Книга ангелов и небесного «я». Как услышать небесного покровителя и раскрыть свой потенциал

Точно так же те, кто во времена Иисуса интересовался ангелологией и хотел узнать о ней больше, вскоре были обескуражены не только трудностями «священного» алфавита, но и другим сложнейшим теологическим инструментом, который любой разговор об Ангелах обязательно должен учитывать: а именно эц хаййм, или Древо жизни, как его обычно называют на Западе (но более точный перевод – «разветвление жизней»). Это «Древо» является структурой сфер (на иврите их называют сфиро?т, «исчисления», единственное число сфира?), соединенных между собой каналами, и, согласно каббалистам, представляет собой маршрут, по которому каждое живое существо, каждое произведение, идея или событие должны пройти, чтобы появиться на свет.

Этот маршрут начинается сверху: наверху, за пределами первой сфиры и вне всех возможных знаний, распространяется абсолютная бесконечность (Эйн-Соф на иврите), из которой все берет свое начало; оттуда каждое будущее существо, каждая будущая идея или будущее событие непостижимо входит в первую сфиру; из нее спускается во вторую, направо; затем в третью, слева, и так далее до девятой: это все так называемые духовные миры. После девятой сфиры мы, наконец, достигаем последней, которая символизирует земное измерение, или, как его называют в Каббале, «мир действий» (олам асия).

В девяти высших сфиротах душа, работа, идея или событие, которые в конечном итоге будут существовать, всё больше и больше формируют свою индивидуальность, именно благодаря действиям наших семидесяти двух Ангелов, разделенных на девять разрядов (по одному в каждой сфире): каждый разряд специализируется на одном определенном качестве, необходимом для существования. На эту структуру опиралась и ангелология Дамаския, и вслед за ним ангелология Фомы Аквинского и его последователей.

Названия, которые еврейское богословие дает девяти разрядам, частично отличаются от тех, что даны христианскими теологами, также имеются разногласия между еврейскими и христианскими авторами в порядке различных ангельских чинов, а следовательно, и в качествах, которыми они наделяют: некоторые, например Маймонид, поместили Серафимов в пятую сфиру, а Херувимов в девятую; Исидор Севильский поставил Престолы на третье место с конца и так далее. Схема, которой придерживаюсь я на протяжении всей книги, принадлежит Дионисию-Дамаскию: она мне кажется наиболее действенной и последовательной:

Девять качеств высших сфирот – это только названия серий конкретных качеств, более или менее символических; перечисление и понимание их значений требуют терпения, на которое способны далеко не многие. Такого же тщательного обдумывания требуют и каналы, которые соединяют различные сфироты: всего этого достаточно, чтобы «Древо» Ангелов казалось ни много ни мало лабиринтом. Но самая большая трудность заключается в значении последнего канала, то есть того места, где девять сфирот духовного измерения соединяются с «миром действий», то есть с измерением, в котором живем мы.

Здесь требуется не только терпение, но и глубокая интуиция. Переход от духовных миров к земному существованию фактически представляет собой своего рода уменьшение измерений – то есть древние уже имели четкое представление о том (а Запад постиг это только в конце XVIII века), что наше обычное трехмерное пространство является лишь одной частью многомерной реальности; и в этой многомерности находятся девять высших сфирот. Тот факт, что сегодня западный ум не может визуально представить себе многомерное пространство, не исключает того, что уму древних это удавалось. Древние извлекали из этой темы выводы, удивительно близкие к некоторым недавним открытиям западной науки, что подталкивает нас к более тщательным исследованиям.

Тень высших миров

Я называю наш мир Флатландией не потому, что это имя используется в нашей среде, а чтобы прояснить для вас, счастливые читатели, пользующиеся привилегией жить в Космосе, его истинную природу. Представьте себе большой лист бумаги, на котором прямые линии, треугольники, квадраты, пятиугольники, шестиугольники и другие геометрические фигуры, вместо того чтобы оставаться неподвижными на месте, свободно перемещаются по поверхности, как тени: и вы получите довольно четкую идею о моей стране и о моих соотечественниках.

    Эдвин Э. Эбботт, «Флатландия», 1884

Давайте попробуем понять значение этого решающего перехода от измерения духовного к нашей «земле». Чтобы немного упростить, мы сначала опишем его, уменьшив на одно измерение, поэтому представьте себе девять верхних сфирот трехмерными, а последнюю – двухмерной, то есть простой геометрический плоскостью.

А теперь представьте себе, что на эту плоскость происходит проекция девяти высших сфирот, так же как можно нарисовать твердое тело на листе бумаги. Это представление уже было предложено в Бытии: в стихе, повествующем о сотворении человека, Бог говорит (в буквальном переводе):

сотворим человечество в нашей тени

    Бытие 1:26

то есть вернем в двухмерное пространство то, что в нас многомерно. (Обычно те слова Творца неточно переводятся как «Сотворим человека по образу Нашему».)

Теперь увеличим количество измерений нашего изображения, то есть вернем земному миру, последней сфире, его трехмерный аспект; представим, что пространство девяти высших сфирот имеет четыре измерения, или пять, или более того (и это мы можем только представить себе, так как многомерные пространства не могут быть изображены графически) и что это духовное пространство проецируется в земной мир как трехмерная «тень», т. е. как голограмма.

В результате высшие сфироты с их девятью ангельскими разрядами находятся в хорошо скрученной и уравновешенной структуре, непостижимой для нашего ума, привыкшего к трехмерному пространству: традиционные схемы «Древа» предоставляют нам не изображения этой структуры, а лишь один намек, символ. В последней сфире эта структура должна сжиматься, «оземляться». В этой земной трансформации каждый из семидесяти двух Ангелов становится одним сектором зодиака (по пять градусов на каждого, как мы уже знаем) и одновременно одним путем-«ветром», проходящим через «море»-мир каждого из нас. Метафора «ветра» в этой перспективе приобретает дополнительный смысл: ветер – это невидимый элемент, и древние рассматривали его как нечто, не имеющее конкретного пространственного объема («вы слышите его голос, но не знаете ни откуда он приходит, ни куда уходит», от Иоанна 3:8), но которое можно прекрасно воспринять на ощупь, на слух, через обоняние: он явственно заявляет о своем приходе, вторгается в наше осознание импульсом из других мест; то же самое делают наши Ангелы, вестники измерений, отличных от нашего. Этот «ветер» является, так сказать, сенсорной гранью между первой сфирой и девятью вышестоящими, меж тем как линия зодиака в этом контексте является гранью интеллектуальной.

Высокий и далекий сияет за их плечами свет

Но это не всё: из взаимодействия между высшими сфиротами и нашей получается, что каждый из нас, прежде чем родиться на «земле», должен был испытать беспредельность там, наверху.

В многомерности девяти сфирот не существует, на самом деле, таких понятий, как раньше и после или здесь и там, так как мы их употребляем в нашей последней сфире, поскольку там измерения «пространство-время» более многочисленны, чем в нашем мире; это во многом напоминает принцип неопределенности квантовой механики, по которому частица с определенным значением энергии «делокализована», то есть не характеризуется какой-либо координатой нашего обыкновенного пространства. В последней же сфире вы и любая вещь можете находиться только в один момент времени и только в одном месте – начиная с момента вашего рождения, которое в нашем мире находит свое расположение в земной проекции одной из девяти высших сфирот и одного Ангела.

Следовательно, только в нашем трехмерном мире у каждого человека есть свой Ангел, свой «ветер начала». С другой стороны, именно по этой причине оставшиеся Ангелы на самом деле не чужды никому из нас, поскольку мы познакомились со всеми ними, проходя через все сфироты во время нашего спуска от Эйн-Соф. Таким образом, чем больше мы изучаем Ангелов, с одной стороны, тем более близкими нам становятся все Ангелы, в дни которых мы не родились, и, с другой стороны, тем больше мы приближаемся к тому иному, многомерному представлению о реальности, которое у нас было до рождения, а также к другим формам познания и восприятия, более аутентичным, чем наша текущая пространственно-временная ориентация.

Конечно, этот краткий экскурс ангелологической космологии напомнит философам-энтузиастам о некоторых идеях Платона, как, например, его теории о знании как об особенном воспоминании или о знаменитом мифе о пещере:

Сравни нашу истинную натуру с этим изображением: представь себе, что внутри подземного жилища в форме пещеры, с открытым для света и широким во всю ширину пещеры входом, некоторые люди жили с самого детства, их ноги и шея прикованы цепями, чтобы они оставались всегда на одном месте и могли смотреть только вперед, и они не способны из-за цепи развернуться. Высокий и далекий сияет за их плечами свет…

    «Государство», 514 а, б

Недаром Платон, по данным его античных биографов, достаточно долго жил в Египте.

Исторические пути

Нам неизвестно происхождение так называемого Древа жизни. По мнению большинства ученых, эту схему Вселенной разрабатывали в Средневековье; один из ведущих специалистов по Каббале, Гершем Шолем, предполагает, что еврейские мистики спроектировали «Древо жизни» еще в третьем веке нашей эры; согласно теологу и филологу Адольфу Йеллинеку, первые еврейские теоретики «Древа» были современниками Иисуса; мне же нравится думать, что еще за тысячелетие до этого те десять сфирот уже были знакомы евреям. При нынешнем уровне знаний ни одна из этих гипотез не может считаться более убедительной из-за отсутствия каких-либо прямых свидетельств: даже авторы первой книги о «Древе жизни», «Сефер Йецира» (или «Книга о формировании»), известной с седьмого века, умалчивают о своих источниках.

Но достоверно известно, что еврейская мудрость – и ангелология вместе с ней, каким бы ни был уровень ее развития на тот момент, – пересекла Средиземное море вслед за рассеянием еврейского народа во второе столетие после рождения Христа, после окончательного разрушения Иудеи римскими легионами. В Европе евреи расселились в основном в Провансе и в Каталонии. Каббала, в которой широко практиковалась ангелология, процветала начиная с XI века. В конце XIV века алхимик и философ Пьетро д’Абано читал лекции об Ангелах и о «Древе жизни» в Париже и в Италии с многочисленными ссылками на египтян; век спустя книги о еврейской ангелологии писали Пико делла Мирандола, Иоганн Рейхлин и алхимик, поэт и философ Агриппа фон Неттесгейм. Из алхимических кругов эта ангелология распространилась на более периферийные уровни христианского эзотеризма и там и укоренилась в практиках волшебников, ведьм и колдунов, которые пунктуально использовали в своих заклинаниях календарь семидесяти двух Ангелов – выбирая подходящие дни для того, чтобы какой-нибудь из их ритуалов не пошел наперекор с ангельскими энергиями. В этой среде были распространены своего рода ангельские справочники, по-латински называемые «Клавикулы», что значит «Ключи».

Начиная с последних десятилетий XVIII века и до середины XIX, с расцветом масонства, которое насыщалось различными мистическими традициями Ближнего Востока, ангелология, как и многие другие направления Каббалы, переживала возрождение популярности в нееврейской среде. С тех пор и по сей день ангелология периодически всплывает в книгах небольших издательств для любителей необычного – с более и менее фантастическими переделками старых «Ключей».

К сожалению, психология никогда не касалась ангелологии. Даже Карл Густав Юнг не обратил на нее внимания, хотя он охотно исследовал алхимию и разные пророческие техники. Возможно, швейцарский психиатр предпочел не вдаваться в такую «еврейскую» тему. Или просто его отталкивало принципиальное расхождение между образом мышления современных европейцев и той древней концепцией Вселенной, на которой основана ангелология. Намного больше, чем удивительный «священный» алфавит, куда больше, чем интерпретация Ангелов как энергий, столь отличная от христианства, даже больше, чем опрос о многомерности измерений, западную рациональность шокирует идея, что дата рождения может с такой точностью определять направление, а лучше сказать, цели, которые человек должен осуществить в течение своей жизни.

Ангелология и астрология

С этой точки зрения астрология менее проблематична: по крайней мере, многие астрологи ищут научное обоснование своих методов. Например, поддерживают теорию, что если Луна оказывает влияние на морские приливы и биологические ритмы, нет оснований исключать, что и другие планеты Солнечной системы, а также определенные созвездия в какой-то степени влияют на настроение и, следовательно, на характер, на возможности, которые мы постепенно можем находить и использовать на нашем пути. Более того, астрология ограничивается рассмотрением этих возможностей, то есть более или менее благоприятными моментами, рассуждая с точки зрения вероятности, но – если только астролог не начинает чувствовать себя провидцем – оставляет каждому свободу выбирать цель своей жизни.

Ангелология, со своей стороны, не только не говорит о звездах, но (что именно и вызывает возмущение) хочет указать человеку, какие задачи он должен выполнять в мире на благо его самого и всех остальных, и для этого основывается на определенном энергетическом потоке, который был и останется одинаковым на всей Земле на протяжении всех тысячелетий.

Но объяснить эту, казалось бы, чрезмерную претензию достаточно просто: есть много эффективных типологий, в основе которых лежит если и не претензия на постоянство (как в нашей ангелологии), то по крайней мере гипотеза длительной продолжительности тех характерных особенностей, которые они принимают во внимание, – например, типология по группам крови или типология Юнга, которая подразделяет человечество на различные психологические категории в зависимости от той или иной «функции Эго». Но современный западный человек может возразить, что ангелологическая типология представляет собой ограничение личной свободы на основании неоправданного применения принципа причины и следствия, где только одна причина, то есть дата рождения, считается решающей для непропорционально большого количества эффектов, то есть для тысяч выборов, которые человек может осуществить в течение своего существования. Под тяжестью этого возражения ангелология не может не потерпеть крах теоретической достоверности в глазах современного западного человека.

Причинность

По правде говоря, то, что критерии нашей рациональности несовместимы с ангелологией, не зависит от недостатков последней.

Дело в том, что уже пару веков любой вопрос о причинах заставляет нас нервничать. Дело в том, что с XVIII века наука не осознает, насколько преувеличена та независимость от религии, которой она хвастается. Очевидно, религиозный образ мышления проделал в умах более глубокие борозды, чем можно было предположить, и ученые, двигаясь в сторону прогресса, не заметили, что они всегда следовали какой-то линии богословских идей позднего Средневековья: прежде всего, убежденности, что во Вселенной всегда существовала первопричина, от которой рождаются другие причины, каждая из которых, в свою очередь, производит свой эффект.

Для религиозных людей этой первопричиной, конечно же, был Бог. Желая найти одну или несколько нетеологических причин, ученые XIX века попали в ловушку. Нет ничего более невыгодного для ученых, чем ставить перед собой цель с приставкой «не»: то, что это «не» должно отрицать, неизбежно станет ограничивать их кругозор. Таким образом, именно в те годы, когда прямое влияние религии на культуру Запада все больше уменьшалось, религиозное представление о причинности как единственном объяснении всех явлений возродилось как главный принцип современной науки. Как раз в начале XIX века мы находим утверждения, подобные сделанному астрономом де Лапласом:

Мы должны учитывать нынешнее состояние Вселенной как следствие своего предыдущего состояния и как причину того, которое последует за ним.

    «Аналитическая теория вероятностей», 1812

Обратите особое внимание на слова «Мы должны». И пятьдесят лет спустя вот другое высказывание Клода Бернара, одного из ведущих ученых того времени:

Неизменный принцип экспериментальных наук – необходимость детерминизма. Опыт показывает нам только форму явлений; но отношение следствия к определенной причине является необходимостью и не зависит от опыта: оно – математическое и абсолютное.

    «Введение в изучение экспериментальной медицины», 1865

Тем временем Дарвин полностью посвятил себя изучению происхождения, что и стало торжеством причинности и привело к большим последствиям. Затем у Фрейда:

Мы опираемся на предпосылки, что существует массовая психика, в которой психические процессы развиваются так же, как и в психике одного человека. Особенно мы верим, что тысячелетиями существовало чувство вины, передаваемое из поколения в поколение, которое берет свое начало в преступлении настолько древнем, что люди более поздних поколений не могут ничего об этом знать.

    «Тотем и табу», 1913

Никто и не заметил, что с этим господством причинности в современную эпоху просачивалось главное намерение богословов, из-за которого они и посвятили себя культу первопричины, то есть потребность убедиться и продемонстрировать, что прошлое сильнее настоящего и абсолютно его определяет. В религиях это вполне понятно и функционально: они действительно должны опираться на традиции, чтобы выжить. Чтобы лучше воздействовать на верующих, они должны уговорить их, что в жизни прошлое (а не будущее) имеет решающее значение: из-за первородного греха Адама человек не может своими же силами спасти самого себя.

Таким образом, на Западе мы имеем науку, которая полусознательно ограничивает свой кругозор и в которой причинность является не столько нормативным принципом, сколько фиксацией, патологией сознания, которая не может не вызывать нервозность у тех, кто на ней настаивает, и которая мешает им видеть другие перспективы мышления.

Синхронность

Для древних принцип причины и следствия не имел такого большого значения.

Например, по мнению некоторых греческих философов, причина и следствие имеют одинаковую важность. «Истинная причина всего кроется в его цели», – пишет Анаксагор в V веке до нашей эры (говорят, что и Анаксагор учился в Египте). То есть древние могли думать (в отличие от наших ученых), что цель любого действия выбирает причины, которые будут на него влиять. И эту идею легко проверить, если просто попытаться рассуждать следующим образом: обстоятельств, которые могут стать причинами чего-либо, всегда очень много; но из этого большого числа потенциальных причин только некоторые причины (и всегда больше одной) станут эффективными в определенный момент жизни человека. И какие будут эти причины, будет зависеть исключительно от направления, от цели, которую этот человек запечатлел в своих намерениях.