Многомирие: Колизей

– Вроде того.

Я стал ходить из угла в угол и думать.

«Что делать? Доказывать, что я не Вернер? Я буду это делать, обязательно буду, но что это даст? Пожалуй, ничего. Бежать? Ага, сбеги отсюда. Но этот Вернер же смог! Хотя кто он и кто я?»

Когда мои эмоциональные батарейки сели, я просто упал на ближайшие свободные нары и уставился в потолок.

– Э, как тебя колбасит-то, – подметил Пётр на русском. – Сражаться, очевидно, ты не умеешь…

Я помотал головой.

– Плохо, потому что завтра у тебя бой, – добил он уже на латыни.

Я аж подскочил с нар.

– С кем?!

– Никто не знает до самого выхода, – сказал Вилберт. – Возможно, со мной. Или с Петром. А может быть, с кем-то из свободных.

– Пойдём, – Пётр встал и хлопнул меня по плечу. Да, парень очень крепкий. Синяк, наверное, останется. – Потренируем тебя.

Тренировочный зал оказался ещё просторней. Комната где-то десять на десять метров, всё тот же старый обшарпанный бетон, но вот под ногами внезапно оказалась резина. В углу лежало два коротких меча и два прямоугольных слегка загнутых щита с изображением римского герба. Я видел эти щиты на картинках, они были подобны тем, что сейчас обычно использует полиция, но мне они помнились куда более крупными. Эти же щиты были чуть меньше моего туловища, а меня не назвать особо высоким парнем.

– Когда-то эти щиты были огромными, – будто прочёл мысли Пётр, очевидно, поймав мой взгляд. – Сейчас они достаточно маленькие и лёгкие, чтобы сражение было динамичней и напряжённей.

– Что, гладиаторы так и сражаются на мечах? – неуверенно произнёс я по-русски, надеясь на то, что различий между моим русским и местным не особо много.

– На разном оружии, – ответил Пётр. – Мы – да, на гладиусах.

Он поднял с пола щит и гладиус, я последовал его примеру. Короткий меч, длина которого не достигала и метра, был лёгким и удобно лежал в руке. Лезвие, покрытое хитрым узором, в который вплеталась аббревиатура «S.P.Q.R.», было отполированным, блестящим и гипнотически красивым. Что сразу бросалось в глаза, так это отсутствие гарды, защиты для руки, к наличию которой все мы так привыкли благодаря различным фильмам, играм и иллюстрациям. Я понимал, что она и не нужна в такого рода боях, ведь это не фехтование, и обороняться здесь нужно щитом, а не скрещиванием мечей; просто было непривычно. Сам щит был прямоугольным и слегка выпуклым. Его кроваво-красную поверхность украшали похожие золотистые узоры, а по центру всё тот же гордый орёл с герба сидел на всё той же надписи «S.P.Q.R.».

– В твоём случае главное – не столько умение драться, сколько, – он замахнулся на меня гладиусом, остановив его в миллиметре от лица, – умение вовремя закрыться щитом.

Я резко отпрыгнул от острия гладиуса, да так, что упал на свою пятую точку.

– Но тебе и этому, похоже, ещё учиться и учиться. Я здесь девять лет, земляк. В мои тридцать у меня всё тело изрезано шрамами, а сам я удивляюсь, как ещё не поседел подобно Вилберту. Я прошёл через тысячи боёв и могу сказать одно: почти всех, кто слёг на арене, убила недостаточная подготовка. Не стечение обстоятельств, не опасные враги, а собственные ошибки. Если ты выйдешь на бой с кем-то из добровольцев, тебе конец. Они тренировались годами, а кто-то и десятилетиями. За один вечер тебе не помогу даже я.

Я говорил, что Петру на вид было лет сорок? Нет, это не ошибка. Страшно было представить, сколько нервных клеток потерял этот человек за девять лет здесь. И это ещё не считая войны, через которую он прошёл.

Меня немного напрягало, что человек с таким кровавым багажом за спиной был настолько уверен, что не сможет мне помочь.

– Зачем же ты взялся меня учить? – спросил я, поднимаясь на ноги.

– Хочу дать тебе шанс. Ты же здесь по ошибке. Не научу драться – хоть помогу пожить подольше.

Вот так вот. Я должен был умереть на арене, и передо мной стояла лишь одна задача: проснуться на следующий день. Отложить неминуемую судьбу, просто прожить чуть дольше. Ничего не оставалось, кроме как принять это.

– Спасибо, Петя. Ну что, не будем тянуть?

Он учил меня до самой ночи. Лязг мечей отражался от голых стен тренировочного зала, сливаясь в единый непрерывный гул. Порой я чувствовал, что больше не могу, и хотел сдаться, но мысль о скорой смерти давала второе дыхание снова и снова. Моя реакция заметно улучшилась, я знал базовые приёмы и успешно их отражал. Пётр оказался талантливым учителем, и теперь я мог даже перейти в нападение, хоть и навыки эти помогли бы разве что против другого новичка. Обезоружить врага, обмануть его рефлексы, лишить главных козырей – это всё то, чего я ещё толком не умел, но держал в голове, что это и есть залог победы.

И самое главное – забыть, что передо мной человек.

Многие ли из вас способны на убийство, пусть даже ради собственного спасения? Все мы понимаем, что не сможем после этого спокойно спать. У меня же стоял выбор между сном беспокойным и сном вечным.

Одно я знал точно: если смогу вернуться отсюда живым – жизнь буду ценить ещё больше, и свою, и чужую. Только побывав на грани жизни и смерти начинаешь понимать, насколько хрупка твоя жизнь. Только убивая начинаешь понимать, насколько ценна жизнь человека.

Одни убивают ради самообороны, другие – из корыстных целей. Не знаю насчёт вторых, но первым потом точно живётся несладко.

«Смогу ли я после этого жить прежней жизнью?»

Хотя, о чём это я? Мой дом теперь здесь. Прежней жизни уже не будет.

Прочно сцеплять ноги с землёй. Парировать удары. Попытаться предупредить атаку врага. Когда в руке гладиус, решают колющие удары. Не рубить голову соперника, а пронзать его горло насквозь. Прессовать щитом, прижимая оружие противника к его собственному телу, и не давать надавить подобным образом на себя.

Забыть увиденные фильмы с красивыми боевыми стойками и ударами. Щит должен закрывать меня всегда. Не размахивать мечом попусту: каждый удар должен быть на убой.

Пот стекал с меня даже не ручьём, а самым натуральным водопадом. Руки и ноги отваливались, а сердце колотило так, будто хотело пробить рёбра. Самым глупым советом было «не волноваться». Я волновался уже сейчас, и даже страшно было подумать, какой нервоз у меня будет завтра.

Но нервничать нельзя. Нервы вызывают скованность движений и тремор. Ни то ни другое мне на пользу не пойдёт.

– У нас бутылка коньяка припрятана, – полушёпотом сказал Пётр. – Бандиту из соседнего блока тайком принесли родные, а мы у него её за сигареты выменяли, пришлось хорошенько поторговаться. Глотнёшь перед боем.

– Едва ли тут поможет один глоток, – выдавил я в ответ.

Мы потные сидели на полу, облокотившись о стену, и говорили с перерывами на одышку (моя, само собой, была куда сильнее).

– Как самочувствие хоть? – спросил Пётр после небольшой паузы.

– Как огурчик… маринованный.

Мой репетитор по выживанию посмеялся.

– Скажи спасибо, что Вернер не был бестиарием, – сказал он.

– Кем? – переспросил я.

– Бестиарием. Все гладиаторы делятся на мурмиллонов – это все мы, димахеров, эквитов, цест и бестиариев. Последние – самые крепкие, сражаются с животными. Публика любит это дело. Сюда привозят различных животных со всего света, у них там целый зверинец. Дрался бы ты сейчас с бегемотами всякими да носорогами.

Я улыбнулся.

– Не думал, что здесь такая сложная система.

– Эта она со временем упростилась ещё. Мурмиллон – это гладиатор с гладиусом и щитом как у древних легионеров. Почти таких же. Ну вот же они, собственно, лежат. Раньше мурмиллоны между собой не сражались, огромное количество разных типов гладиаторов сходились в боях друг с другом. В итоге система стала упрощаться, остались только самые востребованные публикой типы, и всё чаще в боях стали сходиться бойцы одного типа. Теперь мурмиллоны дерутся с мурмиллонами, димахеры с димахерами… ну и так далее. Хотя и бывают исключения иногда. Ходит слух, что стрелки скоро появятся. Так что будут ещё и дуэли у нас на арене. Короче, начитался я об истории амфитеатров за время заточения.