Ермак. Отряд

Между тем есаул красочно описывал, как казакам и стрелкам пришлось по открытой местности под убийственным огнём штурмовать Колушанские высоты. По его словам, только через час удалось выбить китайцев с первой линии окопов и заставить их отойти на второй ярус, где у них находились резервы. Казачьи сотни, штурмовавшие левый фланг противника, ходили в атаку три раза, стрелки по центру – четыре раза, а на правом фланге – пять раз.

Однако плотным ружейным огнём сверху вниз и артиллерийским с флангов китайским войскам удалось сбить наш наступательный порыв. Казаки и стрелки откатились назад, а китайцы в центре сами перешли в контрнаступление. Генералу Грибскому пришлось срочно вводить в бой всю оставшуюся артиллерию из резерва. Под свистящими пулями бойцы Второй Восточно-Стрелковой артиллерийской бригады развернули две батареи полевых четырёхфунтовок и накрыли метким огнём наступавшие китайские части, заставив их отступить на вторую линию вражеских окопов.

«Уже второй раз звучит в рассказе Плотникова, что если бы не артиллерия, то ничего бы с атаками не получилось», – опять я мыслями отвлёкся от повествования офицера. Понятно, что артиллерия – бог войны. Только он в Российской империи сейчас какой-то недоразвитый – или наоборот. Орудий и снарядов к ним явно мало – это недоразвитость. Но их разнообразие заставляет задуматься – а куда их столько. Глаза в разные стороны расползаются. Я как-то попытался для себя обзорную справку составить и несколько выпал в осадок. Полевые орудия калибром от семидесятишести- до стодвадцатимиллиметровых – десять наименований различных производителей и со значительными различиями в конструкции. Стопятидесятидвухмиллиметровые гаубицы имеют три модификации. Осадные мортиры – три калибра и пять модификаций. И это ещё не всё.

Краем уха я слушал Плотникова, а сам продолжал вспоминать мою эпопею с задумками внести некие рацпредложения в Главное артиллерийское управление. Пять лет назад на волне воодушевления, что так удачно получилось с пулемётом теперь уже генерал-майора и русского подданного Вильгельма Мадсена, я готов был горы свернуть. Хотя в артиллерии мало чего смыслил, но с восьмидесятидвухмиллиметровым миномётом «Поднос» и подствольным гранатомётом ГП-25 «Костёр» был знаком не понаслышке. Приходилось пользоваться, и довольно часто. Вот и захотелось осчастливить отечество ноу-хау в новой области артиллерии.

Для начала я провёл анализ положения дел с артиллерией в Российской империи, включая производителей орудий, снарядов, взрывчатки для них, после которого несколько погрустнел, если мягко сказать. Тем не менее проект в виде чертежей-эскизов миномёта, гранатомёта, снарядов к ним с описанием возможных тактико-технических характеристик, примерной технологией изготовления и возможной стоимостью направил четыре года назад на имя начальника ГАУ генерал-лейтенанта Барсова Александра Андреевича. О данном человеке я слышал много хорошего как о специалисте в области артиллерии.

Но пошёл пятый год, а по миномёту и гранатомёту тишина. В архиве Военно-учёного комитета своего проекта я не нашёл, в архив ГАУ доступа не имею. В Ораниенбаумской стрелковой школе пару раз Барсова видел, но доступа к телу не смог получить. Не та весовая категория. Была мысль обратиться к Николаю и попробовать через него воздействовать на ГАУ, но потом передумал. На примере Мадсена убедился, насколько тяжело идёт принятие чего-то нового из вооружения в этом времени, даже если государь высказал своё положительное мнение. Здесь и сейчас нахожусь именно по этой причине, да ещё и свои деньги трачу. Миномёт и гранатомёт финансово точно не потяну.

Вернее всего, чуть больше чем через три с половиной года начнётся Русско-японская война. Как правило, победу определяют три основные составляющие: хорошее снабжение, нормальное управление на всех уровнях и моральный дух войск. Если с последним в русской армии всё хорошо, то две другие – под большим вопросом. Сложившуюся государственную систему в порядок в столь короткий срок не привести, она сгнила сверху донизу. И даже Александру III с его крутым нравом её не исправить, тем более и какого-то его желания не видно.

Если вспомнить то, что я знал о РЯВ в своём прошлом-будущем мире – это была ненужная России война, в которую ее втравила придворная клика во главе с бездарным царем. Здесь, правда, царь-батюшка более-менее нормальный, но остались те бездарные генералы во главе с Куропаткиным, которые, вернее всего, также проиграют все сухопутные сражения, а такие же адмиралы – все морские. А в тылу от генерал-адмирала и ниже, включая гражданских подрядчиков, будут воровать все подряд миллионами. Плюс финансирование японцами и англичанами революционного движения…

«Куда-то меня опять занесло. Снова глобальные вопросы одним мановением руки разрешить хочу. Только это из области суперфантастики, – мрачно подумал я. – Что в той войне было светлым пятном – подвиг “Варяга” в начале войны? Но это, как написал Максим Горький, “безумству храбрых поём мы песню!” Так что хрен с этим замшелым руководством империи. Моя задача – сделать так, чтобы все поняли, что и в этом китайском походе, и в той будущей, возможно, позорно проигранной войне есть и будет не одно, а несколько светлых пятен, лучей, так сказать, света в тёмном царстве… И одно из них – это диверсионно-разведывательные действия казаков, вооруженных автоматическим оружием. Может, и миномёты успеем запустить до начала Русско-японской войны. С Николаем, пока ещё не Кровавым, если получится, на эту тему я всё-таки поговорю. И про бронепоезда надо не забыть».

Пока я находился в глубокой задумчивости, есаул Плотников в своём повествовании дошёл до того момента, как русские войска приступили к штурму ложементов и окопов второго яруса Колушанских высот. Наступление начали после получасовой артиллерийской подготовки. Подошедшие читинцы из резерва Суботича штурмовали правый фланг противника, сретенцы – центр, а казаки – левый фланг. Во время второй атаки четвёртая сотня под командованием сотника Волкова, заменившего на время раненого Вондаловского, попыталась захватить ложементы с китайскими пушками, ведущими фланговый огонь.

– При захвате одного из орудий Леонид Петрович и погиб. Он скакал впереди казаков к зарядному ящику, на котором сидел китаец. Не знаю, что там произошло в действительности, кто-то говорит, что китаец взорвал сам себя, но я в это слабо верю, – Плотников усмехнулся. – Вернее всего, в боеприпас попала пуля, что привело к взрыву всего запаса снарядов. От этого взрыва погибли Волков и несколько казаков.

– Как же теперь Екатерина Дионисьевна будет? – всхлипнула Августа Николаевна, прерывая мужа. – Трое детишек-погодков. Младшенькому и года нет.

– Не плачь, Устенька, – есаул погладил жену по предплечью. – Все под Богом ходим. Мне вот повезло, легко зацепило, а Леониду Петровичу – нет. Говорят, его взрывом вместе с конём на пару саженей отбросило. А Екатерине мать с отцом внуков поднять помогут. Да и мы миром поможем.

– Да, не стало первого и единственного поэта Приамурья, – грустно вытирая платком уголки глаз, произнесла незнакомая мне сестра милосердия и продолжила мелодичным голосом:

Не богат наш край преданьями
Эпопеи вековой,
Переполнен он страданиями,
Тьмой глубокой и нуждой…

Я же про себя вспоминал наши отношения с Волковым. Всё-таки знакомы были почти девять лет. Дружбы не было, нельзя было назвать их даже приятельскими. Честно говоря, к поэзии я был и остаюсь равнодушным. Те песни, автором которых считаюсь, – чистый плагиат из будущего, вырывающийся, как правило, если я перебирал спиртного. Леонид же Петрович к моей славе песенника относился с большой ревностью, я же его стихов достойно оценить не мог, считая какими-то наивными, что ли.

В голове всплыло несколько строк, запомнившихся из-за простодушия, какой-то невинности и неискушённости:

Могуча матушка Россия.
Ей вражья злоба не страшна,
Не грозны вороги лихие.
Пусть будет дружба всех крепка.
Тогда в бою, я верю свято,
Солдат поддержит казака,
Казак же выручит солдата.
Во время ужасов войны,
С пути сметая все преграды,
Взаимной выручкой сильны,
Не дрогнут русские отряды.

А по-человечески Волкова было жалко. Ещё в большей степени жаль было его жену и детей. Поглядев на Машеньку, которая стояла боком ко мне, как от озноба передёрнул плечами.

«Может, ну её к ядрёной фене семейную жизнь. А то с моей профессией – родину защищать – есть большая вероятность, что Мария Аркадьевна может получить весточку о моей преждевременной кончине на поле боя. А как-то не хочется её вдовой сделать, а возможных детей сиротами оставлять», – подумал я и чуть не плюнул через плечо три раза, чтобы не сглазить.

Между тем окружающие продолжали горячо обсуждать смерть Волкова. Он для них всех был близким человеком. Кроме проблемы похорон, кто-то поднял вопрос о том, что необходимо за счёт общества объединить и издать одним сборником стихи, рассказы, очерки Леонида Петровича, которые были напечатаны в газетах «Сибирь», «Восточное обозрение», «Амурский край», «Владивосток», в журнале «Природа и охота», в двух небольших сборниках стихов «На Амуре» и «На Дальнем Востоке». Не участвовали в этом я, супруги Бутягины и Машенька. Мы были в Благовещенске людьми новыми, пришлыми, с творчеством поэта незнакомыми, ну, может быть, кроме меня. Но мне сказать было нечего.

Минут через десять, когда ажиотаж обсуждаемого вопроса спал, Плотников смог продолжить повествование о дальнейших перипетиях боя. Хотя рассказывать было уже практически нечего. Китайцев дружно выбили со второго яруса окопов и ложементов, а потом стрелки на плечах отступающего неприятеля ворвались и в третью линию окопов, заставив центр и правый фланг обороны противника отступить с Колушанских высот. Левый фланг, который атаковали казаки, слаженно последовал за отступающими колонами китайцев.

Но это организованное отступление закончилось, когда на гребень высот подняли наши орудия. Огонь шрапнелью из них заставил броситься китайцев в бегство. А тут и казаки подоспели, перевалив через хребет Колушанской горы. Несколько оставшихся боеспособными подразделений войск принца Цина смогли сдержать атаки казаков и позволили основной массе китайцев отступить к Айгуню. Во время этих последних атак Плотников и был ранен. И не он один. Потери были значительные. Кроме Волкова из Амурского казачьего полка погибли ещё старший урядник и пять казаков, а вместе с Плотниковым были тяжело ранены три урядника и шесть казаков. Легкораненых никто не считал, так как они оставались в строю. У стрелков потери были ещё больше.

Когда народ по окончании рассказа разошёлся от кровати раненого, я не удержался и поинтересовался, как себя в бою вёл хорунжий Селивёрстов.

– Ох, Тимофей Васильевич, и не спрашивайте. Вот ведь настоящий сорвиголова. Когда первая атака Колушанских высот закончилась неудачей, генерал Грибский приказал объединить все десять пулемётных расчётов в один отряд под командованием Романа Петровича, – есаул улыбнулся и разгладил усы. – При втором штурме они шли в центре во главе сретенцев на том участке, где стояли шесть китайских орудий, и перебили всю прислугу, а также пехотное прикрытие. Говорят, хорунжий Селивёрстов был впереди всех с пулемётом. Ловко так действовали, как те кубанские пластуны во время войны с турками. Никто даже ранен из них не был. Захватили все шесть орудий, шесть знамён принца Цина, в три раза больше, чем мы двумя сотнями на левом фланге. Так что, думаю, очень скоро на груди Романа Петровича будет такой же заветный для всех офицеров белый крестик, как и у вас. Да и ваши браты, а они все были в пулемётных расчетах, точно по знаку отличия Георгия четвертой, а то сразу и третьей степени получат.

Я смотрел на Плотникова и тихо так ох… Удивлялся то есть. Новость, действительно, была потрясающей. Больше всех меня изумил военный губернатор Приамурья. Додуматься создать штурмовой отряд, вооруженный десятью ручными пулемётами, и направить его на самый важный участок атаки. Это что-то с чем-то. А с учётом того, что там ещё и два снайпера с оптикой резвились, то у орудийных расчётов, как и их прикрытия, даже минимального шанса выжить не было.

«Ай да молодца, Константин Николаевич! Брависсимо! И ребята отличились, и пулемёты вновь отметились. Вот только Ромке втык вставлю, не хрена впереди идти, так как командир должен управлять боем», – улыбаясь на ширину приклада, подумал я. Только внутренний голос всё испортил, напомнив мне, что кто-то сам как затычка во все дырки, точнее отверстия, лезет впереди всех.

«Поэтому сначала бревно из своего глаза убери», – громко сказал голос-совесть и, слава богу, заткнулся.

Пожелав Василию Ивановичу скорейшего выздоровления, прошёл к комнате для медперсонала. Открыв дверь, увидел, что там полный аншлаг. Поэтому, кивнув двум Мариям, как бы попрощавшись, закрыл дверь и направился в резиденцию губернатора.

По дороге шёл и думал, каким образом мне попасть в отряд Павла Карловича. Из того, что уже узнал о нём здесь – начальником штаба войск Забайкальской области был переведён полгода назад с должности командира 36-го драгунского Ахтырского полка. В апреле этого года был произведён в генерал-майоры за отличие, хотя ходили слухи о его каких-то денежных махинациях с полковой кассой, за что и был отправлен в почетную ссылку. Есть любимчики, но по общим отзывам – командир хороший, строгий, требовательный, грамотный. Недаром Драгомиров назвал его полководцем военного времени. То, что командовал драгунами, то есть «конной пехотой», для меня тоже хорошо. Не должен быть зашоренным на одну конную атаку и рубку всех в капусту.

Из прошлого-будущего генерал Ренненкампф ассоциировался с успешным конным рейдом во время Китайского похода, а также с разгромом армии Самсонова во время Первой мировой войны, причиной которого стало то, что Ренненкампф, как командующий соседней армией, якобы из-за личной неприязни не оказал помощь войскам Самсонова. Но тот это Ренненкампф или нет, со стопроцентной уверенностью я утверждать не могу. Просто не помню.

Придя во временно отведённый для меня кабинет в резиденции, сел за стол, положил перед собой чистый лист бумаги, ручку и задумался.

«“Что делать?” – извечный вопрос не только русской интеллигенции, часто он возникает перед любым человеком. Ответа на него пока нет, поэтому зададим себе другой вопрос: “что имеем?” – усмехнулся про себя. – А имеем мы то, что по инициативе Ренненкампфа, или Грибского, или кого-то другого будет создан конный отряд из казаков, который рванёт вперёд на Мерген, потом на Цицикар и дальше на Гирин».

Я взял ручку, макнул перо в чернильницу и нарисовал на листке кружок, подписав его «отряд», от него стрелку и квадрат «Мерген». От стрелки – другую, вниз, и квадрат с подписью «Малый Хинган». После чего опять погрузился в задумчивость. Рейды конницы в тыл противника широко применялись ещё в петровские времена, в войнах наполеоновской эпохи, в американской Гражданской войне тридцать пять с хвостиком лет назад. А набег генерала Гурко за Балканы в Русско-турецкую в одна тысяча восемьсот семьдесят седьмом году изучают в юнкерских и военных училищах. Так что в конном рейде ничего нового нет, но вот по составу и вооружению отряда можно подкинуть пару идей генералу Ренненкампфу.

Всех тонкостей похода я не помнил, как и не помнил, каким образом в моей истории этот летучий конный отряд прошёл единственную дорогу на Мерген через хребет Малого Хингана, но без артиллерии и пехоты там делать нечего. А вот за ним, можно сказать, оперативный простор для конницы. Там и тачанки можно применить.

Бои под Тяньцзинем, где я увидел действие принятых год назад на вооружение новых пулемётов Хайрема Максима, меня несколько разочаровали. Пулемётный расчёт из десяти человек, двуколка для перевозки патронов и пулемёта, причём на ней в походном положении едут трое, плюс пулемётный унтер верхом, а шестеро идут рядом. Для конного рейда такое передвижение точно не подходит. Для пехоты это, возможно, и годится. Но только пулемётный унтер-офицер, семь номеров расчёта и двое ездовых[4 - «Строевой устав пулеметных команд пехоты», 1912 год.], по моему мнению, ну очень большой перебор. Если пулемётчик профи, ему на х… не нужен пулемётный унтер, два подносчика патронов и воды, дальномерщик, двуколочный, запасной. У капитана Муравского в пулемётной батарее наводчики-пулемётчики все были мастерами своего дела. Команды выполняли раньше, чем офицер их произносил, а унтера передавали. Передасты, блин!

«Так, надо уточнить, есть ли среди тех подразделений, которые должны сегодня прибыть с генералом Ренненкамфом, пулемётные батареи с новыми максимами, а то в уже прибывших войсках была только полубатарея старых, ещё на лафетах. Если есть хотя бы одна батарея, то будет восемь тачанок. И это просто здорово! Восемь максимов, десять мадсенов, да ещё батарею из шести конных четырёхфунтовок. Вот это огневой кулак собирается! Кстати, я только в Благовещенске штук пять рессорных повозок-двуколок видел, пригодных под тачанки. Реквизировать их, конечно, не получится. Если что – выкуплю, – подумал я, но тут жаба схватила меня за горло и начала душить. – Ладно, может быть, в Айгуне найдём бесплатно. И рано ещё делить шкуру неубитого медведя. Есть большая вероятность, что генералы меня, как обычно, пошлют в долгий пеший маршрут. Про тачанки я лично Александру III почти восемь лет назад рассказывал. А имеем сегодня вот такой пулемётный расчёт в десять человек, ладно хоть максимы более-менее похожи на те, которые в моём мире приняли на вооружение в одна тысяча девятьсот десятом году. Хоть какой-то прогресс».

С этими мыслями я направился к войсковому старшине Сотникову, исполнявшему обязанности дежурного генерала и коменданта Благовещенского отряда. У Николая Киприяновича должен был быть перечень всех подразделений, которые сегодня должны были прийти в город под командованием генерала Ренненкампфа.

Проходя мимо рабочего кабинета губернатора, замедлил шаг, так как мне послышался из него какой-то тихий металлический скрежет и позвякивание. Потихоньку приблизился к двери и приложил к ней ухо. Тишина. Я лизнул тыльную сторону ладони и поднёс её к замочной скважине. Ощутимо потянуло сквозняком. Тихо сделав пару шагов от двери, я, уже не скрываясь, проследовал дальше.

«В кабинете военного губернатора находиться никто не должен, наружная дверь заперта и опечатана, однако я слышал звуки и из помещения тянет сквозняком, будто окно открыто. А этого не может быть», – с этими мыслями я ускоренным шагом добрался до караульного помещения.

– Смирно! Ваше высокоблагородие… – начал докладывать старший урядник, но я остановил его движением руки.

– Урядник, быстро ключ от кабинета губернатора, двух казаков под окна, вестового к войсковому старшине Сотникову с докладом, что в кабинет генерала Грибского кто-то проник. Сами следуете со мной. Выполнять, но тихо.

– Слушаюсь, ваше высокоблагородие.

Старший караульной смены оказался смышленым малым, хотя и крупных габаритов. Без лишних вопросов и разговоров вскрыл опечатанный ящик, где на случай пожара хранились ключи от кабинетов резиденции, выбрал и передал мне нужный. Поднял трёх казаков свободной смены и быстро отдал приказания. Не прошло и минуты, а мы уже выдвинулись навстречу возможным приключениям.