– Быстро же ты добрался, Карл! – сказал он, придирчиво, от макушки до пят, оглядывая молодого священника. – Я тебя раньше ужина и не ждал.
– Ваше время слишком ценно, святой отец! – отвечал Карл, в голосе которого звучало уважение, но без тени подобострастия. – И если вы прислали за мной курьера, значит, дело не терпит…
– Да уж, в Парижском университете учат на совесть, – с удовлетворением в голосе произнес архиепископ. – И к счастью, не только теологии и юриспруденции, но и умению отличать важное от второстепенного. Не зря, бог видит, я отдал такие деньги за четыре года твоего обучения.
– Я ваш должник и вечный слуга! – сказал священник. – И готов выполнить любой ваш приказ.
– Вот об этом мы и поговорим, насчет любых приказов-то, – ответил архиепископ. – Только не здесь, а наверху, в кабинете. Дело, которое я хочу обсудить, не терпит чужих ушей и глаз.
Подъем на предпоследний этаж донжона по тесной винтовой лестнице для Карла, с детства опасавшегося замкнутых пространств, оказался истинной пыткой, но вид из окна, что раскинулся перед его взором, стоил любых жертв. Под ними среди живописных холмов серебряной лентой змеился полноводный Рейн. Величие кафедрального собора, царившего над невысокими городскими постройками, ярко демонстрировало, какую власть на земле завоевала Святая Римская церковь…
– К делу! – Карла вырвал из грез голос архиепископа.
Фон Алленштайн сидел за огромным резным столом, усеянным беспорядочным ворохом документов. Став уже не воином и даже не церковным прелатом, но канцлером, отягощенным многочисленными государственными заботами…
– Садись, слушай и не перебивай! Ты достаточно осведомлен о происходящем в мире, чтобы была нужда вдаваться в подробности. Могу не рассказывать о том, что папа Иннокентий, взойдя десять лет назад на Святой престол, едва ли не с первого дня начал беспощадную борьбу с ересью. Все бы хорошо, ересь она и есть ересь, а потому никому не нравится. Да только почему-то еретиков папские ищейки-инквизиторы находят исключительно в тех землях, правители которых отказываются признать светскую власть Церкви. Для того чтобы держать дело в своих руках, Иннокентий учредил новый орден. Доминиканцы, «псы Господни». Им дано право выискивать ересь по всем христианским владениям, а все местные священнослужители и власти обязаны оказывать этим вот инквизиторам любую помощь, какую они потребуют.
Карл, весь превратившись в слух, кивнул, ожидая, когда архиепископ перейдет от преамбулы к сути. Что и последовало незамедлительно.
– Как раз сейчас у нас в Майнце, – продолжал Зигфрид, – находятся три доминиканца-инквизитора во главе с небезызвестным фра Ансельмом, который в прошлом году в Турине за два дня отловил столько еретиков, сколько воров не ловят за год в кишащем преступниками Кельне. Но был бы он прислан к нам один – полбеды, я такими монахами закусываю после вечерней трапезы по семь на пучок. Главная неприятность состоит в том, что этой троицей командует небезызвестный кардинал Ришар Годэ. Ты о нем слышал?
– Еще бы! – старательно закивал Карл, обрадованный тем, что дядя позволил ему говорить. – Ришар Годэ, происхождения темного, едва ли не выкрест-иудей, а то и пиренейский сарацин. О нем много шепчутся, но никто ничего толком не знает. Начал свой путь послушником в Цистерцианском монастыре, отвечавшим за чистоту отхожих мест. Принял постриг и через несколько лет был переведен в Клюни, монастырь в Шампанских землях, где формируется политика Святого престола и в тиши лесов готовятся служители для Латеранского дворца, где находится папская резиденция…
– Не нужно меня наставлять, как неофита перед первым причастием! – рявкнул теперь уже совершенно по-рыцарски Зигфрид. – Что тебе известно о нынешнем положении этого Годэ?
Карл от страха вжал голову в плечи.
– То же, что и всем, ваше высокопреосвященство. Кардинал назначен папой легатом по надзору за действиями инквизиции. Путешествует в собственном фургоне с монахами-дознавателями под охраной трех десятков савойских наемников. Везде, где легат появляется, еретиков отлавливают косяками, как рыбу во время нереста. Правда, на казнь он отправляет одних лишь дьяволопоклонников и колдунов, однако все идет к тому, что скоро вешать, топить и сжигать начнут всех, кто подвергает малейшему сомнению хоть какие-то каноны истинной веры…
– Именно так, – сощурил глаза архиепископ. Теперь перед Карлом сидел хитрый, как лис, и дальновидный, словно орел, прелат. – Прислан он к нам неспроста. Епископы, а стало быть и священники в Германских княжествах назначаются светскими владетелями с одобрения архиепископов. Поэтому папа спит и видит, как бы обвинить тут нас в ереси, дабы заставить Кельн, Аахен, Майнц и прочие города благословенной Германии целовать его туфлю. Но, к счастью, я смог окружить пришлых инквизиторов столь плотной «заботой» (при слове «забота» у архиепископа хищно сверкнули зубы), что они не то что завалящего еретика – обычного прелюбодея за два месяца в городе не нашли. И все бы хорошо. Вот только мои люди перехватили и сумели расшифровать одно письмецо, отправленное кардиналу из Рима. В нем Иннокентий дает Ришару Годэ новое задание. Он должен прибыть в деревеньку на границе Прованса и Лангедока, где, по слухам, еретик на альбигойце сидит и катаром погоняет, и устроить там большой показательный суд, чтобы оскоромиться кровушкой еретиков и отправить их на костер…
– Но это же где-то далеко на границе, – набравшись смелости, вставил свои полмарки Карл. – Прованс – земля Священной Римской империи, но Лангедок – это часть Тулузы, чей граф является вассалом французского короля. Какое нам здесь, в Германии, дело до того, что люди папы сожгут несколько тамошних еретиков?
– Самое прямое! – жестко ответил Зигфрид. – Мои осведомители докладывают, что папа смог заручиться в этом деле поддержкой французского короля. Граф Раймунд Тулузский слишком богат и слишком независим, чтобы Филипп-Август мог терпеть такого вассала. После того как Годэ зажжет первые костры, в Лангедок ринутся сотни доминиканцев, выискивая ересь в каждой навозной яме. Папа объявит крестовый поход, а французский король «не будет возражать», если его подданные добровольно возьмут крест и отправятся верхом, с обнаженными клинками, огнем и мечом искоренять ересь. А если папа сделает Лангедокские епархии своей церковной провинцией, а Филипп-Август расчленит Тулузское графство и превратит его в личный королевский домен, то оба они, и Святой престол, и французская корона, усилятся настолько, что попытаются отобрать у Империи пограничные земли, Лотарингию, Бургундию и Прованс. Поэтому мы любой ценой должны не допустить расправы над этими несчастными поселянами.
– Но поможет ли это? – осторожно спросил Карл. – Ведь если кардинал Годэ потерпит неудачу, то через год-другой придут новые инквизиторы, и рано или поздно папа добьется своей цели.
– В том то и дело, что рано или поздно, племянник. Император Фридрих Гогенштауфен только в этом году достиг совершеннолетия и начал править самостоятельно. Сейчас он наводит порядок у себя на родине, на Сицилии, и уже через несколько лет сможет прибыть в Германию. Объединенным силам империи, раскинувшейся от Северного моря до берегов Африки, будут не страшны притязания французского короля. Потому, – заключил архиепископ, – именно тебе, Карл, предстоит отправиться в Лангедок вместе с кардиналом и его прихвостнями и сделать все, чтобы его судилище закончилось крахом…
– Н-но к-как ж-же я смогу присоединиться к ик… инквизиторам? – ошарашенный Карл от неожиданности начал заикаться.
– Об этом не беспокойся. Я уже давно оговорил с папой то, что по землям Империи вместе с Годэ будет ездить уполномоченный мной священник. Деревушка, о которой идет речь, спорное владение между Арльской коммуной и сеньорой Монтелье, так что ты вполне можешь там быть, как на земле, принадлежащей Провансу. А наградой за хорошо выполненное дело станет для тебя пост каноника Майнцского кафедрального собора…
– Каноника? – от такого предложения Карл мигом перестал заикаться. Еще бы! Ведь самое большее, на что он рассчитывал в ближайшие годы, – пост секретаря при дядиной канцелярии. Каноники кафедрального собора Майнцского архиепископства, фактически церковные министры, были самыми богатыми и влиятельными людьми в стране после герцогов и курфюрстов. – Да я, дядя Зигфрид, буду землю зубами грызть и перетоплю этих доминиканцев как крыс! В выгребных ямах!
– Воевать с кардиналом и монахами, которых, кстати, охраняют лучшие воины, каких можно нанять за деньги, тебе, племянничек, не потребуется, – усмехнулся архиепископ. – Вслед за вашей делегацией отправится двадцать рыцарей из моей личной гвардии под началом капитана Дитриха. Этот воин по моему приказу не то что какому-то кардиналу, самому папе кишки выпустит, рукой не дрогнув, а на следующий день пойдет в ближайшую церковь, покается и получит полное отпущение. Впрочем, вот и он.
Карл обернулся к лестнице, по которой поднимался рыцарь. Отсутствующий шлем давал прекрасную возможность рассмотреть сплющенный нос, ниспадающие на узкий лоб русые волосы. Немного косолапя, рыцарь подошел к архиепископу, коротко кивнул.
– Знакомьтесь, господа! – махнул ладонью фон Алленштайн. – Мой племянник Карл. Капитан Дитрих!
Рыцарь снова наклонил голову:
– Будем знакомы, святой отец!
Карл кивнул в ответ:
– Будем, капитан. Я искренне рад нашему знакомству.
– Ну вот, – подвел итог разговору архиепископ. – Если вам обоим все ясно, то ты, Карл, завтра утром отправляйся в монастырь к доминиканцам представляться кардиналу, он там живет. А ты, Дитрих, готовь людей и отправляйся в сторону Фожерена…
– Вы сказали Ф-фожерен, ваше в-высокопреосвященство? – переспросил Карл, к которому при упоминании этого названия мигом возвратилось заикание. – Но не далее к-как сегодня один мой прихожанин сделал донос на соседа, который как раз родом из этого Фожерена, и обвинил его в колдовстве…
Выражение лица у вскочившего с места Зигфрида начало меняться столь быстро, что ошарашенный Карл так и не смог до конца понять, кто сейчас перед ним – рыцарь, политик или прелат. Справившись с гневом, фон Алленштайн заревел так, что, казалось, еще немного, и обрушится старый донжон:
– Так какого дьявола ты молчал все время, Карл, душу твою в адский огонь!!! Теперь кардинал у нас в кармане! Дитрих, бери людей и немедленно отправляйтесь за этим, язви его, колдуном. Привезете его сюда, мы назначим собственных судей, отправим их в Фожерен и тем самым опередим инквизиторов… Ну что стали? Бегом!!!
Карл и Дитрих прогрохотали по лестнице, и неизвестно, кто создавал больше шума: закованный ли в железо рыцарь, или молодой священник, почуявший тяжкий груз ответственности…
Глава 2
Вследствие сильного душевного напряжения происходят изменение и перемещение в элементах тела. Это изменение происходит главным образом в глазах, и из них происходит излучение. Таким образом глаза заражают воздух на определенное значительное расстояние. Отсюда – новые и чистые зеркала становятся тусклыми при смотрении в них женщин во время месячных очищений, как это и указывается Аристотелем (о сне и бодрствовании). Если душа неудержимо клонится ко злу, как это бывает в особенности у женщин, то это происходит, как нами ранее указано. Их взгляд ядовит и несет порчу. Главным образом он вредит детям, обладающим нежным телосложением и впечатлительностью.
Яков Шпренгер и Генрих Инститорис, «Молот ведьм»
– Смазки пожалели… – сказал кто-то за спиной.
– Что? – обернулся Карл.
– Смазки, говорю, пожалели, скареды! – Один из рыцарей, чьи имена Карл забыл, не успев запомнить, пока их наскоро представляли во дворе архиепископского замка, изрядно поживший муж, с траченными сединой обвислыми усами, ткнул пальцем в сторону реки.
Капитан Дитрих, единственный, кого Карлу не требовалось представить еще раз, промолчал, вглядываясь в темные воды, вспученные недавним ливнем.
– Мельница рядом.
Впрочем, и без подсказки можно было догадаться, откуда доносится назойливый скрип водяного колеса, хитрой системой ремней соединенного с жерновами. Скрип был поистине казнью египетской, прямо-таки терзающей слух. Карл даже на секунду посетовал, что не может натянуть на многострадальные уши зимнюю шапку, надежно отсекающую лишние звуки. И на всякий случай пожалел местных жителей, слышащих сей ужасный звук ежедневно и еженощно. Хотя, с другой стороны, Бог создал человека, способным привыкнуть ко всему…
Кавалькада одолела небольшой подъем, оказавшись на возвышенности. Дорога убегала вниз, струясь серой пыльной змеей по направлению к деревне, расположенной чуть дальше. Нужная же им мельница, стоящая в неглубоком распадке у самого берега, была видна как на ладони. А возле нее, буквально в трех шагах, у миниатюрной рощицы из полудюжины сгорбленных олив, возносящих к небу перекрученные, будто подагрой, ветви, стояло несколько лошадей. И вовсе не измученных непосильным трудом и паршивой кормежкой крестьянских одров. Нет, у мельницы стояли толковые кони, годные под седло даже самому привередливому из рыцарей.
Капитан привстал в стременах, оглянулся, мысленно подсчитывая спутников. Все на месте. Хотя с чего бы это вдруг кому-то отставать? Не по лесу ведь скачем, а по дороге. Пусть по проселочной и разбитой, но дороге.
– Прибавим ходу, мы уже близко!
Но рыцари, не дожидаясь приказа командира, пришпорили коней. Неизвестных лошадей увидел каждый. И что ничего хорошего эта неожиданность не несет, также понимали все.
То ли услышав топот приближающейся процессии, то ли еще по какой причине, из раскрытых ворот мельничного подворья вышел человек в смутно знакомых одеждах. Увидев всадников, он не ретировался, а, прянув обратно, заорал:
– Чужие!