всё, что ломалось, отказывалось работать или просто ветшало, сносилось постепенно сюда, где ждало во мраке своей окончательной участи. Были надежды, что появится некий мастер, способный починить и наладить этот хлам, только с каждым годом они истаивали и превращались в призрачные тени.

А потом появился прозектор. Он снимал жильё на другом конце города после тех мистических неприятностей, что с ним приключились ранее, что было неудобно в плане ежедневных походов на работу. И через некоторое время, при протекции и содействии главного, он переселился сюда. Почивший в бозе хлам он перетаскал на свалку, а то, что мог починить, использовал в хозяйстве. В основном мебель и разную бытовую мелочь.

Женя озирался внутри жилища патологоанатома, находясь тут впервые. Раньше он просто звал Романа Андреевича, и тот сразу выглядывал наружу. А вот теперь его не оказалось дома. И Женя смог внимательно рассмотреть всё вокруг себя. И многое его удивило.

Удивило отсутствие какой-либо сложнобытовой техники. Стирался прозектор в больничной прачечной, ел в столовой, благо его всегда были рады там угостить местные ленивые повара, почитая его за коллегу: им тоже приходилось копаться во внутренностях трупов, только мёртвых животных, вроде куриц и свиней. Да и на деле не копались они во внутренностях. Тушки скота и птицы приходили в столовую уже потрошёными. Однако причаститься к таинству хотелось всем.

А вот отсутствие телевизора, не говоря уж о компьютере или чём-то подобном, Женю сбило с толку. Как же он тогда тут развлекается? Ответ на этот вопрос зримо присутствовал тут же. Висевшие по стенам полки были заставлены книгами, разноцветные корешки которых поблёскивали тиснёными буковками и вензелями. И подбор их оказался довольно причудливым, претенциозным и вычурным. Собрания сочинений Шекспира, Конан Дойля, Гоголя, Булгакова. Две нетленные поэмы Гомера, «Божественная комедия» Данте. Стихи Пушкина, Есенина и Гумилёва. В углу затёрты десяток томиков Стивена Кинга и столько же Звягинцева. Отдельная полка выделена для иной литературы. Библия, а далее – Шопенгауэр, Ницше, Сведенборг. «Моя борьба» в самиздате. Индийский трактат о прошлых жизнях Будды со странным названием: «Джатаки». «Молот ведьм» Инститориса и Шпренгера. И увиденный Женей впервые «Трактат Сатаны» Андреаса Шлиппера завершал этот непостижимый логический ряд. В общем, чтиво патологоанатома оказалось таким же странным, как и он сам.

Опрятно убранная постель выдавала в хозяине основательность, а общий порядок – нотки перфекционизма. С другой стороны, чем тут ещё заниматься, если даже «телека» нет? У кровати стояла тумба со старинной лампой-абажуром, видимо помогавшая коротать время за чтением. Пол не скрипел и выглядел чистым. Зато стены несли следы прошлых катаклизмов и были в самых разгромных местах заклеены постерами со странными репродукциями, похоже, что одного и того же автора. На этих картинах изображались какие-то уродцы и совершенно фантастические существа, не похожие ни на одно животное, и ведущие себя, как люди. Не то, чтобы страшные или сильно уродские, но какие-то неприятные, не принимаемые душой. Они что-то ели вилками с тарелок, несли стяги, кучковались митингом в обсуждении, изображая как бы людские занятия, только уродливо трансформированные в это мутировавшее сборище. Смотреть на них было тревожно и неприятно. Был в картинах какой-то недобрый посыл смотрящему. Намёк, будто художник невзначай приподнял край того покрывала, которое поднимать не стоило. И в этом посыле заключался безусловный талант автора, так уверенно сумевшего зацепить неказистыми фигурками и созданием вида осмысленной деятельности бессмысленных на первый взгляд существ.

А вот и стол, на котором стоят знаменитые чайные чашки тонкого китайского фарфора. Говорили, что прозектор иногда любит попить чайку с покойниками в холодильном отделении, соединённом с секционным залом. И заодно побеседовать с ними «за жизнь». Женя пока не удостоился такого зрелища, но он нарочно и не пытался выследить Романа Андреевича за его слабостью или причудой. А вот теперь эти чашки навеяли мысли, что увидеть такой номер было бы очень интересно. Воспоминаний и впечатлений хватит надолго. Он решил как-нибудь попытаться ненавязчиво заглянуть в «холодную», когда прозектор решит там позабавиться диспутом с очередным трупом. А если повезёт, то и незаметно снять этот процесс на камеру телефона.

А может, ради такого случая, стоит взять у кого-то из знакомых настоящую видеокамеру?

Эта мысль увлекла санитара, и он не услышал, как бесшумно открылась дверь, и в помещение мягко шагнул патологоанатом. Заметив гостя, он чуть усмехнулся и аккуратно приблизился к нему со спины, стараясь не вызвать никакого шума. А когда встал почти вплотную к Жене, заглядевшемуся на вазочку с конфетами, раздумывая, наверное, стоит ли стащить одну, то своим непередаваемым плотным, как рокот мотора голосом, выдал:

– Чаю?!

Женя подпрыгнул натурально к потолку. Потолок во флигеле оказался высок и он не достиг его макушкой, хоть попытка и оказалась почти осуществимой. Бумажки с данными экспертиз от неожиданности веером разлетелись, тихо шелестя.