Метро 2033: Холодное пламя жизни (сборник)

Пошлину ставила исправно. Иногда, когда не хватало, стиснув зубы и обхватив за шею, сопела, вжатая в стену тоннеля с одним из дежурных, кому на жеребьевке повезло с проволокой покороче. Но в целом ни проблем, ни забот. Девка правильная. Ладная. Молчаливая. Платит-таскает. Таскает-платит.

Кто? Куда да откуда? Не все ли равно.

Но в этот раз мародерившая шалава реально перегнула палку.

Струя ледяной вонючей воды хлестко ударила по лицу, как лопатой, заставив надсадно закашляться. По ребрам словно саданули пилой.

– Спящая красавица, – насмешливо поинтересовался голос, постепенно обретавший знакомое звучание. – Добро пожаловать в дерьмовый мир обратно.

– Где я?

– В гостях. Только ведешь себя невежливо.

Ферзь, ну конечно. Следовало догадаться.

С невероятным усилием Ксюше удалось подняться на четвереньки. В висках тут же застучало, к горлу подкатила тошнота. Мокрая девушка судорожно закашлялась. Заржали. Несколько. Когда немного отпустило, она осторожно оторвала руки от пола и выпрямилась, сидя на коленях и еще не решаясь встать с разящего мочой пола технического сортира. Неверными движениями быстро ощупала плотно обтягивающий тело термокомбинезон. Вроде не насиловали. Хоть в этот раз. Рюкзак, оружие и пояс с подсумками, конечно, исчезли. Запястья шнуром перевязаны.

– Трусы на месте, – словно прочитав ее мысли фыркнул знакомый голос, и Ксюша наконец посмотрела на Ферзя, кулачками убрав с лица налипшие волосы.

– Заткнись, – хрипло огрызнулась она.

– Велкам, – отсалютовав зажатой меж пальцев незакуренной самокруткой, ответил облокотившийся о спинку развернутого задом-наперед стула Ферзь.

И почему он всегда напоминал ей Гармаша?! Был в прошлом такой актер. Хоть ей тогда и стукнуло всего-то шесть, а вот волевое, словно высеченное из гранита лицо незнакомого человека она почему-то запомнила. Ох как ей это качество потом пригодилось. Папа любил с ним один фильм, «Охота на пиранью», и все катал и катал его на компьютере… Или это была не ее жизнь? Ах, как бы хотелось.

И еще эти глаза из-под густых бровей. Всегда исподлобья. Умные, волевые, жестокие. Страшные. Только с ним когда-то она поняла, что такое настоящий мужик. А ведь в отцы годился. Когда-то она его любила, льнула. Теперь ненавидела лютой, всеобжигающей ненавистью, от которой ехала крыша и сводило скулы. Или… Никаких или. Правду говорили, что от любви до ненависти один шаг. Хоть и правда сейчас понятие относительное.

– Чего хотел.

– Я чего хотел? – искренне удивился мужик и переглянулся с двумя мордоворотами (один был тот самый с бородкой, нос у него налился лиловым и был похож на картошку – хорошо вмазала), в руках у одного из которых было пустое ведро. – Это ты чего моих пацанов обижаешь?

– А нехрен пошлину задирать.

– Я?

– У того вон спроси.

– Сколько.

– Тринадцать.

Ферзь повертел самокрутку в руках, неторопливо закурил, выдохнул. Не оборачиваясь спросил.

– Это правда?

– Ферзь, я… Николай Борисович, – замямлил рыжебородый и тут же рухнул от звонкого удара ведром по лицу.

– На пять лишних зажидилась?

– Мои вещи, – Ксюша постепенно приходила в себя.

– Эти-то, – девушка посмотрела в сторону, куда ткнул самокруткой Ферзь, и увидела в углу у двери сваленные в кучу рюкзак с химзой и пояс. «Пернача» с автоматом, естественно, не было. – Да вот же они, а что?

– Отдай.

– Э-э-э, брат, – досмолив, Ферзь нагнулся и неторопливо затушил бычок о лоб вырубленного бородатого. – Ты сначала мне скажи, куда лыжи навострила.

– Транзитом, в Торговый город, – не сводя взгляда с распростертого тела, тихо ответила Ксюша.

– Ах в Город. Вон оно как. А че не на Фрунзенскую, или Ворота, м? И кому же ты это все несла, а? – поднявшись, Ферзь брезгливо вывернул рюкзак – на пол посыпались какие-то игрушки, тряпье, полуистлевшие книги. Стыдливые трупики былых вещей.

– На продажу, – отвернувшись пробормотала Ксюша.

– Что?

– На продажу! – девушка вскинулась, смотря прямо в глаза.

– А я думал, «Атмосферу» уже вычистили давно, – швырнув пустой рюкзак в девушку, Ферзь полоснул ее путы ножом и вернулся на стул. – Или по ларькам побиралась? Шавуха-то жива еще? Ой, прости, о еде завел. Эк тебе жрать-то захотелось, мать, что ты уже говном для отребья фарцуешь. Репутация не страдает? Нет чтоб себя предложить…

– Слушай, ты, – вскочила Ксюша и застыла, смотря в черный зев вороненого ствола.

– Очень внимательно, – щелкнула собачка предохранителя. – На колени обратно. Вот так.

– Отпусти.

– Рад бы…

– Но?

– Пустить бы тебя сейчас через всех моих мужиков, а я посмотрю, что скажешь, м? Тушла небось охота. Охота ведь, а? Жрать-то. Ням-ням. То-то. А у меня ведь есть, много. Но и поработать, мать, придется. Смотрю вон все еще ладненькая, и попка как пирожок.

– Ненавижу.

– Знаю, – вздохнул Ферзь. – Но за свое поведение нужно платить.

– Чего ты хочешь?

– Да думка тут одна есть, – в руках Ферзя возникла банка военной тушенки, которую он ловко вскрыл ножом, ударив по рукояти ладонью, и по сортиру, перебивая застарелую мочу, разлился восхитительный запах говядины.

Ксюша с предательским стыдом ощутила, как рот стремительно наполняет слюна.

– Только не скули, – снизошел Ферзь и кинул еду ей под ноги. – Приятного.

Поборов остатки самообладания, девушка подхватила банку и, сунув в нее порезавшиеся о края пальцы, стала запихивать душистое мясо в рот, даже не замечая, что ест его с собственной кровью.

– Отодрать бы тебя и в хвост, и в гриву, – мужчина смотрел, как она ест практически не глотая. – Как тогда, помнишь? И декорации те же. Ностальгия. Да настроение хорошее, зараза. Ты хоть жуй, мать. Растягивай. А то ведь действительно отрабатывать заставлю.

– Говори.