Все пишут книги на коленках

– Попрошу, заплатить за проезд, – противный голос кондуктора спускает Олега со звезд на нашу грешную Землю, заставляя его пожалеть о поспешности своих выводов, и признать, что всё-таки иногда и на его Земле, рождаются такого рода экземпляры, не знающие жалости к своим соплеменникам. Хотя, всего вероятнее, это не человек, а в образе кондуктора, перед ним предстали, как раз те злобные звёздные кондукторы с планеты Мерканта, которые вселяются в человека для того, чтобы предаваться своему любимому занятию: получать плату за проезд. Да и этот страшный рот, готовый тебя проглотить, и её звероподобная улыбка, практически снимает все сомнения в его предположениях. Но размышления кажется Олега, прерваны настойчивостью кондуктора с планеты Мерканта.

– Я говорю, за проезд платить будете?

– Да, сейчас, – говорит Олег, судорожно бросаясь искать по карманам свой кошелек, который, к его облегчению, и к не очень-то большому кондуктора, ожидавшего небольшого, для разрядки спектакля в конце смены, был найден.

Но если, для кажется Олега, всё прошло удачно, то для второй половины кондуктора с Мерканта, всё не так и ему, пожалуй, сегодня придется услышать всю невысказанность уже его второй половины. А ведь она скорей всего, на работу-то ходит не из-за денег, которых, собственно, здесь и не заработаешь, что опять же служит стимулирующим для нее фактором, а из любви к особенностям этой работы, не позволяющей ей застаиваться, и выплескивая наружу, то есть, в то место, где находится пассажирский люд, всю свою неудовлетворенность этой жизнью.

А уж если сегодня вышло так, что день выдался неинтересным до событий, то единственным её слушателем, поневоле становился её единственный супруг, находящийся под железным сапогом своей половины. Которая, сняв каблуки после свадьбы, решила, что это для неё не очень удачный вариант, и что обувь на сплошной подошве куда более удобнее и комфортнее, чем шпилька, что, можно сказать и послужило для неё тем поведенческим толчком, в осознании ею того своего места в этой жизни. Так забыв про каблуки, она постепенно начала забывать и про другие женские аксессуары, так отличающие их от второй части двуногих, что, в конце концов, и отразилось на ней, и вылилось в то, на что и приходится смотреть пассажирам автобуса маршрута номер девять.

– Поутрируй тут ещё у меня! – вдруг послышался грозный голос кондуктора с Мерканта, заставив задрожать кое-кого. Но, заметив, что эти слова, сказанные в трубку сотового телефона, относились к её второй половине, этот кое-кто продолжил повествование и вернулся к кажется Олегу. Который, отложив кошелек обратно в карман, и найдя в другом отделении паспорт, собирался с духом для того, чтобы открыть его, и через него открыть для себя то, что он забыл где-то далеко в своей памяти. А ведь не всё так легко, как кажется. И кто знает, что произойдет после того, как он прочитает о себе написанное в паспорте? Ведь если он вспомнит, то тогда, наверное, всё хорошо и лишь как-нибудь потом, нужно будет обратиться к врачам. Ну, а если, он не вспомнит, то тогда, что делать, как ему поступить в этом случае, и кто еще знает, с чем это связано? Хотя, пожалуй, и при этом варианте, наверное, тоже, придётся обратиться к врачу. Ну всё, хватит гадать. И вот, кажется Олег открывает паспорт, где с его страниц, к его ужасу, на него смотрит…

ГЛава.5

Довольно спорная в рабочем и бытовом плане глава.

– Ну, и как тебе начало? – спрашивает Грег у Алекса, прочитав тому первую главу, написанную им по следам вчерашних событий.

– А говоришь, не любишь кино! Сам-то прибегаешь к сериальному приему, заканчивая на самом интересном, – следует ответ Алекса, которому, надо признать, не так-то легко ответить. Ведь он несколько ревнив в вопросе, который касается творчества, да и к тому же Муза, как ему кажется, вчера ему тоже подмигнула.

В общем, он считает… Но прежде чем узнать, что собственно он считает, мне хотелось бы раскрыть небольшой секрет по части понимания того, как надо себе отдавать отчёт при произношении рецензий насчёт твоих товарищей по цеху, хоть даже они и числятся в ваших друзьях. Ведь, как всем известно, в любви, и в особенности в творческой её ипостаси, друзей не бывает, и даже твой соавтор или попутчик на этом пути в искусство, довольно эгоистичен и ревнив, и неосторожная фраза или замечание, вполне может разрушить эту дружбу навек, и привести к ожесточенной войне. Так что, не надо удивляться тому, что в творческой среде приобрел популярность свой дипломатический, или, говоря иначе, более близкий к ним «Эзопов» язык, благодаря которому, сохранились не тронутыми столько светлых голов, пробующих себя в жанре беллетристики. Ну, а кому уж сильно невтерпёж, то для них всегда открыта дорога в социальные сети.

Конечно, первопроходцами в этом дипломатическом жанре рецензирования, достигшего высот искусства, несомненно, можно считать художников, в особенности их ответвление – авангардистов. Иногда даже складывается впечатление, что эти новые слова в живописи, как раз своей целью имели, поддержать, так любимую всеми касту оценщиков картин. И можно даже предположить, существование заговора аукционистов, которые и дали ход таким направлениям в живописи, как абстракционизм, кубизм и другие языксломаешьизм.

И теперь, благодаря появлению этих новых течений в искусстве, какому-нибудь большому ценителю капиталов, а значит, и ценителю искусства, желающему приобщиться к нему, и значит, вложиться в покупку картин, приходится в этом деле оценке картин полагаться на этих оценщиков картин. Ведь теперь твой глаз, как оказывается, ничего не значит, и для должной оценки картины требуется консультация специалиста, который, конечно же, всегда в курсе всего, и может разложить для вас по полочкам, где в картине бьёт экспрессия, а где зашкаливает темпоральность. Ну, и в частных случаях, он может по секрету показать вам, в какой части картины Малевича, чёрные (не путать с синими) негры бьются в пещере.

А какой простор для своих умозаключений получили различные очень важные арт-критики, которые с глубокомысленным выражением лица, глядя на очередную композицию заявляют: «Это глубоко реалистично» – чем приводят в восторг окружающих зрителей и самого художника. Но стоит ему заявить: «Это реализм какой-то» – как всё, художник уже готов привязать висящий на его шее шарф к какому-нибудь фонарному столбу, чтобы качающийся фонарь время от времени освещал ещё одну жертву искусства, так и оставшуюся недопонятой. Но раз вы говорите реализм, то значит, так тому и быть. Вот и получайте. И это вам не какие-нибудь неработающие причиндалы к брусчатке экспрессивно прибивать, а это и есть реализм.

Ну и, конечно, главная похвала для художника, если кто-то заметит, что, как оказывается, в его работах прослеживается ранний Шагал. А вот где и когда он сумел проследить, так и остается тайной. Но, для художника это не важно, хотя, он очень чутко следил за своей картиной, и не мог бы не заметить этого неуловимого, как его там, любителя пошагать. Но всё равно, он преисполнен восторга, и уже раздулся от своей значительности, для которой уже не так важно, шагал ли или не шагал этот самый Шагал. Теперь он будет ориентиром для всяких там юнцов, в картинах которых ещё никто не шагал.

Что же касается писательской братии, то здесь тоже приходится прибегать к премудростям дипломатического языка, дабы в будущем не стать посрамленным, и самим быть достойно оцененным своими собратьями по перу.

– Ну, и что скажешь? – серьезно и, как показалось Алексу, очень нервно повторил свой вопрос Грег.

– Знаешь, скажу прямо, мне понравилось, – заявил Алекс достаточно прямо. Правда, вот эти заявления о прямоте пути, почему-то всегда не внушают доверия, заставляя нас искать эту вторую непрямую дорогу. Но эта подозрительность возникает позже. Первым же охватывающим тебя чувством, является внезапная радость и благодарность другу за такой отзыв, после чего тебе даже хочется отбросить все условности и обнять его. Но вот, первое радостное смятение проходит, и вас начинают одолевать смутные сомнения, и вы начинаете через наводящие вопросы, испытывать своего первого читателя на предмет знания своей работы, вопрошая, что именно ему понравилось, и что, если такое возможно, не очень (не забывая при этом хмурить брови).

– В техническом плане, слог не вызывает нареканий, кроме нескольких проблемных мест, но это исправимо при редактировании. Что же касается внутренней начинки, знаешь, ты прям в точку попал, описывая вчерашнего типа. И, знаешь, я заинтригован началом, которое раскрывает нам широкое поле для развития сюжета. В твоем вступлении чувствуется влияние раннего Диккенса, при этом ты привнес философский оттенок в смысловую составляющую текста, в результате чего получилась неплохая оКантовка Диккенса. Так что, я вижу еще много точек соприкосновения, не только для заимствований, но и для нашей дальнейшей благотворной работы. Но я бы не был твоим другом, если бы не добавил свою ложку дегтя в твою бочку меда. Да, есть моменты, которые вызывают у меня озабоченность, а именно, этот нелицеприятный кондуктор, которая, по моему мнению, своей неустроенностью жизни, совершенно не придает оптимизма работникам, трудящимся в сфере общественного транспорта, – на одном дыхании произнес эту тираду Алекс, чем вызвал улыбку у Грега, и ответное:

– Да хорош, мне голову морочить. Говори же, что пойдет, а что нет?

– И ничего я, не морочу голову. Мне и вправду понравилось. Кстати, и чего такого ужасного, твой герой мог увидеть в паспорте? – задал вопрос Алекс.

– А разве не ясно? Ну, сам подумай, ведь для читателя существует не так много вариантов развития действия. – ответил Грег.

– Неужели фотографию кондуктора? – с деланным ужасом предположил Алекс.

– Эта тема для тебя, я смотрю, стала близка после твоего безбилетного проезда, – засмеялся Грег.

– Нет, я серьезно. Мне твоя история с кондуктором определенно нравится. Ведь от того, кого он увидит в паспорте, зависит вся последующая сюжетная линия. Вот представь, он открывает паспорт, в ожидании всего чего угодно, но, как это всегда бывает в жизни, она преподносит вам такой сюрприз, которого вы уж точно не ожидали увидеть. Со страницы паспорта на, кажется Олега, смотрело чем-то удивлённое лицо кондуктора с Мерканта, отчего кажется Олег, сначала поразился увиденным, и уже после этого пришел в ужас от осознания странности происходящего. Но, когда на его плечо сзади легла чья-то рука, то в тот момент он уже не мог точно осознавать принадлежность окружающей материальности. После чего сопровождающий движение руки, незнакомый ласковый голос спросил его… – со сверкающими глазами продекламировал свое продолжение Алекс и, заметив удивление Грега, спросил:

– Ну как?

Тот же, в свою очередь, хмыкнул и сказал.

– Слушай, я даже не ожидал такого. Блин, а здесь и вправду существует точка разворота, после чего сюжетная линия меняет своё направление.

– А я что говорил! – самодовольно заявил Алекс.

– Ну, так что же дальше? Что там его этот голос спросил, и почему он вдруг незнакомый? – спросил Грег у Алекса.

– Ну, я ещё не знаю. Может, спросил, что, как хорошо, что вы мой паспорт отыскали, а то я его уже устала искать, – полный иронией, начал фантазировать Алекс.

– Ну, так мы далеко не уйдем, – заявил Грег, тем самым сбил смешливость у Алекса, заставив его, во-первых, принять серьезный вид, и во-вторых, кажется, над чем-то задуматься. После чего Алекс очень серьезно спросил у Грега.

– А сам то, что задумал? Может, посвятишь меня?

– Ну, ты и сам, наверное, догадался. Нам важно сейчас другое, как найти обоснование провалу памяти нашего героя. Да и вообще, надо выработать для него легенду, кем он явится для нашего читателя, – начал размышлять Грег.

– Ну, я как понимаю из предыстории, этот Олег, кстати, почему именно Олег? – поинтересовался Алекс.

– Ну, знаешь, придётся, наверное, часто вести диалог от первого лица, и мне показалось, так удобнее, – ответил Грег.

– Понятно. Ну, значит, он у нас, по всей видимости, имеет пристрастие к алкоголю, раз у него появляются проблески памяти, в которой он, уже оказывался в подобной ситуации при употреблении спиртного. Но здесь ситуация осложняется своей необычностью, с какой-то новой спецификой, потерей идентификации себя. Знаешь, нам надо с тобой поосновательней разобраться в этой теме, когда, почему, и тому подобное. А лучше, и вовсе сходить проконсультироваться у врачебного специалиста, – предложил Алекс.

– Знаешь, а эта идея с врачом, мне определенно нравится, – согласился Грег.

– Ну, ладно, это мы решим. Что же касается самого героя, то в качестве эскизного варианта можно предположить, что он какой-нибудь нейрохирург, что даст нам возможность зацепиться за тему провала в памяти, которая может быть вызвана как искусственно, так и случайно. Также, тут существуют варианты: сам ли он был инициатором этого действия, либо же какие-то внешние силы поспособствовали этому в своих целях. Короче, очень широка вилка возможностей, от выбора которых и будет зависеть то русло, куда потечет наше действие сюжета, – выдал свое видение Алекс.

– Идея с нейрохирургом мне понравилась, но мне кажется, что лучше его сделать пластическим хирургом. Это дает нам куда более широкие возможности. Тут и деньги, тут и светский, и криминальный мир, да кто там только не вертится, – предложил свою версию Грег.

– Точно, – заявил Алекс. – И он, после какой-нибудь операционной ошибки, вызванной дрожанием рук после очередного загула, делает операционную ошибку. Правда, какую, трудно выбрать из подходящих вариантов, то ли добавил туда, где надо было убавить, то ли наоборот, убавил там, где надо было добавить. В результате чего, все остались недовольны, и нашему врачу, дабы ему не отрезали там чего-нибудь того, без чего он не смыслит своей жизни, срочно необходимо уже самому делать пластическую операцию.

Во, точно, он делает себе операцию по смене лица и затем, выходя из наркоза, теряет вместе со своим прежним лицом и память о себе. И затем, пытаясь вспомнить себя, прибегает, как ему помнится, к не раз испытанному верному средству – алкоголю, чем ещё больше усугубляет свое положение, и оказывается унесенным автобусом куда-то на окраину города. Ну, а после того, как он садится обратно в автобус и открывает свой новый паспорт, он видит перед собой, то лицо, на кого он стал похож, что и приводит его в ужас. И знаешь, чьё это лицо? – зловеще проговорил Алекс. На что, так же таинственно, полушёпотом, как заговорённый спросил Грег.

– Чьё?

– Кондуктора, – заржал Алекс, чем свалил с ног от смеха Грега, не ожидавшего такого зловещего исхода дела.

– И над чем это мы, смеемся? – вдруг неожиданно, послышался голос вошедшего ведущего редактора Германа.

– Над кондуктором, – изнемогая от смеха, с секундным разрывом ответили эти двое работников издательства, сжимая свои животы. Чья судорожность конвульсий, приобрела над ними такую власть, что, казалось, отпусти они сейчас животы, то они начнут свою самостоятельную жизнь, строя незнакомым прохожим рожицы из своих телодвижений, которые, возможно, заставят вас задуматься над бренностью своего никчемного существования, и бросят вас в объятия учителя танца живота. Где вы, умоляя его, на коленях будете просить научить вас таким фантасмагорическим движениям, и пусть он клянется и заверяет, что этому причудливому танцу он учит только девушек, вы все равно будете требовать от него посодействовать вам. И лишь только после многочисленных заверений знатоков искусства этого танца, вы отстанете от него, уже ища для себя покоя в обществе йогов, которые, как вам сказали, обладают достаточными знаниями, чтобы обречь вас на покой. Но наши друзья, будучи информированы о подобного рода последствиях, дабы не искушать неподготовленного зрителя, крепко держаться за животы, так и не выпуская их из-под своего контроля.

Но облеченный властью Герман, не видит перед собой никого и ничего такого, над чем можно смеяться. Тем более, шутит не он, или тот же издатель, что весьма существенно при определении твоей реакции на рассказанную шутку, да, к тому же, у него есть основания считать, что этот смех плачет по нему, что не может его не возмущать. Но зацепится ему не за что, да и смеху с его-то неудержимостью, разве можно что-то противопоставить и поэтому Германи-ку ничего другого не остаётся делать, как по скорей перевести разговор в плоскости насущного.

– Не знаю, что вам там опять привиделось, но у меня для вас есть объявление. Значит, в пятницу, в ВВЦ будет проводиться книжная ярмарка. Так вот, издательство для своего представительства выбрала ряд работников для участия в ней (я бы вас не выбрал), но издатель требует присутствия всех работников для участия в панорамной съемке и поэтому… (Герман-ик внимательно посмотрел на них) Так что, найдите себе приличные костюмы и будьте готовы к десяти часам быть там, – заявил Герман-ик и, бросив на них презрительный взгляд, покинул помещение. Ведь рабочий день подходил к концу, и надо было уже собираться домой.

Но нормированию дня подвержены только натуры посредственные, занятые в основном физическим трудом. Для творчески же настроенных людей, или же для работников умственного труда, день не поддается упорядочиванию, и даже сон не является для них отдыхом от блуждающей мысли, которая, если захочет, и там вас достанет. Они бы и рады отдохнуть, но это самая неспокойная мысль все тревожит их, не давая успокоиться. И приходится им все чаще прибегать к стимулирующим средствам, дабы хоть на время нейтрализовать свою мысль, тем самым приводя свои души в смятенье. Конечно, это дает только временный эффект и, пожалуй, после этого временного отдыха, ваша мысль вновь вас побеспокоит, но уже с двойным напором, напоминая вам обо всех тех ваших бессмысленных поступках, на которые вы оказались способны в таком очень отстраненном от осмысленности состоянии.

Но что ж поделать, раз природа распорядилась в жизни так, что кому-то все-таки надо внимать, а кто-то должен быть внимаемым. Так и приходится мысли внимать своему носителю, работнику умственного труда, которому приходится быть внимаемым. Ну, а если он забудется, то на помощь мысли придет работник физического труда, и проконтролирует процесс принятия решений или внимаемость уже работника умственного труда. Вот такая она, мысль, со своим материалистическим видом на жизнь. И попробуй оспорить ее, мигом потом не уснешь.