«Чёрная мифология». К вопросу о фальсификации истории Второй мировой и Великой Отечественной войн
«Ввиду наших неизменно дружеских отношений с Советским Союзом у нас нет никаких причин для волнения, каковое нам открыто приписывается некоторой частью зарубежной прессы. Избегайте пространных высказываний» [73; 129].
21 июля Риббентроп принял литовского посланника К. Шкирпу, который жаловался на действия советских властей в его стране и выразил протест по поводу «советской агрессии» [73; 129]. В последующие дни МИД Германии поочерёдно посетили посланники всех трёх Прибалтийских республик и просили, чтобы Германия не признавала их новых правительств. Однако представители Германского МИДа, по поручению Риббентропа, отклонили эту просьбу и посоветовали им воздержаться от подобных просьб [73; 129].
Причина подобной позиции Берлина ясна: немцы, занятые войной на Западе, осложнять отношения с СССР не хотели. Но отсюда не вытекает, что подписание договоров о взаимопомощи между СССР и Прибалтийскими республиками, ввод туда советских войск, а затем и присоединение этих республик к СССР не затрагивали германских интересов. Другими словами, немцы не возражали против советских действий не потому, что они были им выгодны, а потому, что им было выгодно не возражать (пока).
Объективно же установление советского контроля над Латвией, Литвой и Эстонией германским интересам вредило. Уж на что лорд Галифакс, министр иностранных дел Великобритании, был недругом СССР, но и тот в открытую заявил 17 июня 1940 года:
«Не может быть сомнений, что за действиями России скрывается стремление усилить её позиции против Германии, чьи военные успехи ей совершенно не нравятся» [73; 129].
В очередной раз приходится констатировать, что современные российские «демократы» куда более антисоветчики, чем самые махровые антисоветчики прошлого. Во всяком случае, у последних их антисоветизм не отнимал умения логично мыслить, первых же лишает его напрочь (или совершенно лишает совести, а может и того, и другого вместе).
Каким образом, например, такой серьёзный, маститый учёный как М. Семиряга может писать такую вот глупость по поводу советско-германского торга в отношении небольшой территории на юго-западе Литвы, которую немцы в июле 1940 года согласились передать из своей сферы влияния в советскую только за денежную компенсацию в размере 31,5 млн. золотых германских марок:
«…Молотов предпринял последнюю попытку избежать компенсации, сославшись на то, что Сувалкская область была уступлена Германии без какой-либо компенсации…После того, как всякая аргументация была исчерпана, Молотов, «учитывая интересы и нужды Германии, связанные с обстановкой происходящей войны» (иначе говоря, желая содействовать победе Германии –М. С) (выделено нами – И. Д., В. С.), вынужден был согласиться за «уступаемый Советскому Союзу кусочек Литвы» в течение двух лет уплатить 3 860 тыс. золотых долларов (позже немцы «задрали цену» до 7 500 тыс. золотых долларов США или 31 500 тыс. золотых германских марок – И. Д., В. С.)» [73; 128].
Какие основания были у М. Семиряги трактовать дипломатическую риторику Молотова об учёте интересов и нужд Германии, как желание содействовать победе Германии в войне? Подобные ремарки может позволить себе журналист или публицист, гоняющийся за «остреньким», но никак не профессиональный историк, обладающий всем объёмом знаний по рассматриваемому вопросу. Тем более что этот самый историк в своей работе несколькими строками ранее подробно описал, как советская сторона пыталась избежать какой-либо компенсации (территориальной или финансовой 17) за передаваемый СССР «кусочек Литвы», т.е. никоим образом содействовать победе Германии не желала.
В своей ноте, вручённой советскому правительству 22 июня 1941 года, немцы первый и третий пункты своих претензий к Советскому Союзу посвятили именно Прибалтийским республикам. И ввод войск Красной Армии на их территорию в октябре 1939 года, и установление в них Советской власти в июле 1940 года, и их вхождение в состав СССР в августе 1940 года немцы объявили нарушением московских договорённостей. Сейчас речь не о конкретном содержании этих договорённостей (см. выше). Но подобные претензии явно свидетельствуют о том, как «наступала» Москва «на хвост» Берлину, проводя свои акции в Прибалтике. Можно не сомневаться, что Гитлер, наблюдая за ними, изрядно побесновался, но до поры до времени предпочёл смолчать (высказал всё в ноте об объявлении войны).
* * *
Пожалуй, даже больше, чем действия Советского Союза по отношению к Латвии, Литве и Эстонии, било по интересам Германии включение в состав СССР Бессарабии и Северной Буковины. В вышеуказанной германской ноте пятым пунктом претензий к СССР значилось:
«5. В то время как германская армия на Западе вела боевые действия против Франции и Англии, последовал удар Советского Союза на БАЛКАНАХ (выделено в тексте самими немцами – И. Д., В. С.). Тогда как на московских переговорах Советское правительство заявило, что никогда в одностороннем порядке не будет решать бессарабский вопрос, правительство рейха 24 июня 1940 года получило сообщение Советского правительства о том, что оно полно решимости силой решить бессарабский вопрос. Одновременно сообщалось,что советские притязания распространяются и на Буковину, то есть на территорию, которая была старой австрийской коронной землёй, никогда России не принадлежала и о которой в своё время в Москве вообще не говорилось. Германский посол в Москве заявил Советскому правительству, что его решение является для правительства рейха совершенно неожиданным и сильно ущемляет германские экономические интересы в Румынии (выделено нами – И.Д., В.С.), а также приведёт к нарушению жизни крупной местной не-
мецкой колонии и нанесёт ущерб немецкой нации в Буковине. На это господин Молотов ответил, что дело исключительной срочности и что Советский Союз в течении 24 часов ожидает ответ правительства рейха. И на этот раз [правительство Германии] во имя сохранения мира и дружбы с Советским Союзом решило вопрос в его пользу» [58; 121].
Всё в этих словах – правда. Определённая доля лукавства присутствует только в заявлении, что правительство рейха уступило Советскому Союзу в бессарабско-буковинском вопросе только из стремления сохранить с ним мир и дружбу. Точнее сказать, стремление сохранить мир и дружбу было, но только потому, что противопоставить Советскому Союзу немцам на тот момент было нечего: основные силы вермахта находились в тот момент на Западе. Только-только (22 июня) капитулировала Франция. Неизвестны были дальнейшие шаги Англии. Да, в такой ситуации «сцепиться» с СССР из-за двух румынских территорий, из которых одна была исторически российской (Бессарабия) и только захвачена Румынией в 1918 году (кстати, её захват Советский Союз никогда не признавал, считая границу с Румынией всего лишь демаркационной линией), было крайне опрометчиво. Не объяснили немцы в тексте ноты и то, как же Советский Союз ущемлял их экономические интересы в Румынии, присоединив Бессарабию и Северную Буковину.
Основной германский экономический интерес в Румынии – румынская нефть. Нефтяные месторождения Плоешти были главным источником этого ценного сырья для Германии. По этой причине немцы всячески старались вовлечь Румынию в сферу своего влияния, привязать к себе её покрепче. Но Румыния была союзницей Франции, в апреле 1939 года получила от Франции и Англии гарантии своих границ. Однако «завидное постоянство», с которым англичане и французы «кидали» своих союзников, оттолкнуло от них румын и заставило их переориентироваться на Германию. Правящие круги Румынии резонно рассудили, что чем быть расчленённой и оккупированной, как Чехословакия, или разгромленной, оккупированной и расчленённой, как Польша, Румынии лучше стать младшим союзником рейха. Кроме того, Румынию, судя по всему, больше пугало соседство Советского Союза, чем возможность оказаться «под каблуком» у немцев.
Поэтому ещё 23 марта 1939 года был подписан румыно-германский договор о развитии экономических отношений. В соответствии с ним, румынское правительство обязалось выделить для нужд германских промышленных и торговых фирм «свободные зоны», всемерно поощрять деятельность германо-румынских нефтяных компаний, принимать меры к увеличению добычи и переработки нефти для поставки её в Германию. Германия получила право на строительство шоссейных и железных дорог на территории Румынии. Секретное приложение к договору предусматривало поставку Румынии германских военных материалов на общую сумму 200-250 млн. марок [63; 197].
28 мая 1940 года немцы и румыны подписали так называемый «нефтяной пакт» (его ещё называют договором «нефть-оружие») [63; 197], [73; 139], [18; 150]. По этому договору, Румыния обязалась поставлять Германии 6 млн. тонн нефти ежегодно. При этом, согласно секретному румыно-германскому протоколу от того же числа, Румыния отказывалась от взимания таможенных пошлин за эти поставки [63; 197-198]. Германия брала на себя миссию за поставки нефти продолжать обеспечивать румынскую армию современной техникой и вооружением [73; 139].
Исследователи справедливо указывают, что данное соглашение, во-первых, явилось завершающим актом на пути установления полной монополии германских хозяйственных кругов в румынской экономике; во-вторых, фактически установило военное сотрудничество между Германией и Румынией и предоставило Румынии место в гитлеровском блоке [18; 150], [73; 139]. Заявления германских и румынских политиков того времени подтверждают эти выводы учёных. Так, Риббентроп по поводу «нефтяного пакта» выразился, что Круппу удалось собрать «в кулак всё, чем Бухарест не мог распоряжаться сам…», а Румыния наконец-то «… нашла дорогу в Берлин» [18; 150]. Немецкий посланник в Румынии Фабрициус доносил в Берлин 29 мая 1940 года, что в разговорах с ним румынский премьер-министр и другие члены кабинета предлагали Германии сотрудничество не только в экономической области, но и в любой другой по желанию германской стороны, а маршал двора заявил, что король сейчас уже не говорит о нейтралитете Румынии, а все надежды возлагает на Германию [73; 139].
Таким образом, когда Советский Союз 26 июня 1940 года выдвигал свои требования к Румынии, она была уже практически германским союзником. Присоединение к СССР Бессарабии и Северной Буковины, кроме того, вело к утрате некоторой части производственных мощностей, подконтрольных немецким фирмам или лицам немецкой национальности, расположенных на данных территориях. Но главное – советские рубежи становились значительно ближе к нефтяным месторождениям Плоешти (после «передвижки» границы их разделяло всего 180 км [81; 41-42]).
Все эти обстоятельства делали советскую акцию в отношении Румынии крайне невыгодной для Германии. То, что она с ней согласилась, произошло не от «хорошей жизни»: противодействовать СССР в этом регионе немцы пока не могли.
Но само обсуждение присоединения Бессарабии и Северной Буковины к СССР, происходившее между германскими и советскими дипломатами, показывает, насколько болезненно немцы восприняли данные шаги советского правительства.
Когда 23 июня 1940 года В. М. Молотов в беседе с Шуленбургом заявил о желании СССР в скорейшем времени решить бессарабский вопрос, а кроме того, о намерениях присоединить к СССР не только Бессарабию, но и Буковину, то германский посол, фактически, высказал наркоминделу своё несогласие, сказав, что Германия, конечно, «не имеет политических интересов в Бессарабии, но имеет там хозяйственные интересы, которые теперь увеличились в связи с войной» [18; 150-151]. По мнению Шуленбурга, в своё время постановка вопроса была такова: СССР заявит свои претензии на Бессарабию только в том случае, если какая-либо третья страна (Венгрия, Болгария) предъявит свои территориальные претензии к Румынии и приступит к их разрешению. СССР не возьмёт на себя инициативу в этом вопросе. Шуленбург боялся, что «разрешение бессарабского вопроса Советским Союзом в настоящий момент может создать хаос в Румынии, а Германии сейчас дозарезу нужны нефть и другие продукты, получаемые из Румынии» [18; 151].
Молотов ответил, что «вопрос о Бессарабии не нов для Германии. Что касается экономических интересов Германии в Румынии, то Советский Союз сделает всё возможное, чтобы не затронуть их» [18; 151]. «Я рассчитываю, – сказал в заключение Молотов, – что Германия, в соответствии с договором, не будет мешать Ссоветскому Союзу в разрешении этого вопроса, а будет оказывать поддержку, понятно, в пределах соглашения» [18; 151].
О советских претензиях на Буковину Шуленбург вообще не нашёлся, что сказать. Однако в своём донесении в Берлин, естественно, передал свой разговор с Молотовым в полном объёме.
В связи с донесением Шуленбурга о намерениях Москвы Риббентроп был вынужден обратиться к Гитлеру с меморандумом, разъясняя суть бессарабского вопроса и позицию Германии, определённую секретным дополнительным протоколом от 23 августа 1939 года. «Насколько я помню, – говорилось в меморандуме, – тогда имело место следующее: во время разграничения сфер интересов в Восточной Европе, когда речь зашла о Юго-Восточной Европе, Советы подчеркнули свою заинтересованность в Бессарабии. В связи с этим я сделал устное заявление о нашей незаинтересованности в бессарабском вопросе. Однако, ввиду тогдашней неопределённости германо-русских отношений, с чем мы должны были из осторожности считаться, я решил не признавать русских притязаний на Бессарабию открыто, в письменной форме и выбрал для протокола формулировку общего характера; когда обсуждались проблемы Юго-Восточной Европы, я сделал общее заявление о том, что Германия политически не заинтересована в «этих территориях», т.е. в Юго-Восточной Европе. Экономическая же заинтересованность Германии в территориях Юго-Восточной Европы была мною должным образом подчёркнута» [18; 151]. Риббентроп далее напомнил, что его позиция соответствовала специальным директивам фюрера, которые он получил перед его отъездом в Москву в августе 1939 года. Согласно этих директив, он мог заявить русским о незаинтересованности рейха в территориях Юго-Восточной Европы вплоть до Константинополя и проливов, если это будет необходимо [18; 151].
Текст данного меморандума Риббентропа ясно показывает, что немцы готовы были на какой-то момент пожертвовать определёнными своими интересами, чтобы обеспечить нейтралитет Советского Союза в надвигавшейся войне. Но то, что Юго-Восточной Европе немцы уделяли большое внимание – несомненно.
После обсуждения в Берлине бессарабского вопроса Шуленбург получил от Риббентропа следующие инструкции о позиции, которой должен придерживаться посол:
«1) Германия стоит на почве московских договорённостей. Поэтому к бессарабскому вопросу она не проявляет никакого интереса. Нужно только позаботиться о судьбе проживающих в Бессарабии около 100 тыс. этнических немцев. Германия имеет намерение переселить их на собственную территорию, как это было сделано с волынскими немцами; 2) притязание советского правительства на Буковину составляет для Германии нечто новое. Прежде Буковина была частью Австрийской империи и была заселена немцами. Поэтому Германия заинтересована в их дальнейшей судьбе18; 3)остальная территория представляет для Германии очень сильный экономический интерес, особенно это касается нефти и хлеба. Поэтому Германия, как неоднократно напоминалось советскому правительству, весьма заинтересована в том, чтобы этот регион не оказался театром военных действий; 4) при всём понимании решения советского правительства Германия, в соответствии с московскими договорённостями, настаивает на том, чтобы советское правительство совместно с правительством Румынии достигло мирного разрешения бессарабского вопроса. Германия выражает готовность повлиять на правительство Румынии в духе удовлетворения интересов СССР» [73; 140].
В соответствии с присланными инструкциями, Шуленбург на встрече с Молотовым 26 июня 1940 года ссылался на то, что «Буковина, будучи ранее территорией австрийской короны и густо населена немцами, никогда не принадлежала даже царской России», поэтому отказ от неё Советов облегчил бы поиски мирного решения всей проблемы, выдвинутой СССР в отношении Румынии [18; 152]. Германский посол настойчиво подчёркивал крайнюю заинтересованность Берлина в обеспечении его экономических интересов в Румынии и в том, чтобы последняя не стала театром военных действий. При этом Шуленбург сказал, что германское правительство проявит готовность поддерживать требования Советского Союза, и вопрос может быть разрешён мирным путём, «если он не будет слишком тяжёл для Румынии» [18; 152]. Под тяжестью вопроса Шуленбург понимал именно претензии СССР на Буковину. «Поэтому необходимо найти «модус прецеденди», – продолжал германский посол, – т.е. достигнуть договорённости между Германией и СССР, затем СССР поднимет вопрос перед Румынией, а Германия скажет Румынии «соглашайся»» [18; 152].
В итоге, согласия Германия и СССР достигли на условиях, что к СССР отойдёт только Северная Буковина.
В 10 часов вечера 26 июня румынскому посланнику в Москве Г. Давидеску была вручена нота, в которой советская сторона требовала от Румынии:
«1) Возвратить Бессарабию Советскому Союзу.
2) Передать Советскому Союзу северную часть Буковины в границах согласно приложенной карте» [18; 152].
Бухаресту предоставлялось время на размышление в течение 27 июня [18; 152].
Немецкий МИД через посла в Румынии Каллингера известил румын в незаинтересованности Германии в бессарабском вопросе. Румыния должна была уступить. В то же время Каллингер ясно дал понять румынскому королю, что «уступка Советскому Союзу будет иметь временный характер» [73; 141].
И 27 июня Румыния дала принципиальное согласие «приступить немедленно, в самом широком смысле, к дружественному обсуждению с общего согласия всех предложений, исходящих от советского правительства» [73; 141].
Молотов в ультимативной форме потребовал конкретного ответа на советские требования. Посланник Г. Давидеску ответил, что его правительство принимает все условия, выдвинутые СССР.
28 июня войска Красной Армии под командованием Г. К Жукова пересекли румынскую границу и к вечеру 30 июня заняли всю Бессарабию и Северную Буковину [73; 141].
Итак, хорошо видно, что «румынский вопрос», поднятый Советским Союзом, был, буквально, «ножом в сердце» германским лидерам. Советские действия настолько задевали стратегические интересы рейха в данном регионе, что немцы, не имея возможности активно противодействовать устремлениям СССР, тем не менее, дали «дипломатический бой» Советскому Союзу. Причём, «бой» не безрезультатный. Советский Союз умерил свои требования и отказался от Южной Буковины. Согласитесь, разница реакции Берлина в «румынском» и «прибалтийском» вопросах, вставших в повестку дня практически одновременно, поразительна. С Прибалтикой немцы промолчали, «скрипя зубами». В случае с Румынией задевались настолько важные их интересы, что молчать они были не в силах.
Когда некоторые «демократические авторы» пишут, что «немцы спокойно отнеслись к аннексии Буковины, Бессарабии…» [63; 191], то они либо не очень понимают, о чём говорят, либо не знакомы со всем объёмом фактов, либо сознательно представляют ситуацию такой, какой она в действительности не была. Немцы согласились совсем не легко. Но другого выхода у них просто не было.
Давайте подумаем, как могли развернуться события, займи немцы более жёсткую позицию. Допустим, они побудили румын отклонить требования Советского Союза. В правящих кругах Румынии были, кстати, «горячие головы», которые выступали за то, чтобы дать отпор притязаниям СССР, вплоть до вооружённого сопротивления [73; 141]. В этом случае Советский Союз был готов применить силу. Ещё на встрече с Шуленбургом 23 июня 1940 года Молотов заявил: «Если же Румыния не пойдёт на мирное разрешение бессарабского вопроса, то Советский Союз разрешит его вооружённой силой. Советский Союз долго и терпеливо ждал разрешения этого вопроса, но теперь ждать нельзя» [18; 150]. Наркоминдел не блефовал. Красная Армия действительно готовилась к ведению боевых действий в Бессарабии и Буковине. Легко представить, что начнись эти действия, то данные территории румыны не смогли бы удерживать долго, особенно если учесть, что симпатии подавляющего большинства местного населения были на стороне СССР. В считанные дни Бессарабия и Буковина оказались бы под контролем советских войск. Но нет никакой гарантии, что они остановились бы на границе этих областей и не двинулись дальше. А как указывалось выше, от границ Буковины до Плоешти с его нефтяными месторождениями всего 180 км. Советские войска имели возможность преодолеть это расстояние, сломив сопротивление румынской армии, в несколько дней. Кроме того, ВВС РККА, начиная с первого дня боевых действий, приложили бы массу усилий, чтобы превратить нефтяные поля Плоешти в большой «пионерский костёр». И, думается, что им это вполне могло удасться. Самое интересное, что Германия практически никакой реальной поддержки в тот момент оказать Румынии не могла, даже при самом большом своём желании. Сил на Востоке у немцев было мало. Переброска войск с Запада требовала не один день. Пока немцы собирали бы силы, русские заняли бы и Бессарабию, и Буковину, и Плоешти, и даже ушли дальше. Во всяком случае, «нефтяной голод» вермахту и всей Германии они точно устроили бы. За военным вмешательством Германии в русско-румынский конфликт на стороне румын неизбежно последовал бы удар Красной Армии на всём протяжении значительной советско-германской границы, т.е. с территории Западной Украины, Западной Белоруссии и Прибалтики. Сдержать такой удар немцам было нечем. Пришлось бы перебрасывать войска с Западного фронта не только в Румынию, но и в Польшу, и в Восточную Пруссию. Что из всего этого вышло бы ещё не известно, но зато известно, что на Западе оставалась неразгромленная Англия. Как она повела бы себя в такой ситуации? Развернула бы активные действия или нет, но войну на два фронта номинально Гитлер уже имел. «Кошмар» периода Первой мировой вновь повторялся. Так что силой оружия Германия помочь Румынии не только фактически не могла, но и, точно, не хотела.
В германских интересах было урегулировать румынский вопрос дипломатическим путём, ибо при любом раскладе боевые действия между СССР и Румынией наносили Германии огромный ущерб: при военном невмешательстве немцев в конфликт это был экономический ущерб стратегического масштаба (Германия могла потерять румынские нефть (главное!) и хлеб); при военном вмешательстве немцы получали войну на два фронта и ситуацию невозможности сдержать первый удар русских на Востоке (при этом глобальные экономические потери в Румынии также имеют место). Второй вариант вполне мог привести к военной катастрофе.
Таким образом, игра на «дипломатическом поле» была, по сути, единственной возможностью немцев в сложившейся ситуации. И надо сказать, они провели её успешно: Южную Буковину у Советов «выторговали».
Румыния была очень важна для Германии, и, чтобы избежать повторения июньских событий в будущем, немцы 30 августа 1940 года гарантировали неприкосновенность румынских границ, а в октябре 1940 года ввели в Румынию свои войска [18; 134; 136]. Конечно, подобные шаги правительства рейха стали возможны благодаря проводившемуся им наращиванию военных сил на Востоке. К осени 1940 года немцы здесь чувствовали себя уже гораздо увереннее, чем в июне месяце.
Однако, события, развернувшиеся вокруг Румынии в июне, настолько ощутимо затронули германские интересы, что Гитлер и Риббентроп не смогли удержаться от упрёков в адрес Советского Союза даже в ноябре 1940 года, когда в Берлин с визитом прибыл Молотов. На встрече 13 ноября и фюрер, и глава германского МИДа заявили Молотову, что захват Советским Союзом Северной Буковины является нарушением советско-германских договорённостей [73; 138]. Молотов отвечал, что Буковина стала тем последним звеном, которого не хватало Советскому Союзу для объединения всех украинцев в одно государство [73; 138]. И, переходя в контратаку, советский нарком сказал, что год назад в секретном протоколе Советский Союз действительно ограничивал свои требования только Бессарабией. Однако «в нынешней ситуации…Германия должна понять заинтересованность русских и в Южной Буковине. Но Россия не получила ответа и на этот запрос. Вместо этого Германия гарантировала целостность всей территории Румынии, полностью пренебрегая планами России в отношении Южной Буковины» [73; 138].
Парируя, Гитлер с раздражением ответил Молотову, что «даже если только часть Буковины останется за Россией, то и это будет значительной уступкой со стороны Германии» [73; 138]. Далее он напомнил, что «в соответствии с устным соглашением, бывшая австрийская территория должна войти в германскую сферу влияния» [73; 138].
