Хроники одного заседания. Книга вторая

– Здесь не так шумно, как там, у фасада здания. – Сказал Глеб. И, пожалуй с этим, в общем-то, очевидным утверждением Глеба, Тиша не мог не согласиться – на парадных транспортных артериях больших городов, всегда так шумно и ярко, в особенности в их узловых точках, одной из которых являлся и королевский театр. И хотя во время премьеры почти всегда так, если конечно все билеты не скупили конкуренты постановщика спектакля, для того чтобы скормить его постановку жаждущим крови критикам, – а как себя ещё могут повести приглашённые на премьеру критики, если они как придурки только двое сидят в зале, – всё же на этот раз, как показалось нашим героям, внимание к премьере было чрезмерным, и почему-то в основном со стороны полицейских служб, которые окружили здание со всех сторон и, стоя на входе, проверяли всех подряд.

Из-за чего Тишу и Глеба посетила одна и та же мысль – главу департамента полиции обошли вниманием устроители этого шоу и не прислали лишний билетик на премьеру. Отчего он естественно расстроился и принял всё близко к сердцу – все главы полицейских департаментов большие театралы, где ещё как не у них в участках, ежедневно и еженощно, разыгрывается столько драм и трагедий – и решил таким образом напомнить о себе забывчивым устроителям этого шоу, что быть столь забывчивым в наше время, всегда чревато осложнениями.

Правда, когда к парадному входу подъехало целая кавалькада представительных лимузинов, то оттеснённые толпой в сторонку Тиша и Глеб, частично сменили своё мнение по поводу присутствия здесь такого большого количества полицейских чинов, и решили, что начальник полиции, до чего же коррумпированный гад. И он, войдя в сговор с постановщиком спектакля – и всё ради лишних, но зато на самые лучшие места, билетиков на себя и на всю свою многочисленную семью из двенадцати человек – таким шумным образом, с привлечением машин с мигалками, – а лимузины предоставили находящиеся на его крючке боссы мафии, – за счёт муниципалитета организовал его спектаклю шумную рекламную акцию.

– А всё-таки интересно, что сегодня дают здесь в театре. Ты афишу не видел? – спросил Глеба Тиша. Но Глеб не успевает дать свой не верный, с пищеварительным уклоном ответ, так как в их беседу неожиданно вмешивается женский голос и даёт свой ответ. – Его величество тщеславие или один день из жизни короля. – Что заставляет Тишу и Глеба оторопело замереть на месте. После чего они разворачиваются и, сконцентрировав свой взгляд туда, откуда донёсся этот голос, пытаются рассмотреть того, кто это сказал. И хотя вечерний небосклон сегодня полон звёзд, всё же мрачность этого места берёт своё и, собою оттеняя все эти звёздные проблески неба, не даёт уверенно, а не только силуэт, разглядеть хозяйку этого голоса.

Хозяйка голоса для Тиши, а для более информированного Глеба, та самая цветочница, скорее всего поняла, а может специально всё так предусмотрела, в каком находятся затруднении пришедшие к ней навстречу Глеб и Тиша, и чтобы лишнего времени, а заодно и слов не тратить, берёт и что-то щёлкаёт в своих руках. И не успевают наши герои в очередной раз подумать о том, чтобы это значило, как их всех осветил маленький, но горячий огонёк света, исходящий из горящей зажигалки в руках цветочницы. И теперь нашим героям становится видна, не только сама цветочница, но и то, что послужило такому её решению, таким образом перед ними представиться – от неё, при таком свете, глаз нельзя было отвести. При этом определённую таинственность придаёт ей надетая на глаза кружевная маскарадная маска, которая хоть и частично, а скрывает лицо цветочницы, но только не её полные притягательности глаза, в которые хочется смотреть и смотреть не переставая.

– Вы пунктуальны. – Сказала цветочница, глядя сквозь огонёк на пришедших.

– Раз вы об этом утверждаете, то могу предположить, что и вы заранее точны. – Сказал Глеб, предусмотрительно умолчав о сравнении себя с королевскими высочествами, которые в таком изысканном роде проявляют свою вежливость.

– Ну, совсем чуть-чуть. Чтобы быть на шаг впереди. – Улыбнулась цветочница. Что придало уверенности в себе у Глеба, и он решил, если не нагнать цветочницу, то, как минимум наступить ей на пятки. – Чтобы находиться впереди, нужно быть уверенным, как в себе, так и в тех, кто находится за спиной. А вы готовы нам довериться? – чуть наклонившись вперёд, спросил её Глеб.

– Во какой быстрый. – Засмеялась цветочница, неожиданно туша зажигалку, из-за чего для всех смотрящих на этот свет огонька не со стороны цветочницы, наступает временное ослепление. Когда же зрение, но только не мысли, Тиши и Глеба адаптировалось к окружающему свету, то цветочницы рядом с ними не было. И, наверное, сейчас бы от самого нетерпеливого, Тиши или Глеба, прозвучал бы вопрос: «Где она?», – но как сейчас же выясняется, то цветочница была куда преждевременней, чем они, и она, обратившись к ним: «И долго мне ещё оказывать вам столь необходимое вам доверие, стоя к вам спиной?», – быстро за них всё решила, заставив их поспешать вслед за ней.

А путь в неизвестность, всегда что-нибудь, с начальным затемнением смыслов и пути, интересное, а может и необычное да предполагает. Хотя неизвестность полнейшей не бывает, и о ней всегда что-нибудь, да известно, а иначе бы зачем вам себя подвергать испытанию всей этой неизвестностью, если вы о ней совсем ничего не знаете, и главное, что она вам в конце концов даст. Так что вполне было ожидаемо, правда, непонятно кем, разве что только если мыслить гипотетически, что путь в темноте за цветочницей будет извилист, тёмен и даже может быть опасен. Что, в общем, так, со своей относительностью и было.

И как говорится в таких, сопряжённых с темнотой случаях, то опасность ждала наших героев на каждом шагу. И всё потому, что они в отличие от их проводницы, цветочницы, совершенно не знали куда вступают и где нужно преклонить голову, чтобы не треснуться своей длинной башкой о низкий проход. И если за нижнюю неуклюжесть своего тела, в частности ног, всё больше чертыхался Тиша, умеющий вступить именно туда, куда не стоило бы, то более рослый Глеб, естественно не мог пройти незамеченным мимо низко свисавших перегоревших ламп и другого рода низко подвешенного оборудования для проверки крепости ваших лбов.

Ну а так как голова всё же находится ближе к центру принятия решений, чем ноги, то не должно вызывать удивления то, что Глеб более нервно реагировал на то, что его голова в очередной раз не прошла в этот низкий дверной проход. В результате чего, вслед за тупым звуком, со стороны Глеба звучат требования отправить этот косяк на переделки к мастеру на все руки, в преисподнею. – Чёрт возьми.

– Слышу-слышу, что вы ещё не потерялись. – Смеётся в ответ впереди идущая цветочница, своим смехом мгновенно заживляя раны на лбу Глеба, который готов ради этого смеха поразбивать себе не только лоб.

Но вот постепенно начинает хоть что-то проясняться – где-то вдалеке завиднелся свет, с сопутствующим ему шумом, что в любом случае приободряет. А когда появившийся свет для идущих по этому тёмному коридору путников, очертил собой или вернее сказать, осветил путь и заодно спину впереди идущей цветочницы, то они уже могли делать для себя, но только про себя, замечания по поводу того, где они, чёрт возьми, оказались. Правда окружающая обстановка не отличалась большим разнообразием и состояла всё сплошь из теней отбрасываемых какими-нибудь предметами интерьера, и это наводило больше скуку, нежели интерес.

А ведь между прочим, если достаточно продолжительное время таким образом скучать, то ты даже будучи на ногах и так сказать в движении, вполне можешь впасть в умственную прострацию и немного под уснуть на ходу. И, наверное, ещё чуть-чуть и размеренность хода привела бы наших героев не туда, куда их вела цветочница, а скажем так, в свою сонную сказку, где, как правило, окончание одно – время звоном часов отмеряет себя, и карета превращается в тыкву, а ты разбиваешь свой нос или лоб об стену или пол – но видимо длина этого коридора была так отмерена, чтобы на самом интересном месте не дать уснуть путнику.

И стоило только нашим путникам задумчиво, на одно мгновение прикрыть глаза, как к их полной неожиданности, перед ними открывается дверь, и они из-за яркого света ударившего им в глаза, вновь на время ничего не видят, кроме тёмного силуэта стоящей впереди них цветочницы. Когда же их глаза пообвыклись и были готовы во все себя посмотреть по сторонам и оценить окружающее по степени опасности, а уж затем привлекательности для себя, то на их пути встаёт всё та же цветочница. И она не просто стоит к ним спиной, закрывая собою обзор на окружающее, что легко решаемо, а она берёт и как в каком-то кружащем танце, к ним оборачивается, и опять же не самым обыкновенным образом, а умудрившись в этом кружащемся повороте отцепить от себя свою накидку.

Ну а когда цветочница таким образом оказалась лицом к лицу к нашим героям, то их в очередной раз постигло ослепление, ну и заодно умопомрачение, на этот раз уже при ослепительном виде, совсем ли, цветочницы ли.

– Ну, что скажите? – задалась вопросом цветочница, пытаясь спасти онемевших друзей от забытья, в котором они начали пребывать, после того как цветочница не сдержалась и показала себя перед ними во всём своём царственном великолепии – на ней был, что и говорить, а царственный наряд, в котором в эпоху короля-солнце блистали принцессы.

– Как будто и сами не знаете, что у нас просто нет слов. – Ответом цветочнице послужил потупленный взор наших героев. Что в какой другой раз и устроило цветочницу, да и кого другого, но сейчас у неё на это много времени не было и цветочница, решив, что на этом достаточно, поднимает с пола накидку и надевает её на себя. После чего она обращается к Глебу, как к более благоразумному – трудно понять, почему она так решила, может из-за того, что его рот в отличие от Тишиного был прикрыт. – Долго ещё будем молчать? – спросила его цветочница. Но к удивлению цветочницы и даже Глеба, ей ответил Тиша.

– А мы сейчас где? – спросил её Тиша. И видимо Тиша ещё не совсем пришёл в себя, раз он задаётся таким, с очевидным ответом вопросом. Ведь если они вошли в театр, и неважно с какой его стороны, то где они ещё могли оказаться, как не в театре. Правда, план с подземным ходом в какой-нибудь полный резервов банк, тоже нельзя исключать. Ну, тогда такая вопросительная заинтересованность Тиши, вполне оправдана – прежде чем тебя нагрузят мешками с деньгами, не будет лишним узнать, за что тебе впоследствии отбывать наказание.

Но цветочница видимо ещё решила присмотреться к своим новым подельникам и поэтому не спешит радовать Тишу и Глеба тем, что они в банке. К тому же она может быть ещё хочет поторговаться, и вместо этой косвенной очевидности, сбивая их разумения своей очаровательной улыбкой, с долей сарказма говорит: Разве вы ещё не поняли?

А как они могут что-либо понять, если кроме неё больше ничего не видят и пока не могут видеть. Что заставляет их на этот раз посмотреть по сторонам, благо цветочница сместилась немного в сторону.

Ну вот они быстро всё осмотрели и надо сказать, что только огромный занавес, служащий разделительной чертой между чем-то там за ним неизвестным и этой большой площадкой наполненной всяческого народу – они только сейчас осознали, что они здесь не просто не одни, а находятся чуть с краю от гущи броуновского, людского движения – и каких-то, трудно понять с какой смысловой целью установленных конструкций, мог бы служить косвенной уликой для доказательства этих слишком самоуверенных утверждений цветочницы. А ведь её личность, несмотря на её безоговорочную привлекательность, ещё никем и даже ею не подтверждена, и не может служить конечной инстанцией истины.

Хотя Глеб, да и частично Тиша, люди довольно легковерные, чем нередко пользуются люди своевременно для себя узнавшие об этих их качествах, и они всё-таки готовы поверить первой встречной красавице. И раз цветочница утверждает, что это театр, то путь будет так. При этом наши герои не слегка сомневаются в этом, они-то знают, что театр это мягкое сидение кресла под тобой и яркая сцена перед тобой, где радуют тебя, провоцируют на смех или слёзы, искрят своими талантами актёры, а тут ничего похожего даже не наблюдается.

Да и к тому же они слышали, что любой театр начинается с вешалки, а судя по тому, что накидка с цветочницы слетела и приземлилась на пол, а не на театральную вешалку, то здесь скорей всего вешалок не наблюдается. И тогда спрашивается, а имеет ли это заведение, даже если оно по всем параметрам, и в нём даже имеются актёры и режиссер, смахивает на театр, божественное право называться театром, а не балаганом, на которые смахивают многие их постановки и эти сборища людей называющих себя труппой? От слова труп что ли?

Но всё это такие вопросы, которые живут своей актуальностью вне времени, а наши герои этим не могут похвастаться и им, пока они не обрели все эти качества бога, нужно контролировать своё время. Ну и Тиша, дабы поддержать цветочницу, спрашивает её. – Вы сказали, что сегодняшняя пьеса ставится по мотивам жизни королей. – Чем сразу показывает себя серьёзным и сведущим театралом, и скорей всего в той части театральной жизни, которая отвечает за комедийные постановки. А иначе как можно объяснить факт расплескавшейся на лице цветочницы радостной улыбки.

– Вы очень точно подметили, – со смешком ответила цветочница, – сказав по мотивам жизни королей.

Тиша между тем почему-то обиделся на такой ответ цветочницы, и он с некоторой язвительностью спрашивает её. – А вы, наверное, таким образом приобщаетесь, а может быть даже и готовитесь к царственной жизни? – На что цветочница имела полное право на обиду и суровый взгляд на этого Тишу, но она пропустила этот его словесный укол и смиренно сказала. – Всё может быть. – Чем заставила Тишу пожалеть о своих сказанных словах. И он чтобы как-то устранить возникшую неловкость, спрашивает цветочницу. – Так вы тоже принимаете участие в постановке?

– Можно и так сказать. – Туманно ответила цветочница.

– А я знаю, даже кого вы играете. – На этот раз влез в разговор заскучавший Глеб.

– А я знаю даже больше, – усмехнулась цветочница (а с этим никто спорить не собирается, это и так понятно, но только если это не касается тех областей науки, где силён Глеб – в компьютерные играх), – и могу предположить, на кого вы намекаете.

– Ах, вот она про что! – мог бы ахнуть непроходимый тупица, но Глеб и Тиша не относились к ним никак, и поэтому не ахнули, а Глеб сказал. – Мне кажется, что вам не представляет большого труда и даже не нужно слов, чтобы играть принцессу.

– Честно сказать, вы своим заявлением поставили меня в довольно затруднительное положение. – Нахмурившись сказала цветочница, затем немного подумала и, глядя на вдруг испугавшегося Глеба, сказала. – Ладно, уговорили, – цветочница, улыбнувшись, вернула к жизни Глеба, – вы же не видели, как я играю и на что я способна, а значит, имели право на такое своё претенциозное мнение.

– Ну а что насчёт других. – Вновь взял слово Тиша, тем самым решив сгладить неровности разговора. – Они не испытывают проблем для того чтобы вжиться в роль царственных лиц. Ведь королевских примеров для подражания практически не осталось.

– Ну, подражать здесь действительно нечему, а что касается наглядности, что скорей всего вы имели в виду, то посмотрите вон туда. – Сказала цветочница и, повернувшись в сторону занавеса, кивнула в дальний от них угол со стороны занавеса, где скопилось несколько лиц в царственных одеждах, которые поочередно, слегка отодвинув занавес, заглядывали в образовавшуюся щель. После же того, как заглянувший в это открытое для себя пространство, как например человек под маской великого монарха Карла Великого, наполнялся тем, что он там увидел, то он возвращался к своим коллегам монархам уже не таким, каким он был прежде, а с застывшим на лице впечатлением и частичным отражением увиденного.

Ну а его коллеги монархи, особенно один, похожий на короля Ричарда Львиное сердце – он слишком отважно смотрел на своих коллег монархов и беспощадно пускал им дым в глаза из своей сигары, и при этом никто ничего не мог сказать против его огромных кулаков – как только монарх-коллега оборачивался от щели в занавесе к ним с застывшим лицом, то тут же приступали к его критическому обсуждению.

При этом надо понимать, что прежнее величие нынче не в чести и даже оспаривается потомками. Да и сегодняшний монарх, честно сказать поизмельчал и не готов рубить с плеча пойманных на чём-нибудь предосудительном своих подданных. И понятно, что Ричард Львиное сердце, как плоть от плоти своего, а не того времени, не питает ни малейшего уважения к столь великому монарху, каким считался Карл.

– Ну, халтура. – Используя чуждый монархам язык и связанный с копипастой огрех, заявлял Ричард, не только Львиное, но и бессердечное к своим коллегам-монархам сердце (вот такой парадокс). – У принца хоть и рожа паскудна, но всё же в ней есть то достоинство, которого в твоей роже полной конформизма, этого только подобия, а не искренности, ни капли нет. А вот протухшего портвейна, сколько угодно, и им до сих пор от тебя несёт. – Как всегда Ричард начал своеобразно своему видению переходить на личности, что мало кому понравится, и усугубляет в ещё более тусклую, совершенно не авторитетную сторону выражение лица монарха Карл Великого, который уже решил про себя, с помощью заговора свергнуть с престола этого невыносимого Ричарда в статисты. Благо режиссёр так же сильно, как и он любит портвейн в себе, а не как некоторые, себя в портвейне – все знали не сдержанную натуру Ричарда, который ни в чём не знал удержу, в том числе и смаковании столь благородного напитка королей, портвейна. В результате всё для него заканчивалось как всегда, под столом, весь в портвейне, а для всех других печально – Ричард прежде чем таким образом успокоиться, успокоил кулаком нескольких коллег-монархов.

– Да оттого-то, что он не король, а принц, у меня ничего и не выходит. – Накуксился Карл.

– Плохому танцору, всегда что-нибудь да мешает, даже если он кастрат. – Ричард этим своим похабным заявлением, прямо-таки оглушил Карла, чего не скажешь о стоящих рядом с ним коллегах-монархах, которые в своём веселье поддержали Ричарда.

– А ну, отвали. – Отогнав в сторону Карла, Ричард занимает место у занавеса, затем приоткрывает его, и заглядывает в появившуюся щель.

– И на кого они все там смотрят? – спросил цветочницу Тиша.

– На присутствующую сегодня на премьере королевскую чету. – Ответила цветочница.

– А! Впитывают в себя царственного величия. – Догадался Тиша.

– Отливают в лице и сердце самодержность. – Уточнил Глеб.

– Скорее уподобляются. – А вот ответ цветочницы прозвучал даже как-то очень язвительно, вызвав удивление на лицах Глеба и Тиши. Но цветочница не заметила этих их взглядов, да и Ричард вернулся из внешних пределов занавеса, зрительного зала, и требовал от коллег-монархов для себя объективности.

– Только не врать! А то я знаю ваши завистливые души. – Грозно предупредил своих коллег-монархов Ричард, сурово посмотрев на них из под своего вздёрнутого в самые небеса носа.

– Одно могу сказать. Хорош. – Сделал заключение самый высокий монарх из всех известных режиссёру этой своей постановки Селебрити, Пётр. Правда у извечного антагониста режиссёра, автора пьесы, Успешного, на этот счёт было другое мнение, и он, отталкиваясь от основанных на достоверных фактах исторических источников, изначально прописал в своей пьесе другого монарха, Николая первого, который по всем метрическим сведениям, был выше своего предшественника Петра. Но разве возможно в чём-то оспорить режиссёра, да ещё такого новомодного, как Селебрити, у которого в поклонниках ходит весь бомонд. Да никогда. У него на всё есть своё режиссёрское видение.

– Что ты мне тут пургу втуляешь. – Перейдя на более понятный для обычных людей язык, режиссёр в одно мгновение поставил на своё место, ещё сука пытающегося отстаивать своё авторское право, драматурга Успешного, который своей фамилией и тем, что она олицетворяет, всецело обязан режиссёру Селебрити. А начавший хорошо питаться в ресторанах, а не у себя на кухне Успешный, об этом понятно что стал забывать и начал дерзко прекословить своему благодетелю, который вытащил его из дерьма неизвестности.

– И мне плевать, что там пишется в этих энциклопедиях. У меня свой художественный взгляд на высоту человека, а тем более на монарха. И физические достоинства здесь не самое главное. Внутренний рост гораздо весомее, нежели все эти физические совершенства. И Пётр в отличие от Николая, который может быть по физическим параметрам и был выше, тем не менее оказался его выше. Ему хватило своего роста, для того чтобы возвыситься над собой и заглянув за границы своего самодержавия, увидеть просвещённую жизнь. Ты понял? – бесцеремонно ухватив Успешного за ворот его рубахи, зло заявил Селебрити. Но видимо режиссёр слишком сильно перехватил через рубаху горло Успешного, или же он всё же имел лестные предложения от других режиссёров, но так или иначе, а Успешный проявил упрямство и, покраснев лицом, только выкатив из орбит свои глаза, мычал.