На крыше мира

В городе и прилегающих селениях доктор Бруно Бегер провел многочисленные измерения. Вскрыть могилы ему не разрешили. Зато он мог свободно проводить анатомические измерения среди живущего населения. Впрочем, обратившись к Сяо, Бруно всё же разрешили войти в усыпальницу со старыми захоронениями, чему он был чрезвычайно рад, и где он провёл снятие гипсовых масок. В селениях сделал множество антропологических измерений местного населения. Он изучал строение местного населения для выявления нордических примесей.

Один из старых монахов, работающих во дворце с книгами, где Бруно было позволено сделать копию странного древнего рисунка полой земли, посоветовал ему посетить старинное захоронение, хранящееся под дворцом, в глубинах подземных строений, напоминающих братскую усыпальницу. Один их монахов провёл его по мрачным туннелям к древним захоронениям.

Очевидно было, что человек здесь бывал редко. По словам монаха, кое-как говорившего на английском языке, Бруно понял, что скелеты (их было более трёхсот) принадлежали некогда слугам и родственникам Далай-ламы, которые когда-то служили и повелевали своим народом.

По внешнему виду многим скелетам – довольно хорошо сохранившимся – было свыше двухсот лет. Старый монах зажёг несколько свечей и уселся на камень, сложив под себя ноги, как это делают молящиеся. Жёлтое пламя свечи, которую Бруно установил рядом с захоронением, высвечивало во мраке призрачные зловещие очертания скелетов – всё, что осталось от некогда живших тибетцев. Бруно Бегер вынул из сумки измерительный прибор, сделал несколько измерений черепов, лежащих рядом с ним. Потом ему захотелось закурить, но вспомнив, что табачный дым может навредить, чудом сохранившихся, останков, он сунул трубку обратно, в карман. Вынув из сумки блокнот и карандаш, с которыми он никогда в походах не расставался, подсев ближе к горевшей ровным пламенем свече, Бруно сделал запись своих измерений. Начертив табличку, куда он вписал размеры исследуемых им черепов, он перевернул лист и записал: «Изучение останков нордических переселенцев в Тибет на предмет выявления остаточных признаков нордических черт, определение полноценных рас, смешанных и неполноценных, а также исследования влияния климата на психику и физиологию людей…»

Неожиданно он остановил запись. Ему показалось, что пламя свечи чуть заиграло, колыхнулось. Он посмотрел на ровное пламя и успокоился, возможно, ему это показалось. Он огляделся. Кругом были стены в призрачном сумраке. Монах по-прежнему сидел на своём месте, словно каменная статуя Будды, лицом к стене и, казалось, не шевелился. Бруно вновь окунулся в работу. Он полагал, исходя из наблюдений и тех многочисленных исследований, проведённых членами экспедиции и им лично, что некогда господствующая арийская раса распалась по причине скрещивания с низшими расами, но её выжившие представители, то есть древние германцы, могли быть обнаружены среди таинственных мудрецов Тибета. Он предположил, что возможный много веков назад бунт, атланты могли легко подавить, если бы не предательство среди них самих.

Он сделал запись на основании исследования и, желая подтвердить то, что от него хотели услышать, написал: «Исследуемые мной черепа древних тибетцев могут быть звеном для германо-японского альянса».

Он вновь задумался. Перед его глазами пролетели десятки, сотни тибетских лиц. Он сравнивал их с арийскими чертами. Собрав воедино сходства и отличия, в его сознании созрело несколько теорий. Согнувшись над блокнотом, он сделал запись: «Тибетцы занимают промежуточное положение между монгольскими и европейскими элементами, явно проявляющиеся среди аристократии…» Так нужно было Германии, это нужно было Гиммлеру и фюреру.

Неожиданно, ему вновь показалось, что пламя свечи отклонилось. Он перевёл взгляд на свечу, пламя восстановилось, но он успел заметить, что незначительное отклонение было. Он сунул блокнот и карандаш в сумку, взял свечу в руки и медленно пошёл вдоль стены, где лежали скелеты. Монах по-прежнему хранил покой и казался безучастным. Слабый свет свечи освещал Бруно путь. Он отдалился от входа в захоронение. Казалось, что туннель не имел границы, но вот в пляшущем пламени появились очертания стены. Это был тупик, дальше хода не было. Он остановился, но, к его удивлению, пламя продолжало отклоняться, словно он шёл. Тщательным образом, исследовав стену, где не было ни одного скелета, он заметил, что в ней есть проход. Здесь, совершенно незаметно для наблюдателя, стоявшего поодаль от тупика, стена заходила за стену. Оглянувшись, он смог различить неясный силуэт монаха, по-прежнему сидящего у входа. Казалось, что он спал сидя. Пройдя за стену, Бруно оказался в небольшом сыром помещении. Он ясно видел его удивительно ровные стены и ниши в них. Чёрные, казавшиеся, бездонными, дыры в стенах, оказались не пустыми, в них были скелеты. В каждой нише по одному захоронению, то есть по одному скелету. Пройдя одну стену, он вдруг наткнулся на небольшую – высотой в полметра – пирамиду черепов. Что-то зловещее было в этой мрачной пирамиде. Черепа были уложены друг на друга очень аккуратно. Внизу были большие черепа, возможно, взрослых людей, далее черепа уменьшались в размере. На самом верху располагался очень маленький череп, видимо, принадлежащий ребёнку. Какая неведомая и страшная болезнь погубила всех этих, некогда живших, людей?

Бруно выпрямился, чтобы осмотреть противоположную стену, но, не успев отойти от пирамиды, он вдруг услышал позади шорох. Он вздрогнул. Оглянувшись, он увидел пирамиду. Казалось, что ничего не изменилось. Все черепа были повёрнуты под одним углом и, казалось, смотрели на него своими чёрными дырами, где когда-то были живые глаза. Леденящая волна прокатилась по его спине. Какое-то скрытое чувство тревоги посетило его разум. Он успокоился, подумав о крысах, и уже хотел повернуться, как вдруг пламя свечи выхватило из мрака лежащий на полу череп. Очевидно, он скатился с пирамиды. Бруно присел, взял в руки череп. На первый взгляд он мало чем отличался от уже исследованных черепов. Бруно вдруг захотелось нарисовать его. Он сел на каменный пол, поставил свечу на пол, достал блокнот с карандашом и принялся рисовать. Пламя свечи бросало тень, неудобную для рисования – не были видны кости лицевого черепа. Бруно решил поправить череп. Он взял его одной рукой, аккуратно придерживая пальцами за основание черепа. Ему показалось, что череп зловеще улыбался. Второй рукой он поправил нижнюю челюсть, казавшуюся ему, расположенную в неестественном положении – слегка сдвинутой в сторону. Но лишь прикоснувшись к костям челюсти, череп развалился в его руках. Видимо, он был слишком хрупок от времени. Всё что он успел поймать, на лету – было костями (всё ещё державшимися вместе) верхней части черепа. Он осмотрел его, заглянув внутрь. В пляшущем пламени свечи, которое вновь необъяснимо заиграло, он увидел неясное изображение – какие-то полосы. Ровные полосы, были расположены на теменной и лобной кости, с их внутренней стороны. Что это? – думал Бруно. – Игра воображения, или света и тени. Он присмотрелся, приблизив свечу к костям. Сомнений быть не могло. Полосы напоминали неглубокие царапины, словно кто-то звериными когтями прошёлся по внутренней стороне черепа в области лобной теменной кости. В более ярком свете, приблизив свечу почти вплотную к почерневшей от времени лобной кости, он вдруг заметил, что полосы, расположенные в три ряда, казались прерывными – они распадались на короткие и длинные отрезки. Он исследовал эти странные линии и пришёл к поразительному, почти зловещему выводу: все короткие отрезки были равны друг другу, а длинные были равными между собой. Что это, простое совпадение или закономерность? Поразмыслив, он пришёл к заключению, что странные полосы из коротких и длинных отрезков были сделаны кем-то. Но как это могло быть, ведь череп, когда Бруно в первый раз взял его, казался целым?

Он поднялся и подошёл к пирамиде, откуда, возможно, скатился удивительный череп. Найдя место, где отсутствовал череп, он брал в руки черепа и разламывал их. К его удивлению внутри черепов не было найденных им ранее полос, кости были сухими и гладкими. Пламя не отклонялось. Он пытался отыскать источник сквозняка, но ничего не нашёл. Пламя свечи застывало всякий раз, когда Бруно тщетно осматривал стены и углы комнаты. Бруно торжествующе показал свою находку своему другу, Эрнсту Шефферу. Тот внимательно осмотрел её, вертя в руках.

– Ты уверен, что череп был цел, когда ты его обнаружил? – спросил Шеффер.

– По-твоему я держал череп впервые, – возмутился Бегер. – Через мои руки прошли тысячи черепов. Этот был цел, но стоило мне прикоснуться к нему, как он развалился.

– Какие идеи у тебя на счёт этих странных рисунков? – задумчиво спросил Шеффер.

– Ты полагаешь… – он задумался. – Ты считаешь, что это рисунок?

– У тебя ведь бродит в голове та же мысль, не так ли? Иначе, зачем ты мне это показал.

– Меня удивило, что линии были сделаны, как будто…

– Ты хочешь сказать, что это царапины?

– Да, царапины. Но как?

Шеффер ничего не сказал. Он приподнял брови, окунаясь в фантастические образы. Что-то сравнивая и анализируя.

– В одном из своих исследований, я столкнулся с похожими чёрточками.

– Так, так, – заинтересованно сказал Бруно. Его глаза засветились.

– Сейчас вспомню, ах вот… – Шеффер рылся в своей памяти, словно вспоминая давнюю информацию, – один из математиков, я не помню сейчас его фамилии, он открыл забавный код. Там были лишь два числа: нули и единицы. Ему удалось с их помощью, описывать любые числа. Представляешь, лишь два значения: пустота и единица определяют всё сущее. Как просто, – говорил я тогда, это было фантастично.

– Что он тогда исследовал?

– Не помню. Он был американцем. Это было в 1932 году. Здесь, в Тибете, он сравнивал древние ритуальные символы, наподобие свастики. Помню, перед ним был рисунок: круг с чёрной и белой каплей в нём. Это, если не ошибаюсь, знак Великого Предела – Инь и Ян.

– Что они означают?

– Две противоположности. Тибетские мудрецы говорили, что эти противоположности заключают в себе зашифрованную, скрытую формулу законов существования. Древние философские категории. Ими можно всё определить, объяснив все законы и явления природы.

– Давай вернёмся к этому американцу, – предложил Бруно.

– Какому?

– Ну тому, кто занимался математической расшифровкой двух чисел.

– Он полагал, что лишь два числа могут определить мир.

– Что ты этим хочешь сказать? – спросил Бруно.

– Всё и ничего. Ноль и единица могут определить или зашифровать божьи законы. Законы тех, кто создал мир, тех, кто жил когда-то.

– Атланты, – невольно вылетела догадка у Бруно.

– Да, древние боги, населявшие землю. Это были первые подобные нам существа.

– Так ты полагаешь, что эти чёрточки, – короткие и длинные, есть не что иное, как зашифрованное послание? – спросил Бегер.

– Ты хорошенько исследовал характер их начертания?

Бруно поднял со стола кость черепа и внимательно всмотрелся в нацарапанные линии.

– Ты это хочешь показать Гиммлеру и фюреру? – спросил Бруно.

– Ты сам покажешь. Это по твоей части, и потом, это же ты их обнаружил, – ответил Шеффер.

Он подошёл к товарищу и указывая пальцем на кость сказал:

– Смотри, вот здесь и здесь, видишь? Они не повторяются.

– Так, и что? – спросил слегка заинтересованный Бегер.

– Это послание. Пусть наши спецы, математики и криптологи расшифруют эту запись. Я уверен, что это не просто случайные линии. Они хранились много веков.

– Но как они оказались внутри черепа?

– А ты можешь на все вопросы ответить? Если это шифр, то фюрер должен знать первым его значение.

Глава 4. Шахта со стальной дверью номер восемь

    7 апреля 1945 год, 300 километров на юго-запад от Берлина.

День был пасмурным, накрапывал дождь. Холодные капли апреля то падали, добавляя к туману сырость и прохладу, то внезапно погода замирала, – прекращая мелкий дождь. В не паханых полях царствовали клубни пара, укутывающих чернозем.

Тяжелая техника свободно, без сопротивления со стороны немецких частей, продвигалось по размытой дороге. Впереди, рыча, ползли два лёгких американских танка, за ними, не спеша ехала бронированная машина, далее ехало два тяжёлых грузовика с солдатами. Несмотря на серость погоды, солдаты не унывали: они шутили, с лицами победителей осматривали проезжающие деревни, казавшиеся вымершими.

Колонна, проехав селение, выехала на окраину, где вдоль земляной дороги тянулись виноградные поля. Голые кусты винограда, не успевшие укрыться зеленью, аккуратно посаженные заботливой рукой, тянулись вдоль поля ровными рядами.