Особисты 90-й широты

Проснувшиеся, помятые и ничего не знающие дружки выползли из комнаты отдыха и попросили:

– Илюха, налей чайку, братан.

Илья вскипятил электрический самовар, вывалил из буфета все оставшиеся конфеты и, подойдя к холодильнику, сказал товарищам:

– Есть торт фирмовый, на коньяке настоянный, вы как?

– Красавчик! – закричали приятели и, улыбнувшись, вскинули вверх руки с оттопыренными большими пальцами.

Илья про себя усмехнулся: «Для одних зверь, для других красавчик». «Не будем прогибаться под изменчивый мир, пусть лучше он прогнется под нас», – вспомнил он слова культовой тогда песни, и на душе повеселело.

Не десант

В военкомате народу было немного, не май месяц и не октябрь, когда от желающих исполнить свой гражданский и военный долг в глазах рябило. И все дело было в экспериментальном спецнаборе в середине лета, рассчитанном преимущественно на выпускников первых курсов высших учебных заведений славного города Приволжска.

Проводить Илью пришли его родители и родной дядька Сергей Иванович. Дядька все сокрушался, что племянник легкомысленно отверг его предложение служить в патрульной роте в Приволжске. «Был бы дома, занимался бы спортом, а перспектив, эх, немерено. Пацан еще, романтики захотелось, а ее нет, вашей романтики, а есть жесткая реальность шахматной доски, где один пешка, а другой ферзь, и все они игрушки незримой руки всемогущего начальства». Сергей Иванович знал эту жизнь, так как заведовал хозяйственной частью в единственном вытрезвителе города, и насмотрелся всякого, и видел такое… Да и связями оброс с головы до ног, а вот вопрос с родным племянником не получилось решить. И брат не поддержал, а теперь его родной сын поедет в неподконтрольную ими действительность, в неизвестно куда. Два года не два дня, их еще прожить надо. Ну, им видней.

Илья просил мать сходить к районному военному комиссару, которого она хорошо знала, с просьбой направить его в десантуру либо в морскую пехоту. Илья был максималистом, полутонов не признавал и решил себя попробовать на самых тяжелых военных направлениях. Мать сходила, сказала, что добро получено, и загадочно, как-то нескладно закончила свой рассказ. Сын насторожился, но не стал ее донимать вопросами – добро получено, к чему ненужные слова?

«Закупщики», как называли в войсках лиц, привозивших из военкоматов потенциальных солдат и матросов, зачитывали списки, но фамилия Ильи не называлась. Толпа призывников редела. Они стояли группами со «своими» сержантами и офицерами и понимали, что на данном этапе жизни судьба сделала за них выбор, осталось подчиниться ей и детально расспросить «закупщиков» -сержантов о предстоящем месте службы.

«Лалетин Илья, войска противовоздушной обороны», – произнес щуплый сержант с перекрещенными на петлицах орудиями и продолжил читать свой список. Илья повернулся к матери, увидел в ее глазах недоумение и все понял. Военком ничего не сделал, нехороший человек… Ведь просили не в Германию же с ее бонусными кухонными наборами «Мадонна», и не отмазаться, как практиковалось повсеместно, а служить в самых боевых и экстремальных войсках. Не знал Илья, что мать отнесла военкому литровую банку черной белужьей икры, купленной у «хороших знакомых», первостатейного кустарного качества. Что взял товарищ майор эту банку да положил в казенный холодильник: закуска – она и есть закуска. Черная икра была, конечно, деликатесом, но не вселенского масштаба. Достать ее страждущим не составляло большого труда – было бы желание и деньги. Кто в морской пехоте мечтал служить, кто «белый» билет к сердцу прижать – надо было благодарить, какая это взятка – ведь за добро добром платить надо. Ну а как же, мы же наполовину восточные люди.

«Все решим, не сомневайтесь. Будет прыгать с парашютом в придворной Кантемировской дивизии или МурмАнске, если есть такое желание». Святая мать! Это называется, коррупция наоборот.

– Илья, что ни делается, все к лучшему, не переживай. Все-таки твоя десантура – это прыжки с парашютом, кроссы, постоянная боеготовность.

Увидев немой вопрос в глазах сына, произнесла:

– Я реально просила Станислава Анатольевича послать тебя, куда ты хотел, для меня это тоже неожиданность. Но ты сам понимаешь, не маленький, уже ничего не исправить, после драки кулаками не машут. Теперь только вперед. Я думаю, что на твой век кроссов хватит, – и она улыбнулась.

Илья посмотрел на мать, отца, подмигивающего ему дядьку Сергея Ивановича, тоже улыбнулся и пошел к «своим», стоящим в самом дальнем углу у раскидистого дерева.

Без слез и напутствий

На перроне железнодорожного вокзала все было готово к отправлению. Прощальные напутственные слова были сказаны, уже обнялись по несколько раз, осталось только запрыгнуть на площадку вагона и, как в старых добрых фильмах, помахать провожающим, при этом сделав счастливое и улыбающееся лицо. Призывники, стоявшие возле поезда, уже тяготились долгими проводами, в которых, как известно, лишние слезы. И вот прощальный протяжный гудок всколыхнул толпу.

– По вагонам, – скомандовали офицеры-«закупщики», которым сцены расставанья были привычны и однообразны независимо от города отправленья.

К Илье подошла мать, протянула руку и крепко ее пожала. С отцом они трижды хлопнули ладонями, по старой привычке, до образования звонкого хлопка. Дядька Сергей Иванович с серьезным лицом протянул свою мягкую руку. Вокруг матери обнимали своих сыновей, вытирали обильные слезы вместе с сестрами и братьями отъезжающих, а у Ильи сцена расставания получилась будничной и сухой. «Вот у матери выдержка», – с восхищением подумал он, и, посмотрев напоследок на родителей, резко развернувшись, побежал к своему вагону. Сержанты-«закупщики» прифасонились и стали покрикивать на эту орду молодых людей, еще не осознающих своего нового статуса. Салабоны, одним словом.

Поезд нехотя тронулся, Илья подошел к окну и увидел машущих ему руками родственников. Через мгновенье пошла серая стена вокзала, поезд упрямо набирал скорость, и Илья подумал, что еще не занял своего спального места. Циферблат истории показывал на дворе 22 июля 1994 года.

Женек

В тамбуре вагона дышать было нечем, призывники курили дорогие, купленные загодя американские сигареты и рассказывали друг другу смешные истории. Компания подобралась что надо: студенты рыбного института, одному из которых было 26 лет, почти старик, политехнического вуза и даже один учащийся местной консерватории.

Сержанты-«закупщики» разъяснили призывному контингенту по секрету, что они еще гражданские, а посему военному суду не подлежат, а вот после принятия военной присяги по полной мере могут отхватить, если наделают глупостей. «Ну, вы в вышке учитесь, вам проще будет адаптироваться, да и отношение отцов-командиров будет несколько другим: вы не чабаны и не колхозники, а люди с понятием». Один армянин, веселый здоровый парень, спросил про дедовщину, при этом заметил, что стулом может размозжить голову любому деду.

«Какому деду, размозжить – вы о чем?! Вас везут в образцово-показательную учебку войск ПВО, там нет дедовщины по определению, там царство Его Величества Устава. Хотя дурная голова может и до дисциплинарного батальона довести, было бы желание, но это навряд ли, это удел боевых частей, вот там до дисбата – один шаг. А в дисбате травят собаками, порядки в высшей степени негуманные, и после него надо еще дослужить свой срок. Психика поломанная, страх на всю жизнь, уже не человек. Это слово, как дамоклов меч, будет висеть над вашей головой два года. Короче, боец, помни – тебя ждут дома!» Вот так, если коротко, можно рассказать о сути задушевных бесед со ставшими своими сержантами, которые, как оказалось, нормальные «пацаны», почти ровесники.

Илье не спалось, поезд раскачивало из стороны в сторону, в полумраке раздавался сонный храп товарищей по будущей учебке. Он легко, по-кошачьи спрыгнул с верхней полки и направился в тамбур. Там стоял парень лет 20, который нервно курил и, видимо, о чем-то напряженно думал. Он был странно одет: гражданские брюки, армейские ботинки и видавшая виды неопределенного цвета рубашка.

– Слышь, зема, – обратился он к Илье, – какая станция будет?

– Да какая-то большая вроде, точно не знаю.

– Интересно, комендатура там есть? – про себя спросил незнакомец и вновь закурил.

Что-то его угнетало, в душе очевидно бушевали страсти и вопросы, которые стремились выйти наружу. И его прорвало:

– Тебя как зовут? А, Илья… А я Женек. Ты в команде на службу едешь? Я вас давно приметил, когда вы покурить на перрон выходили. Нормальные у вас сержанты, а вот я как вспомню своих, так в дрожь бросает. Слушай, помоги определиться: либо к тетке в Зауральск, либо сдаться первому попавшемуся патрулю?

Целый час Женек рассказывал Илье про свою нелегкую армейскую жизнь, в которой до вожделенного года службы, за которым тишь да благодать, он не дотянул два месяца – не хватило сил. Служил он на аэродроме на южных рубежах, во взводе охраны, где перемешались все национальности и народности большой страны. Подняли «старики» ночью, велели найти сигареты, они ночами не спали, куролесили, отсыпались днем. Самолеты без топлива стояли, офицерам не платили зарплату, взлетную полосу регулярно перекрывал комитет офицерских жен. Обратиться за помощью было не к кому – у всех свои проблемы, повсеместный бардак. Короче, дал тягу в день увольнительной, сразу на вокзал. С проводницей повезло, даже одежду нашла и место на боковушке, хоть пришлось отдать ей все свои деньги. «Сучка», – закончил он свой рассказ.

Илья слушал случайного попутчика, делил его рассказ пополам по правдивости изложения, и ему искренне захотелось ему чем-то помочь.

– Слушай, Женек, ты совета от меня ждешь, так я тебе скажу. Утром будет Стартовск, большой областной город. Там наверняка и комендатура, и патрули есть, от которых ты пока уворачивался. Так вот, выйди сам на патруль и сдайся. Так будет лучше, нам вон рассказали сержанты про дисбат, лучше на урановые рудники, чем туда. А чтобы тебя не посадили, напиши объяснительную, так мол и так, служить мечтал с детства, в части сильная дедовщина, у офицеров материальные проблемы. Не выдержал издевательств старослужащих, в состоянии аффекта самовольно покинул часть. Прошу направить меня на новое место службы на любых ваших условиях.

– Тебе сколько лет, Илюха? – вдруг спросил Женек и внимательно посмотрел ему в глаза.

– Да вот, 22-го восемнадцать стукнуло.

– Ну, ты так рассуждаешь, как будто жизнь повидал и службу знаешь. Наверное, ты прав. – Женек задумался и протянул руку Илье.

– Ну, дай, брателло, пять, будет десять. Утро вечера мудреней. Меня мандраж бьет, попробую уснуть. Я тут через два вагона, – и он скрылся за дверью тамбура.

Утром славная компания призывников из Приволжска стояла на перроне уездного города Стартовска и разминала ходьбой ноги. Было необычно ходить без раскачки, к которой приучил их поезд. Сержанты посмеивались и говорили им:

– Вот если до Владивостока неделю ехать, то можно стать хорошим танцором диско, а здесь всего-то три дня.

Илья всматривался в снующую на перроне толпу граждан и нигде не видел Женька. Раздался тонкий гудок поезда, сержанты скомандовали:

– По вагонам! – и состав тронулся.

Стоя на площадке тамбура, за спиной проводника, Илья увидел идущий патруль из трех человек: офицер и два солдата вэвэшника, с красными погонами и такими же петлицами. В левом углу уходящей картинки Илья заметил Женька, направляющегося к патрулю.

«Как в кино. В последний момент увидел. И ведь послушался меня», —удовлетворенно подумал Илья, почему-то отчетливо осознал, что у Женька будет все чин чинарем, и, довольный собой, проследовал в вагон. Через сутки он будет в месте назначения.

Котельщик

Они шли колонной по главной улице военного городка, и все встречные офицеры приветствовали сопровождающего капитана словами:

– Ну как, рыбки к пиву привез?

– Привез, естественно, за этим и ездил, – капитан показывал на раздутый кожаный чемодан. – Только арбуз не зашел, слишком они там большие.