Власть древнего проклятия

– Теперь ты – раб! – усмехнулся сержант. – Твоя матрица зафиксирована на нашем айттере. И если ты умрёшь, то оживёшь именно у нас. Так что урановые рудники – это всё, что тебе предстоит наблюдать целую вечность. А умирать тебе придётся часто. И очень интересными способами. У нас вообще никто не умирает редко и своей смертью или от облучения. Потому что каждый из подонков, оказавшихся тут, с самого начала должен понять, кто есть кто. Кто мы, а кто вы. Мы – охрана. Те, кому Император доверил наблюдение за порядком на рудниках. А вы… Вы – никто. Ты понял меня?

Заключённый кивнул.

– Так вот… – Сержант вдруг почувствовал себя неуверенно – ему никак не удавалось разглядеть в глазах стоявшего перед ним человека привычного страха. – Так вот, первое, что тебе надлежит запомнить, это то, что тут не курорт, тут – каторга. Ты понял меня? Ка-тор-га-а-а!!! – протянул сержант, приближая своё лицо к лицу заключённого. – И планета эта называется Тарс, а не Эльри или там ещё как-нибудь… Каторга, а не курорт, – снова повторил он и на миг задумался. Словно бы и сам усомнился, а правда ли тут не Эльрийский курорт?

– Я запомнил, – согласился заключённый.

Молниеносным движением сержант нанёс ему короткий удар в живот, от которого заключённый согнулся пополам, пошатнулся и хрипло закашлялся.

– Второе, что тебе надлежит запомнить, – спокойно продолжал сержант, – это то, что ты не должен раскрывать свою пасть. Даже когда тебя станут бить. А бить тебя будут часто. День, когда этого не произойдёт, ты должен будешь считать праздником. А праздники на Тарсе-I большая редкость. Ты понял?

Заключённый выпрямился и кивнул. Его сильно шатало, глаза покраснели, на губе выступила капелька крови.

– А когда мы тебя забьём насмерть, – говорил сержант, – ты должен быть благодарен, что это произойдёт быстро. Относительно быстро, разумеется, – добавил он. – Потому что неблагодарные рабы всегда получают хороший урок сразу же после оживления. Ты понял?

Заключённый кивнул.

– Хватит уже ему мораль читать! – проворчал детина, подходя к заключённому.

Сержант хмуро посмотрел на детину и снова перевёл взгляд на заключённого. Он всё ещё испытывал чувство неуверенности. Словно держишь в руках парализатор «Уж-игла», заряженный смертельным ядом. И знаешь вроде, что противнику никуда не деться, а всё равно не по себе, всё равно свербит мысль, что вместо яда в иглах обычная, относительно безвредная жидкость, способная лишь обездвижить на время. Так же и с этим заключённым…

– Наши имена тебе знать незачем, – сказал сержант. – Потому что ты никогда не будешь обращаться к нам по имени. Единственное, что тебе надлежит запомнить, это то, что мы – охрана. Крепко запомнить, навсегда. Ты понял?

– Я запомню, – хрипло произнёс заключённый.

Сержант взмахнул рукой, но кулак его не достиг цели. Заключённый перехватил руку сержанта, сжал её, дёрнул на себя и вывернул. Сержант испытал невыносимую вспышку боли и услышал, как хрустнула кость в локтевом суставе.

– Я запомню, – повторил заключённый. – И я обязательно вернусь сюда. И тогда уже умирать будешь ты. Часто и медленно…

Худощавый неожиданно возник за спиной заключённого, но тот резко пнул назад ногой и худощавый с визгом рухнул на колени.

– Это касается всех троих, – добавил заключённый, отталкивая от себя сержанта и нанося удар оторопевшему и потому совершенно не сопротивляющемуся детине.

Детина, казалось, этого удара даже и не почувствовал. Он ошалело посмотрел на заключённого и растерянно произнёс:

– Ну, теперь тебе конец!..

И тут слух резанул громкий свистящий шорох выстрелившего бластера. Голова заключённого дёрнулась, на виске возникло чёрное обуглившееся пятно, человек как-то неестественно повернулся, взмахнул руками, словно собираясь пуститься в пляс, и рухнул на металлические плитки пола.

– Идиот… – прошипел сержант, подходя к заключённому и массируя на ходу руку. – Чуть руку мне не сломал, сволочь… Ты как? – Он посмотрел на холёного, всё ещё державшего в руке бластер. – Потомство иметь сможешь?

Детина захохотал.

– Я его на лоскутки порежу, – проскулил холёный, с трудом поднимаясь на ноги. – Я его… он у меня… сволочь…

– Пошли к айттеру, – прервал его сержант, глядя на начавший уже дымиться труп заключённого. – Он должен ожить минут через пять.

Тело заключённого истаивало на глазах. И через миг на полу осталась лишь кучка серо-зелёной одежды.

– Пошли, – поторопил сержант, первым направляясь к двери.

– Ну, сейчас он воскреснет, – многообещающе простонал холёный, кое-как перебирая ногами, – уж я ему устрою… Давно я не был так зол.

– Давно ты как следует не получал! – хихикнул детина. – А ведь и мне от него досталось! – С неожиданным удивлением детина посмотрел на сержанта, словно только что вспомнил удар, нанесённый ему заключённым. – Ну, сволочь! Раз двадцать убью его, это точно!..

И детина принялся живописно излагать, что именно он будет делать с заключённым, когда тот воскреснет. Сержант тяжело вздохнул – воображение у детины было убогое, и дальше «я его так» и «я его этак» фантазии не заходили. Злобный же прищур худощавого был страшен. Сержант невольно посочувствовал несчастному заключённому, которому предстояло провести немало часов в обществе этого холодного, жестокого и беспощадного садиста. Впрочем, жалость эта мелькнула и пропала. Потому что сержант тут же вспомнил, что приходилось испытывать ему самому – сержанту Имперской охраны, – когда случалось оказываться в подобном положении.

Часовые у дверей, за которыми располагался айттер, при появлении этой решительно настроенной троицы встали по стойке «смирно». Сержант приказал открыть дверь, и они вошли в просторную светлую комнату. Стены, пол и потолок тут были выложены белой пластиковой плиткой, легко моющейся и совершенно не пропускающей за пределы комнаты никаких звуков. Ослепительно-белый овальный диск айттера на этом фоне почти не был заметен. Тонкие изогнутые ножки, на которых покоился диск, тоже не бросались в глаза, и создавалось впечатление белого облака, парящего в вылинявшем от жары небе. Лишь небольшой пульт управления напоминал о том, что здесь, в этой комнате, находится айттер – устройство, способное вернуть к жизни любое живое существо, которое предварительно было подвергнуто процедуре снятия матрицы.

– Успели, – облегченно вздохнул худощавый, увидев пустующий пока диск, и плотоядно ухмыльнулся. – Даже сигнал ещё не сработал…

Сигнал срабатывал каждый раз за две минуты до появления объекта – неприятный звук высокого тона, ярко-синяя мерцающая полусфера, окутывавшая белый диск. Ничего этого пока не было.

Сержант вдруг подумал, что никто толком не знает, как именно снимается матрица. Что айттер измеряет, запоминает, фиксирует? И как он воссоздаёт человека? Да и не только человека – ксионийцы, кассилиане и альгатирейцы тоже бывали гостями урановых рудников Тарса-I. Вечными гостями, умирающими бессмертными. И каждый раз айттер срабатывал как часы…

Сержант нахмурился. Эта мысль почему-то вызвана у него тревогу. Некоторое время он пытался понять, что же его беспокоит, но так и не смог. И только когда его худощавый приятель посмотрел на часы и недовольно проворчал: «Долго что-то…», до сержанта дошло, что – да, действительно, на этот раз что-то слишком уж долго.

– Не пора ещё? – нетерпеливо спросил детина.

– Вроде пора бы уж, – пожал плечами сержант. – Ладно, подождём ещё, куда он денется?!

Прошло десять минут. Овальный диск по-прежнему оставался пуст.

– Что-то он долго не воскресает, – проворчал худощавый.

– Испугался! – захохотал рябой детина.

Сержант промолчал. Действительно, на этот раз процесс воссоздания занял намного больше времени, чем это бывало обычно. Пять-семь минут… ну, пускай, десять. Но они стоят здесь уже минут пятнадцать, не меньше!..

У сержанта мелькнула совершенно дикая мысль, что заключённый вообще не появится. Но это же просто невозможно! То есть возможно, конечно… Если айттер, на котором была снята матрица, разрушен и перестал функционировать. Именно – не вышел из строя, а полностью разрушен. Потому что вывести из строя айттер до сих пор не удавалось никому – основным элементом его служит этот самый белый овальный диск. Сложная конструкция из кристаллов, в которой никто до конца толком так и не разобрался, ни один учёный. Пользуются, а как она работает – представляют себе довольно смутно. И повредить этот диск невозможно, разве что сунуть его в какую-нибудь сверхновую звезду. Но подобного, разумеется, никто с этим айттером не вытворял. Так что сбой в его работе просто невозможен, если…

Если матрица, только что снятая с человека, была не первой. Воскрешение всегда происходит лишь на том айттере, на котором была снята первая матрица. Однако в личном деле этого заключённого не было указано, что матрица уже снималась.

Сержанту стало неуютно. Он вдруг понял, что товарищ – здоровенный детина – прямо сейчас озвучивает все его мысли. И глянув на второго своего спутника сержант догадался, что эти же мысли присутствуют и в его голове.

– Не может быть! – убежденно говорил детина. – Мы же видели, что матрица с него не снималась. А у каждого, с кого снималась, есть пометка в личном деле. Да и не прислали бы сюда того, с кого матрица уже снята. Сюда только «чистых» присылают; как же иначе?..

– Заткнись, – пробормотал худощавый. – Заткнись, пожалуйста. Я очень тебя прошу…

Голос его постепенно понижался, пока не начал звучать подобно злобному шипению. Но на детину это никакого эффекта не произвело. Он недоумённо пожал плечами и повернулся к сержанту.

– Ведь не бывает же так, правда? – наивно спросил он.

– А как бывает? – медленно произнёс сержант, продолжая в упор глядеть на белый овальный диск айттера, словно надеялся взглядом вытащить из небытия строптивого заключённого.

– Как бывает? – переспросил детина и пожал плечами. – Как всегда… Ну, когда они воскресают…

– Как всегда… – тупо повторил сержант, не сводя с айттера глаз.