Трудные дороги освобождения. Третья битва за Харьков

…Я тут же кратко изложил необходимость активных действий 40-й армии с целью разгрома вражеской группировки и освобождения участка железной дороги, так необходимого для снабжения войск при наступлении Воронежского и Юго-Западного фронтов на Харьков и Донбасс.

Сталин слушал, не перебивая, не задавая вопросов. Потом произнёс:

– Ваше предложение понял. Ответа ждите через два часа.

И, не прощаясь, положил трубку.

…Ровно через два часа – звонок из Москвы. Беру трубку:

– У аппарата Москаленко.

Слышу тот же голос:

– Говорит Васильев. Вашу инициативу одобряю и поддерживаю. Проведение операции разрешается. Для осуществления операции Ставка усиливает 40-ю армию тремя стрелковыми дивизиями, двумя стрелковыми бригадами, одной артиллерийской дивизией, одной зенитной артиллерийской дивизией, тремя танковыми бригадами, двумя – тремя гвардейскими миномётными полками, а позднее получите танковый корпус. Достаточно вам этих сил для успешного проведения операции?

– Выделяемых сил хватит, товарищ Верховный Главнокомандующий, – отвечаю я. – Благодарю за усиление армии столь значительным количеством войск. Ваше доверие оправдаем.

– Желаю успеха, – говорит на прощание Сталин.

…Изложенные выше переговоры по ВЧ с Верховным Главнокомандующим происходили 23 ноября. А несколько дней спустя по его поручению на командный пункт 40-й армии прибыл генерал армии Г.К. Жуков. Для меня это было подтверждением того, что Ставка не только заинтересовалась возможностями проведения наступательной операции на нашем участке фронта, но и придавала ей важное значение» [29; 357 – 360].

В разработке плана операции командованию Воронежского фронта помогали сразу два представителя Ставки ВГК – А.М. Василевский и Г.К. Жуков [7; 297].

План операции предполагал удар тремя группировками. Северную группировку составляла 40-я армия генерала К.С. Москаленко. Она использовала нависающее положение над расположением противника, которое она имела вследствие изгиба русла Дона. Удар наносился ей со Сторожевского плацдарма, расположенного к югу от Воронежа. Именно на этом плацдарме, а также на левом берегу Дона непосредственно за ним сосредоточивались основные силы 40-й армии в составе пяти стрелковых дивизий, одной стрелковой бригады и 4-го танкового корпуса со средствами усиления. Северная ударная группировка прорывала оборону противника на 10-километровом участке и, меняя западное направление на южное, развивала наступление на Острогожск и Алексеевку. В этих районах войска 40-й армии должны были соединиться с двумя другими ударными группировками. 4-й танковый корпус армии К.С. Москаленко должен был использоваться не для замыкания внутреннего кольца окружения, а, нанося удар на северо-запад в направлении Болдыревки и Репьевки, имел задачу обеспечения действий основных сил армии на данном направлении, а также создания внешнего кольца окружения [19; 337 – 338], [7; 297 – 298], [21; 100], [29; 370 – 371].

Южную ударную группировку составляла 3-я танковая армия генерала П.С. Рыбалко в составе 12-го и 15-го танковых, 179-й отдельной танковой бригады, 48-й гвардейской и 184-й стрелковых дивизий, а также 7-й кавкорпус генерал-майора С.В. Соколова. 3-я танковая наносила удар из района Кантемировки, используя открывшийся вследствие «Малого Сатурна» фланг немецкой группы армий «Б». Прорвав оборону противника на 16-километровом участке, она развивала удар сразу по двум направлениям. Главные силы били на север и северо-запад на соединение с войсками 40-й армии в районе Алексеевки, а часть сил наступала на Карпенково для соединения с третьей ударной группировкой.

7-й кавалерийский корпус, организационно в 3-ю танковую армию не входивший, получал задачу, наступая на Валуйки, обеспечить операцию с юга, а также образовать внешний фронт окружения. Для выполнения этих задач корпус усиливался одной отдельной танковой и тремя лыжно-стрелковыми бригадами [7; 298, [21; 100], [19; 337 – 338], [29; 370 – 371].

Третью ударную группировку – центральную – составлял 18-й отдельный стрелковый корпус генерал-майора П.М. Зыкова в составе трёх стрелковых дивизий и одной стрелковой бригады. Он наносил удар с плацдарма у Щучье (50 км северо-восточнее Острогожска), прорывал вражеский фронт на 8-километровом участке, а затем развивал наступление по двум расходящимся направлениям – на Острогожск (на соединение с северной ударной группировкой) и на Карпенково (на соединение с южной ударной группировкой). Удар 18-го отдельного стрелкового корпуса дробил окружённую группировку противника на несколько частей [7; 297– 298], [21; 100], [19; 337 – 338], [29; 370 – 371].

С воздуха действия войск Воронежского фронта обеспечивала 2-я воздушная армия генерал-майора К.Н. Смирнова.

Кроме того, для содействия Воронежскому фронту в его наступлении и обеспечения его левого крыла привлекалась правофланговая 6-я армия Юго-Западного фронта (ранее эта армия входила в состав Воронежского фронта, но к тому моменту уже была передана ЮЗФ), которая должна была наступать из района юго-западнее Кантемировки на Каменку и Покровское [7; 298], [21; 100].

Предполагалось, что в результате этой наступательной операции будет окружено и уничтожено около пятнадцати вражеских дивизий [7; 298].

Начало операции намечалось на 14 января 1943 года.

Надо отметить, что по своему замыслу Острогожско-Россошанская операция представляла собой классические «Канны» – фланговые удары по сходящимся направлениям с целью окружения противостоящего противника. Однако с самого начала в замысел наступления была заложена асимметричность – наиболее сильный удар предполагалось нанести со стороны слабо обеспеченного южного фланга противника силами 3-й танковой армии. Поэтому представляется необходимым сказать о ней несколько слов.

Современный российский историк А. Исаев называет 3-ю танковую армию в разных своих работах как «”тузом в рукаве” советского командования» [19; 337], так и «своего рода “реликтом” советской военной машины» [20; 11] именно на момент описываемых событий. Откуда такие, казалось бы, взаимоисключающие определения? На самом деле никакого противоречия здесь нет. Оба определения взаимодополняют друг друга. «Тузом в рукаве» нашего командования 3-я ТА была в силу того, что «после Козельской операции августа 1942 года она приводила себя в порядок, ремонтировала технику, вела боевую подготовку. Когда под Сталинградом гремели залпы «Урана», а под Ржевом – «Марса», 3-я танковая находилась в резерве и могла быть использована для дальнейшего развития операций на московском или Сталинградском направлениях» [19; 336 – 337]. В конечном итоге наши успехи под Сталинградом привели к тому, что армия П.С. Рыбалко в конце декабря 1942 года – начале 1943 года была переброшена на юг для развития наступательных действий.

«Реликтом» же эта армия являлась потому, что «относилась к первой волне создания танковых армий и была сформирована по директиве Ставки ВГК от 25 мая 1942 года [20; 11]. Эти первые танковые армии имели смешанный состав – помимо танковых соединений в них входили и стрелковые дивизии. 3-я танковая к зиме 1943 года сохраняла именно подобный смешанный состав (см. выше), тогда как танковые армии второй волны формирования стрелковых дивизий в своём составе уже не имели, в них входили моторизованные соединения.

В предстоящей наступательной операции войскам Воронежского фронта и 6-й армии Юго-Западного фронта противостояли войска немецкой группы армий «Б», точнее, её острогожско-россошанской группировки. В неё входили 8-я итальянская и 2-я венгерская армии, включающие в свой состав и немецкие соединения. Целостность правого фланга 8-й итальянской армии командование группы армий «Б» восстанавливало с помощью сбора остатков разгромленных в ходе «Малого Сатурна» итальянских дивизий и переброски с других участков немецких соединений под общим управлением XXIV танкового корпуса [21; 99 – 100, 102], [19; 339], [9; 119], [35; 284].

В послевоенных работах немецких военачальников (у того же Манштейна или Меллентина) просто-таки общим местом стало указание на огромное численное превосходство советских войск в боях на Среднем и Верхнем Дону в декабре 1942 года – январе 1943 года [27; 410 – 411], [28; 180, 183].

Однако если конкретно присмотреться к соотношению сил противостоящих сторон перед началом Острогожско-Россошанской операции, то можно увидеть, что никаким подавляющим преимуществом в силах Воронежский фронт не обладал.

Вначале о численности личного состава. Весь Воронежский фронт к 13 января 1943 года (дате фактического начала Острогожско-Россошанской операции) насчитывал 347 200 человек [9; 121], [35; 284]. Однако в операции участвовали далеко не все войска фронта, а только его левофланговые силы – 40-я армия, 3-я танковая армия, 18-й отдельный стрелковый корпус и 7-й кавалерийский корпус, в то время как 38-я и 60-я армии фронта в данном наступлении не участвовали. Правда, часть сил двух последних армий передавалась в войска, участвовавшие в наступлении. В состав 40-й армии «рокировались» 340-я стрелковая дивизия и 150-я танковая бригада из 38-й армии, 305-я стрелковая дивизия и 253-я стрелковая бригада из 60-й армии. 18-й стрелковый корпус получил 161-ю стрелковую дивизию из 38-й армии [19; 340].

Ясно, что подобное массирование войск ударных группировок было необходимым. Но то, что проводилось оно за счёт войск правого крыла Воронежского фронта, было, как говорится, не от хорошей жизни.

Вот как характеризуют данное сосредоточение советские военачальники, непосредственно принимавшие участие в подготовке операции, – А.М. Василевский, бывший представителем Ставки ВГК непосредственно на месте событий, и С.М. Штеменко, работавший в Генштабе.

А.М. Василевский:

«Для создания ударных группировок пришлось идти на риск, как и под Сталинградом, и снять немало войск и средств усиления с второстепенных участков фронта» [7; 298].

С.М. Штеменко:

«Воронежский фронт, не имевший над противником общего превосходства в силах, смело пошёл на ослабление своих пассивных участков в интересах массирования войск и технических средств на главных направлениях» [48; 90].

Таким образом, никакого подавляющего численного превосходства у наступающих войск Воронежского фронта над противником не было. А умело проведённое массирование сил на направлениях ударов – это и есть воинское искусство. Это то же самое, что так успешно проделывали немцы в 41-м и 42-м годах. Что немецким генералам и фельдмаршалам, битым в зимних сражениях 1942 – 1943 годов «и в хвост, и в гриву», а после войны засевшим за мемуары и «Истории…», не хочется этого признавать – как раз очень понятно. Гораздо труднее понять их современных российских «подпевал», которые где только возможно кричат, что выигрывали мы сражения у немцев только за счёт гор трупов наших солдат.

Но вернёмся к вопросу численности противостоявших в Острогожско-Россошанской операции друг другу войск. Какова всё-таки она?

В советское время отечественные исследователи определяли численность острогожско-россошанской группировки немецко-союзнических войск в 270 тысяч человек и указывали на значительное превосходство её в численности над нашими войсками (в полтора раза) [21; 102].

Современный российский историк А. Исаев говорит о примерном равенстве сил по пехоте [19; 339]. Им подчёркивается в то же время, «что 23 стрелковым дивизиям (средней укомплектованности 7 тыс. человек) и 5 стрелковым бригадам противостояли 28 соединений противника, преимущественно потрёпанных в боях или лёгких» [19; 339]. Даже с учётом соединений 6-й армии Юго-Западного фронта, осуществлявшей вспомогательный удар (пять стрелковых дивизий, одна стрелковая бригада, две танковые бригады [9; 121], [35; 284]), говорить можно о примерном паритете и в количестве соединений.

На стороне противника было почти полуторное превосходство в авиации: на 208 боевых машин 2-й воздушной армии К.Н. Смирнова (из которых к тому же значительную часть составляли ночные бомбардировщики (примерно 1/5)) приходилось около 300 боевых самолётов немцев и их союзников [21; 99, 102], [19; 342].

Зато Воронежский фронт имел значительное превосходство в артиллерии и танках. Против 2 600 орудий и миномётов врага он располагал 4 379 орудиями и миномётами [21; 102], [19; 340]. Хотя, конечно, не весь артиллерийский парк фронта привлекался к наступлению, а немногим более 70% (3 150 стволов), но ведь артиллерия противника вообще была разбросана по всему фронту.

Что касается танков, то здесь цифры были таковы: у противника – 300, у нас – 896, то есть мы превосходили врага чуть ли не в три раза.

Интересен состав танковых сил Воронежского фронта: 112 КВ, 405 Т-34, 87 М3 «Ли», 29 М3 «Стюарт», 263 Т-60 и Т-70 [19; 341]. Хорошо видно, что большую часть (около 58%) составляли отечественные тяжёлые и средние танки (КВ и Т-34). Значителен процент (около 30%) лёгких танков советского производства (Т-60 и Т-70). Но немало и средних иностранных боевых машин – около 12%.

Из указанного общего числа танков, которыми располагал Воронежский фронт, 99 танков выделялись для обеспечения обороны 38-й и 60-й армий, т.е. непосредственного участия в наступлении не принимали. Из 797 привлекавшихся к наступательной операции машин 382 составляли эшелон развития успеха (два танковых корпуса 3-й танковой армии; 4-й танковый корпус, который должен был войти в состав 40-й армии, к началу операции не прибыл), а 415 привлекались для непосредственной поддержки пехоты трёх ударных группировок фронта. В 40-й армии для этой цели использовались 116-я (28 машин: 23 КВ, 5 Т-70), 150-я (43 машины: 29 Т-34, 10 Т-70, 4 Т-60) и 86-я (18 машин: 6 КВ, 12 Т-34) танковые бригады. В 18-м отдельном стрелковом корпусе – 96-я (21 машина: 15 Т-34, 6 Т-60), 192-я (50 машин: 34 М 3 «Ли» и 16 М3 «Стюарт») танковые бригады и 262-й танковый полк (21 КВ-1С). В полосе наступления 3-й танковой армии к непосредственной поддержке пехоты привлекались 179-я отдельная танковая бригада, 173-я танковая и 97-я тяжёлая танковая бригады 12-го танкового корпуса, а всего 162 танка [19; 341].

Таким образом, для действий южной ударной группировки привлекалось 544 танка, что составляло почти 70% привлечённых к операции боевых машин. На долю двух других ударных «кулаков» Воронежского фронта пришлось чуть более 30% танков. При этом оба самостоятельных подвижных танковых соединения и 7-й кавкорпус (также, как помним, усиленный танковой бригадой) задействовались в полосе именно южной ударной группировки. Потому-то выше и говорилось об асимметричности «Канн» Острогожско-Россошанской операции.

И ещё несколько слов о концентрации сил Воронежского фронта на направлениях главных ударов. В результате искусно проведённой командованием фронта перегруппировки сил тактические плотности на участках прорыва армий составляли: 1,7 – 3,3 батальона, 41 – 118 орудий и миномётов, 10 – 30 танков на 1 км фронта. Это давало превосходство над противником по пехоте – в 2,3 – 3,7 раза, по артиллерии – в 5 – 8 раз. Подавляющим было наше превосходство в танках [29; 377– 378], [19; 342], [21; 102].

Для сравнения: на второстепенных участках Воронежского фронта было в среднем оставлено на 1 км по 50 бойцов и 2 пулемёта, на 2 км – 1 орудие и 3 миномёта [21; 102].

Теперь хорошо видно, во-первых, что А.М. Василевский и С.М. Штеменко в мемуарах с полным правом могли назвать подобную концентрацию сил смелой и рискованной, а во-вторых, что никакой «лавины» войск против «слабенькой» группы армий «Б», о чём «плачут» гитлеровские военачальники в своих писаниях, у Воронежского фронта не было.

Зато в избытке имелся у советских воинов боевой дух, стремление бить врага до полной победы над ним. Вот как об этом в своих воспоминаниях «На Юго-Западном направлении» пишет К.С. Москаленко, командовавший в то время 40-й армией Воронежского фронта:

«Самым могучим нашим оружием был высокий боевой дух войск армии. Советский воин видел своё величайшее призвание в том, чтобы очистить родную землю от захватчиков, разгромить врага. И подобно всему нашему народу, каждый солдат и офицер Красной Армии понимал, что после окружения противника под Сталинградом настал, наконец, долгожданный поворот в ходе войны.

Приходили вести одна лучше другой: отбиты попытки деблокировать окружённых под Сталинградом, фашисты разгромлены на Среднем Дону и бегут с Кавказа… Значит, думал каждый, наступил и наш черёд ударить по врагу. И весь личный состав армии, ожидая наступления, как самой большой награды, отдавал все силы подготовке к нему. Огромная радость переплеталась с неудержимым стремлением ускорить час окончательной победы» [29; 375].

«Общие слова, пропагандистские штампы», – могут сказать некоторые современные «историки» и читатели, заражённые «демократической бациллой».