Сказкотерапия и метафора. Искусство трансформации

Ценность сказки и в том, что она вырабатывает определенные типы фактических событий, которые могут быть легко перенесены на другие материалы (гимны, саги, песни) и, преобразованные при помощи последних, переданы по наследству дальше. С течением времени из запаса форм типичных событий и простых фраз получалось целое богатство, постоянно возраставшее и привлекавшее внимание не одного поколения.

Нельзя отрицать огромного значения сказок и для детей. Считается, что именно воспитание при помощи сказки (т. е. косвенное) может привести ребенка «от созерцания чувственного к созерцанию внутреннего мира»[49 - Бенеке Ф. Э. Руководство к воспитанию и учению / пер. с нем. под общ. ред. Н. Х. Весселя. СПб., 1871–1872. С. 120.].

Дискуссируя с Э. Руссо относительно вредоносности сказок для детей в силу их ложности и двусмысленности, Ф. Э. Бенеке пишет о том, что «голая истина недоступна ребенку, ему понятна истина чувственных образов»[50 - Там же.]. При сообщении ребенку образов из духовного мира, подготавливающих его к пониманию того, что вообще происходит в жизни, в сказках выражаются те самые известные общие житейские истины. Ребенок близок к природе, и в его представлении окружающий мир такой же живой, каким он был когда-то в представлениях древних людей. Именно поэтому маленьким детям так понятны сказки, кажущиеся нам, взрослым, жестокими и ужасными. Мы, взрослые, понимаем события в таких сказках буквально, а ребенок – символически, отдаваясь глубокой философии и психологии сказок.

Возможно, поэтому взрослые, отдалившись от природы, от своего естества, постоянно устраивают дискуссии о целесообразности сказок для детей. Так, еще в позапрошлом веке Михаил Борисович Чистяков[51 - Чистяков М. Б. Курс педагогики. СПб., 1876. С. 99.], известный российский педагог и писатель, современник Ф. И. Буслаева и А. Д. Галахова, подмечал, что, с одной стороны, в сказках жизнь представляется в извращенном виде и они способны порождать «безобразные» суеверия, влияющие на ум и характер ребенка, порождать «непреодолимую робость» перед враждебным миром. С другой – в них много «младенческого простосердечия, патриархальной простоты и лесной свежести», а потому хорошие чувства в ребенке можно пробудить только сказкой. Ученик и последователь А. А. Потебни Д. Н. Овсянико-Куликовский говорил о том, что простые сказки простых людей создают пространство доброты вокруг ребенка: «Сказка – это моральный дар»[52 - Овсянико-Куликовский Д. Н. История русской интеллигенции. Итоги русской художественной литературы XIX века. Ч. II (от 50-х до 80-х годов). М.: издание В. М. Саблина, 1907. С. 160.].

Уже из этого небольшого перечня мнений о целесообразности сказок в детском воспитании видно, что они крайне противоречивы. На Втором Всероссийском съезде педагогической психологии, прошедшем в 1909 году, также развернулась бурная дискуссия относительно использования сказок для детей. На одной из секций съезда был заслушан доклад Ц. П. Балталона[53 - Труды Второго Всероссийского съезда по педагогической психологии. 1909 (1–5 июня). СПб.: тип П. П. Сойкина, 1910. С. 333–334.] «Экспериментальное исследование классного чтения», в котором были проанализированы данные опроса впечатляющего количества детей начальной и средней школы: 1600 (!) в возрасте от 8 до 15 лет. Согласно научным результатам Ц. П. Балталона, было установлено, что дети любят длинные законченные рассказы о людях и детях, мало интересуются стихами, еще менее баснями, высоко ценят изображение правды и крайне низко – фантастические сказки. Докладчика поддержал А. И. Зачиняев[54 - Там же. С. 339.]