Причины и следствия моего Я

– Главное, чтобы вы лично присутствовали, – ответил главный судья, оставив Джованни Леонардо довольным тем, что тот чётко следует установленному регламенту матча.

– Ну а что насчёт технической, так сказать, матч-части? – Джованни Леонардо вновь искрит остроумием, что вновь сводит в узлы животы судейской коллегии, которая дав себе небольшую смешливую передышку, спустя это весёлое мгновение, через бокового арбитра принялась излагать всю суть игрового дела.

– Участники должны сыграть 12 партий с классическим контролем времени: каждому игроку 100 минут с добавлением 50 минут после 40 ходов, 15 минут после 60 ходов и 30 секунд после каждого хода, начиная с первого. После шестой партии происходит перемена цвета, – на автопилоте затараторил боковой арбитр, чья скоростная, неуважительная к слуху Джованни Леонардо тарабарщина, судя по его недовольному виду, пришлась ему не по вкусу. Но этот юный, под шестьдесят лет арбитр, видимо, ещё новичок, и не имел дела с Джованни Леонардо и его подручным, так сказать, спарринг-партнёром, мясником из Палермо, и поэтому не замечает эти намёкливые лицеволнения Джованни Леонардо. Но Джованни Леонардо сегодня в несколько большем расположении духа, нежели обычно, и он в один ручной хлопок затыкает рот этой говорливой несносности. После чего широко улыбнувшись своей чарующей улыбкой, ставит точку во всём этом оглашении правил.

– Я бы не стал так далеко заглядывать. – Своим заявлением, Джованни Леонардо приводит весь зал в восторг. После чего он, дождавшись, когда уляжется это волнение, стряхнув со своего чёрного в полоску костюма пылинку, твёрдым шагом направляется к ожидающему его присутствия шахматному столу.

– Так. Я смотрю, фигуры уже заняли свои места. – Подойдя к столу и, бросив свой взгляд на шахматную доску, констатировал факт присутствия фигур на столе Джованни Леонардо.

– Ну, что ж поделать, наверное, поделом мне за то, что я опоздал! – Присказка Джованни Леонардо заставила взмокнуть главного судью соревнований.

– А я ведь, и как вам не знать, – Джованни Леонардо бросил нехороший взгляд на судью на поле, чем вызвал у того колики в животе, – хоть человек и глубоко верующий, но всё же имею самую малую склонность к суеверию, и перед игрой сам расставляю свои игровые фигуры, – сказал Джованни Леонардо и, резко схватив ладью, в одно движение заставил зажмуриться массу судейского народу, в один момент глубоко прочувствовавших верность истины – не суди, да не судим будешь. Но к удивлению широких судейских лбов, сия ударная участь их сегодня миновала, и Джованни Леонардо, вновь проявив выдержку, улыбнулся и, вернув на место ладью, на этот раз заметил стоящего рядом со столом претендента.

– Да уж. Нечего сказать, пошёл нынче претендент, – обойдя вокруг претендента и, вернувшись на своё прежнее место за столом, выразил своё недовольство Джованни Леонардо. – И с этим мне, значит, предлагается играть? А вдруг ему вздумается нападать? А мне что значит? – Обведя своим зорким взглядом судейскую комиссию, Джованни Леонардо, усмехнувшись, вопросил. – Придётся защищаться?!

И этот, очень грозно позвучавший в устах Джованни Леонардо вопрос, определённо достиг своей цели. И при этом он достиг не только судейские уши, но и их сердца, которые даже несмотря на то, что они уже давно попрятались в свои укромные пяточные места, судорожно среагировали в ноги. После чего зал накрыла мёртвая тишина, где даже настенные часы, в одно мгновение из механического табло преобразовались в цифровое, и теперь вместо времени показывали температуру окружающего воздуха, которая, судя по накалу здешних страстей, в своём росте начала поспевать за временем.

– Да я пошутил, – насладившись тишиной, улыбнулся Джованни Леонардо, и своим весёлым заявлением закончил игру «море волнуется раз», из которой, судя по некоторым впавшим в спазм и детство лицам, не всем удалось выйти достойно. Но возможно эти спазмические лица были не столь малодушны и зациклены на себе, а, скорей всего, они, дабы не тратить время на обратные лицевые движения, предчувствуя в будущем подобного рода повторные действия Джованни Леонардо, так и остались на своём одном месте. Что, надо отдать им должное, и произошло вслед за следующим волнительным вопросом Джованни Леонардо:

– Ну и какого цвета фигурами я буду играть?

Что и говорить, а этот самый простой вопрос, неожиданно поставил в тупик членов судейской комиссии, совершенно забывших о том, что Джованни Леонардо любит красный цвет. Что ж, делать нечего, и судейской коллегии приходится идти на риск, и они, выпнув из своих рядов самого юного, под шестьдесят лет арбитра, отправляют того на заклание к Джованни Леонардо.

– Для определения цвета фигур, требуется провести жеребьёвку, – заикаясь проговорил юный, под шестьдесят арбитр, который своим невнятным заявлением смутил, как своих коллег по судейскому цеху, так и самого Джованни Леонардо, в одно мгновение вспыхнувшего на месте.

«Боже, что он говорит! Надо было предлагать белые. Он что, нас всех под монастырь подвести хочет?!» – Ухватившись за свои седые головы, вместе со вздохами выдавали своё недоумение судьи.

– Да ты, я смотрю, оптимист! – На последнее заявление одного из судей, сглотнув кадык, сделал замечание лысый судья.

– Как? Забыть про мастерство и годы упорного труда, которые мне понадобились для того чтобы достичь того, что я умею? И вот так сразу всё отдать воле случая?! – схватившись за волосы на голове юного, под шестьдесят лет судьи, громко возмутился Джованни Леонардо.

– Нет! Нет! – Уже истерично кричал юный, под шестьдесят лет судья, теперь уже крепко схваченный Джованни Леонардо за уши.

– Мне, как всякому уважающему себя профессионалу, не нужны поблажки со стороны судьбы. Так что я отдаю право выбора цвета фигур своему сопернику. А себе, так уж и быть, оставляю право первого хода, – заявил Джованни Леонардо, отпустив уши судьи, который, постигнув всё великодушие Джованни Леонардо, вслед за всеми закричал:

– Вот это справедливо, браво! Умеет Джованни пройти через игольное ушко!

Под этот шумок, Джованни Леонардо, угадав по смиренному взгляду претендента его выбор, занимает своё игровое место и, устроившись поудобней на третьей перемене стульев, приступает к подготовке к игре.

Так он вначале снимает свой перстень с перчаток и укладывает его во внутренний карман пиджака. Затем настаёт очередь самих перчаток, из-под которых на свет показывается ещё один набор колец и печаток, которые своим ярким отблеском световых и людских желаний, смущают глаза претендента, который уже начинает волнительно заглядываться на все эти роскошные заглядения, так и притягивающие к себе его сердечный взгляд. После этого Джованни Леонардо поправляет свой ярко красный платок в верхнем кармане пиджака, лезет в другой карман, откуда на свет появляется расчёска, которая в руках Джованни Леонардо своё дело знает и быстрым стрижком проходится по его тонким усикам, растущим над самой губой. Затем расчёска возвращается на своё место в карман пиджака, из которого на этот раз выуживается опасная бритва, которая к заметному удивлению и волнению претендента, занимает своё место на столе рядом с Джованни Леонардо. Который, заметив этот вопросительный взгляд претендента, как человек не имеющий привычки что-либо скрывать, и предпочитающий ясность неясности, тут же, не с ходя с места, прямо в лоб спрашивает его:

– Есть вопросы?

– Да, нет. – Благоразумие взяло верх в претенденте, вынудив его больно не задаваться.

– Эта вещь всегда отрезает пути ведущие к лишним вопросам, – погладив опасную бритву, всё же дал свой ответ Джованни Леонардо, взявший другой рукой пешку и открывший ею окно широких возможностей для себя и ограниченных для претендента.

– d2-d4, – претендент своим вариантом «Сицилианской защиты» спутал все намерения Джованни Леонардо, увидевшего в этом ходе претендента длинную руку семьи Ризоцци. А ведь его семья с ними ведёт беспощадную войну, что заставляет его более внимательно посмотреть на претендента, сквозь круглые очки которого на него смотрели полные беспощадности глаза…

*******

Алекс вдруг почувствовал, что его глаза находятся в каком-то необычном, в некоем остывающем и прижатом состоянии, где довлеющей над ними массой, как выясняется, как всегда оказалась его голова, которая в каком-то своём безумном устремлении, вдруг решила прижаться к окну, где она спустя это запамятливое мгновение, потраченное на обзор шахматного матча, и была обнаружена пришедшим в себя Алексом, который, как оказалось, стал жертвой своего недосыпа.

– Вот ведь как меня кидает! – Констатировав факт своего неучастия в жизни собственного организма, Алекс, к своему удивлению обнаружил аккуратно уложенный на стол смартфон и поставленный на подоконник стакан. Что навело его на весьма благоприятную для себя мысль – он может за себя быть спокоен, раз даже в такие неучастливые моменты своей жизни способен на аккуратность. После чего он, дабы не усугублять это своё положение, посмотрев на часы, которые ему ещё давали свой запас прочности и время на безделье до появления на службе, решил сделать рокировку. И он вместо не оправдавшего ожиданий кофе, решил возложить всю бодрую ответственность на чай, который в тот же момент принятия решения был погружён в заварочный чайник, и после будоражащего сознание чайных листков кипящих звуков чайника, был омыт этим кипятком.

– Говорят, что Бодхидхарма, основатель Дзэн, медитировал девять лет, сидя перед стеной. Девять лет он постоянно находился только перед стеной, и иногда, естественно, он начинал засыпать. Он боролся и боролся со сном, желая оставаться осознающим даже во сне. Он хотел оставаться осознающим постоянно – свет должен продолжать гореть днем и ночью, 24 часа. Но вот однажды ночью он почувствовал, что не может оставаться бодрствующим, он засыпал. И тогда он отрезал свои веки и выбросил их! Теперь не было возможности закрыть глаза. И что случилось потом? Через несколько дней он обнаружил, что эти веки начали прорастать. Эти ростки стали чаем. Вот почему, когда вы пьёте чай, что-то от Бодхидхармы входит в вас, и вы не можете заснуть. А Бодхидхарма медитировал на горе Та… – Пока Алекс бездумно глазел на чайник, его вниманием завладел его внутренний голос, вытащивший из глубин его памяти на свет когда-то прочитанную им легенду.

– Что ж, посмотрим, как на вкус и цвет все эти легенды, – налив себе чаю, продемонстрировал своё недоверие Алекс (что говорить, после не оправдавшего ожиданий кофе, вполне предсказуемая реакция), и вооружившись новым оружием против сна, вернулся обратно к окну. – Да, уж больно это место имеет большое притяжение. – Алекс вновь вспомнил ту свою встречу с незнакомкой, на том же месте, где сейчас свернувшись калачиком, размещался никакой гражданин, с которым так и не справился этот неугомонный ветер.

Интересно, где та конечная остановка, куда всех так настойчиво приглашает ветер. Хотя его существование, скорей всего обусловлено необходимостью распространения чего-нибудь живого, в основном, плодов, этих зачатков будущей жизни. А это значит, что никакой гражданин очень зря не прислушивается к этим ветровым завываниям, которые однозначно привели бы его к какому-нибудь месту своего распространения, а там, глядишь, накормят, напоят и в мягкую постель уложат.

А ведь этот никакой гражданин своим присутствием на этом символическом месте (у каждого свои символизмы и сакральности) определенно напомнил Алексу о том, что ему надо ещё раз проанализировать ту не выходящую из его головы встречу.

– Нет, конечно, здесь нет ничего необычного и, наверное, любой на моём месте, так быстро не смог бы забыть такой приветливый взгляд, скорее всего очень симпатичной незнакомки, – ударился в размышления Алекс. – А на вопрос, как это понимать, скорее всего отвечу, что надетый на ней дождевик, идущий дождь и моя на внимание не сообразительность – в своей совокупности, так сказать, это стечение обстоятельств (в данном случае эти обстоятельства имеют своё объяснение) не позволило мне в должной мере разглядеть её лицо. Но к моему подтвержденному практикой разумению, обладательница такого взгляда не имеет права на несимпатичное лицо.

– Что-то вы заговариваетесь? – Поддержит Алекса его внутренний голос (да пошёл он), в ответ на этот вопрос очень приметливого и отличающего желания от возможностей реальности, другого внутреннего голоса, однозначно пессимиста.

– Ну, да ладно, я не для споров о вероятности возникновения возможностей и даже правил, завёл весь этот свой внутренний разговор, который больше уводит в сторону, нежели позволяет прояснить всю ту глобальную для природы необходимость (а она, по моему разумению, определённо существует) той моей встречи с незнакомкой у этого символического места. И хотя эта, в общем-то даже мимолётная встреча, в себе не содержала ничего из ряда вон выходящего (я случайно приподнял глаза и одними глазами увидел эту улыбчивость, видимо её интересный взгляд был прочувствован мною и призвал меня к внимательности, которую я мало проявляю в таких общественных местах), но она, тем не менее, отложилась у меня в памяти и до сих пор не выходит из головы. – Принялся размышлять Алекс.

–А вот почему спрашивается, я её встретил именно в тот самый день, когда её встретил, и ни днём и даже часом не раньше и не позже? Отчего спрашивается, зависит скорость и ситуативность, позволяющая организовывать эти встречи? Правда, возможно, как в моём частном случае, для того чтобы мой переезд сюда, в новое жильё, не показался мне удручающе скучным, проведение, стоящее на службе каждого отдельного природного ореола обитания живых существ, которым несомненно является наш новый микрорайон, в своих продуманных и туманных природных целях, взяло и организовало эту встречу.

– Так только что появившийся на свет ребенок, в первую очередь видит свою маму, которая для него будет той определяемостью этого мира, в который ему предстоит вступить. Так и для меня, имеющего ещё несформировавшееся мнение об этом новом для меня ореоле обитания, это первое симпатичное лицо, вызвав побуждающие к жизни любопытство и интерес жить в этом, а не в каком-нибудь другом месте, и должно заставить меня примириться с этим скучным переездом (который, по сути, является тем же переходом из одного состояния в другое).

– Но это всего лишь мои догадки, когда может быть, всё было до банальности просто. И эта девушка, сидя на кухне у себя дома, и от делать нечего (когда сердце свободно, то таково положение вещей), к своему удовольствию заметила в окно симпатичного парня (здесь нет и намёка на самолюбование, каждый себе видится только в таком симпатичном виде, таков закон природы), что и заставляет её немедленно отреагировать на этот призыв природы. И она, не долго думая, хватает ещё не наполненный пакет… Но, стоп. Кажется, у неё в руках было два довольно внушительных пакета. – Алекс, углубившись губами в глубины чая, таким удивительным способом остановил себя на этом заметливом замечании.

– Ну тогда возможно, что она, переругалась со своей старшей, не менее симпатичной и очень грациозной сестрой (старшая сестра всегда обладает такими преимуществами перед младшей), которая указала на её полную незанятость, в том числе и сердца. И требовательно, с элементами настойчивости, – вот отец вернётся с работы, я ему все расскажу, как ты мне помогала в уборке по дому, – убедила её. – Да, Вероника?, – пусть её так зовут, – спросила её старшая сестра.

– А ведь Вероника в своей рассеянности чувств, на которые намекает её чувствительное сердце, в некотором роде беззаботна и не связана крепостью уз с материальностью этого мира, отчего в её руках ничего не может удержаться и, грозясь разбиться, валится на пол. Что, конечно, учитывается её старшей сестрой Офелией, и она, принимая во внимание этот Вероникин дар, пропускать всё сквозь свои руки, дозволяет ей принимать посильное участие лишь в самых безответственных случаях, как, например, вынести мусор. С чем она и выпроваживается из дома.

– Ну а всякая безответственность, есть первая предпосылка для возникновения новых отношений. И Вероника, не испытывая затруднений в своей коммуникации с внешним миром, не стала скрывать своей заинтересованности к обладателю симпатичной внешности и мило одарила меня своей улыбкой. – Алекс, явно довольный такой версией предыстории возникновения той знаковой встречи, удовлетворенно расплылся в своей улыбке.

– А напомни мне, что на ней было надето в тот день? – Вдруг запросил для себя слова внутренний голос.

– А ты как будто не знаешь, – не заметив в этом вопросе подвоха, хмыкнул на него Алекс, – дождевик.

– А чтобы голова не намокла, она, скорее всего, и надела на голову капюшон, – детализация внутренним голосом Вероникиного костюма, вызвала в Алексе нотки ревности.

– Я что-то не пойму, к чему это ты ведёшь весь этот разговор? – Углубился в себя уже неулыбающийся Алекс.

– Да просто в вечернее время, когда идёт дождь, из-под капюшона ещё не то увидишь, а что не увидишь, то домыслишь. – Внутренний голос своей аргументированностью заявления прямо-таки сразил Алекса, который прижав свой горячий лоб к холодному стеклу окна, слегка остудился, а уж затем, чтобы эта внутренняя приземлённая противопоставленность сильно там не радовалась, на всю кухню громко заявил:

– А я вот её встречу и обо всём спрошу, и тогда узнаешь, кто был прав.

– Ха-ха. И чего ты ей скажешь? – Всё-таки невыносим этот внутренний голос.

– А я, во-первых, не пойду на поводу у тебя. Если провидением была организована эта её встреча со мной, то значит я, даже не пытаясь с ней как-то встретиться, обязательно ещё раз с ней встречусь и тут же познакомлюсь. Понял?! – Утверждающе заявил Алекс.

– Да всё я понял, – неожиданно встрял в разговор зашедший на кухню Мурзик. – А ты, как я погляжу, всё не спишь и всё так же безуспешно сам с собою споришь, – ухмыльнулся этот дерзкий кот, который обозрел Алекса и, поставив его на своё место в его жизни, повернулся к своей миске, которая очень своевременно была наполнена любимыми деликатесами Мурзика.