Ремесло Небожителей

– Меняться зачем? Мне молодым быть интересно.

У рыжего челюсть отвисла. Ардис хмыкнул, почесал в затылке, поинтересовался ехидно:

– И чего ты со своей молодостью делать собрался? Горшки размалёвывать?

– Хотя бы и горшки.

– А после? У тебя ж ни гроша за душой. Дома своего нету!

– Я заработаю. Научусь хорошо рисовать и заработаю.

– На какую-то халупёнку? Чтоб обменяться назад – как пить дать не заработаешь!

– Я и назад меняться не стану.

– Ты ж помрёшь! – У Ламавина глаза выпучились. – Ну проживёшь ещё годов тридцать, а потом всё одно состаришься и помрёшь. Даже если меняться вперёд не будешь – помрёшь!

– И ладно. Мои мама с папой менялись – и умерли. И отец Ардиса умер. И твои родители, Мави, – прости! – скоро умрут.

Над поляной повисло молчание. Лишь звенел ручеёк, да жужжал над крошечной сладкой варежкой мышиного горошка шмель. Ни Ардис, ни Ламавин не знали, что возразить приятелю, только переглядывались.

Но тут затрещали кусты, из терновника выбралась Кветтина. Одёрнула юбку, взглянула на обескураженных парней… и захохотала!

– Вы чего глазами лупаете? Не поняли, что Трай вас на смех поднял? Умирают безудачники, а мы ж не такие, верно?!

Ламавин облегчённо перевёл дыхание:

– Точно! Мы знаем, как удачу ловить.

– А то! – кивнул Ардис. Сжал кулаки, скрутил в них воображаемую удачу жгутом. – Мы её вот так! Не улизнёт!

Трай промолчал.

Глава 2. Бед-Дуар

Колёса аэроплана ударили по ссохшейся, покрытой редкой низкорослой травой земле пустыря, заставив машину подпрыгнуть. Бед-Дуар тут же выровнял её, повёл по широкому кругу, гася скорость. Повезло, что старуха надумала летом помирать, – рассудил мимоходом. Страшно представить, во что этот «аэродром» превращается осенью. Или зимой. Зимой здесь, на южном побережье, вечная распутица, морозов не бывает. Далеко не каждый пилот решится совершить посадку. С другой стороны, откуда аэропланам взяться в этой забытой Небесами дыре?

Генерал Барис Бед-Дуар, командующий княжьей стражей Тарусии, никакими судьбами не попал бы в рыбацкую деревушку с дурацким названием Устричная Бухта, если бы не чрезвычайное известие, что принёс телеграф. Настолько чрезвычайное, что пришлось отложить все дела, садиться за штурвал и гнать аэроплан десять часов кряду от Княжграда до этих самых «устриц», позволив себе всего две посадки. Разумеется, самому сидеть за штурвалом генералу никакой надобности не было – все летуны стражи в его распоряжении. Да только ни один летун великого княжества не мог в мастерстве своём сравниться с Бед-Дуаром. Во всём мире едва ли полдюжины набраться могло равных ему. А дело было неотложным, требовалось выжать из аэроплана всю скорость, на какую тот способен.

На краю пустыря, послужившего «аэродромом», генерала поджидала карета, запряжённая четвёркой лошадей. Гербовые орлы на дверцах, синемундирные телохранители на запятках – всё, как положено. Сам волостной исправник, тоже одетый по форме – интересно, часто ли он в неё наряжается в эдакой-то глуши? – переминался с ноги на ногу возле кареты. Как только Бед-Дуар спрыгнул на землю и стащил шлем с головы, бросился навстречу. Как же, узнал!

– Как долетели, ваше превосходительство? Не желаете отобедать? – Исправник скосил глаза на солнце, успевшее проделать две трети пути от зенита до горизонта, поправился: – Отужинать?

Вместо ответа Бед-Дуар бросил ему в руки шлем и перчатки, шагнул к карете:

– Поехали, нечего время терять. Как там старуха?

– Держим, держим, – заверил исправник. На вид ему было лет тридцать пять, мордатый, краснощёкий, по всему видно, не воздержанный в еде и питье. Да и с чего бы ему воздерживаться? Износит эту личину, новую выменяет – для того и мзду берёт. Они все берут, с низу до верху – кормятся. И не тридцать пять ему, конечно, а лет двести, а то и триста. Разбойничью войну наверняка помнит.

Меняных Бед-Дуар недолюбливал. Подозревал, что они ему отвечают тем же, за глаза называют молокососом, мальчишкой, выскочкой, дикарём. Особенно столичные вельможи, живущие уже которую сотню лет. Пусть их, в глаза всё равно вынуждены улыбаться и льстить. Потому что боятся внезапно потерять свою бесконечно долгую жизнь. От старости откупиться куда легче, чем от кинжала. Старость – она для бедных и глупых.

В древние времена было не так. Человек рождался, взрослел, обзаводился семьёй, затем старел… и умирал. Все умирали! Пусть ты так богат, что можешь купаться в золоте, пусть ты вельможа или сам князь – всё равно умрёшь, не обменяешь звонкую монету на новое тело. Короткая человеческая жизнь не стоила ничего, и от этого оказывалась ещё короче. Люди убивали друг друга за горсть монет, за неудачное слово, за косой взгляд. Князья и герцоги, махараджи и володари собирали армии, устраивали кровавые бойни, растрачивая жизни своих подданных сотнями и тысячами, – за клочок земли или признание первородства! А скольких убивали голод и болезни?!

Тысячу лет назад в мир пришли Небожители. Их летающий город завис над Княжградом, сверкая, словно громадная друза драгоценных камней. Многому научили они людей – лечить болезни, строить дирижабли и самодвижущиеся повозки, получать эфирную силу из воздуха и воды, передавать сообщения по проводам и эфирным волнам, – но, главное, они установили цену человеческой жизни. Оказывается, люди могут меняться друг с другом телами!

Небожители предложили своё ремесло всем желающим за разумную плату. Если ты богат, но стар или болен, найди молодого менщика, посули монет, отвези в Небесье, и Небожители сделают всё остальное. Если ты молод, но беден, тоже ищи себе мену. Не будь простаком, ловчи, зарабатывай звонкую монету, начинай собственное дело. Если серебро и золото не вскружат тебе голову, если не протренькаешь менную плату, не пропьёшь, не прокутишь, а наоборот, приумножишь, снова меняйся, теперь – назад! Сумеешь провернуть дельце, стало быть, ты – удачник, и впереди тебя ждёт долгая жизнь. Нет – родился ты безудачником, и никто в этом не виноват. Ступай в могилу, а бывшее твоё тело послужит иному хозяину.

Домик старухи стоял почти у самого моря, так что карете пришлось пересечь деревеньку наискосок. И опять Бед-Дуар порадовался, что попал сюда в летнюю сушь. В распутицу карета неминуемо увязла бы на немощёных улочках по самые оси.

Ждать, пока телохранители спрыгнут с запяток, генерал не стал. Первым выскочил из кареты, распахнул калитку, чуть ли не бегом пересёк дворик с луковыми грядками, навесом для вяленья рыбы, ворвался в хибару. И едва не столкнулся в полутёмных сенях с невысоким коренастым мужичком – деревенским старостой.

– Где старуха? – поймал его за шиворот Бед-Дуар.

– Т… тама, – староста ткнул пальцем в дверь такую низкую, что Бед-Дуару потребовалось пригнуться, чтобы пройти в неё. Уже вдогонку пискнул: – Померла она, ваше сходительство…

– Как померла?! – Бед-Дуар замер от неожиданности. Потом пнул дверь сапогом, шагнул в комнатушку. – Что значит, померла?! Я приказал держать её живой, пока прилечу! Лекаря из волости привезти!

– Я лекарь. – Навстречу ему поспешил моложавый господинчик с пушистыми бакенбардами, явно предназначенными восполнить лысину. – Со вчерашнего вечера здесь…

– Так в чём дело, черви тебе в брюхо?!

– Медицина не всесильна, ваше превосходительство. Мы ведь не Небожители.

Возразить на это было нечего. Бед-Дуар оттолкнул лекаря в сторону, прошёл в угол, где на койке лежало недвижное тело, прикрытое латаной, застиранной простынёй. Масляная лампа висела над койкой, в свете её лицо умершей казалось маской. Заострившийся нос, туго обтянутые кожей скулы, ввалившиеся щёки. В самом деле, древняя старуха, зажившаяся на этом свете.

За спиной топали, шумно дышали. Бед-Дуар обернулся. В комнатушку набилось не менее дюжины: лекарь, староста, какие-то бабки, исправник со своими телохранителями. Ни дохнуть, ни протолкнуться.

– Лишние – вон, – тихо произнёс генерал. – Остаться старосте, лекарю и тому, с кем старуха тайной делилась.

Шебаршение на миг замерло.

– Ваше превосходительство, а я? – осторожно уточнил исправник.

– Лишние – вон. – Пальцы генерала легли на рукоять кортика.

Предупреждать третий раз не потребовалось. Секунда – и комнатушка опустела, последний из телохранителей прикрыл за собой дверь бесшумно, но плотно. Староста тут же протянул генералу свиток, подтолкнул вперёд единственную оставшуюся в комнате старуху:

– Вот, сестра её. Ей она всё и рассказала, а уж эта – мне. А я – исправнику в волость депешу отправил. А он…

– Цыц.

Бед-Дуар подвинул стоящий в ногах кровати табурет, так чтобы оказался он под лампой, сел, развернул свиток. Именная грамота, выданная Лали Волич. Место рождения – Устричная Бухта, Песчанская волость, Юго-Западный округ. Год рождения – 967-й, год мены – 990-й. Отец… Мать… Он перевёл взгляд с портрета на лицо умершей. «Старуха» была младше его. Совсем уж неудачно поменялась, раз и на пятнадцать лет тела не хватило.

Он взглянул на вторую женщину:

– Значит, ты её сестра?

– Двоюродная, по батюшке, – закивала та. – С Лалью мы погодки, и живём на одной улице. В детстве, помню…