Находка на станции Стрельна

Город давно пробудился ото сна, по улицам сновали торговцы, расхваливая товар, письмоводители и мелкие чиновники, подняв воротники и поеживаясь от утренней прохлады, спешили на службу.

Надворный советник расплатился с извозчиком и сошел на выложенную булыжником мостовую на площади слева от вокзала. Люди, словно муравьи в улье, сновали кто куда – кто спешил на поезд, кто только приехал и теперь направлялся в город.

– Прощения-с просим, господин надворный советник, – развел руками почтовый чиновник, выделяя это «надворный советник», и на лице появилась лисья улыбка, – без позволения господина Вербицкого никак невозможно вам помочь.

– Где я могу найти господина Вербицкого? – Иван Иванович теперь в подражание чиновнику выделил фамилию начальника почтового отделения.

– Так пройдете по коридору и в самом конце дверь коричневую увидите, вот за нею и восседает наш Никифор Трофимыч, – и лисья улыбка стала еще гаже. Лицо словно бы вытянулось, заострилось.

Соловьев прошел по длинному коридору, освещенному весенним утренним светом сквозь чистые стекла без единого пятнышка. Постучал и, не дождавшись ответа, отворил дверь, ступил в кабинет.

Никифор Трофимыч, сидевший за столом, поднял голову и с удивлением посмотрел на раннего посетителя, видимо, визитами начальника почтового отделения не баловали. Иван Иванович ожидал увидеть человека в летах, обремененного долголетней службой и уставшего от нее. Из-за стола поднялся довольно молодой мужчина в отутюженном мундире зеленого цвета с начищенными пуговицами.

– Доброе утро! – Молодой человек одернул полы мундира. – Чем могу быть полезен?

– Надворный советник Соловьев, – представился Иван Иванович, – чиновник по поручениям при отделении сыскной полиции.

– Любопытно, – произнес с еще большим удивлением Вербицкий, – я никого не вызывал и никаких происшествий, способных заинтересовать ваше ведомство, у нас не случилось.

– Я по делу службы.

– Вас слушаю. Присаживайтесь, – Никифор Трофимович указал на стул, стоящий перед столом.

– Благодарю, господин Вербицкий.

– Можно просто Никифор Трофимович, – начальник почтового отделения покраснел, – я только исполняющий должность и не привык к официальному обращению.

– Хорошо, – улыбнулся Соловьев, – не буду вас задерживать. Вот… – он достал из бумажника квитанцию и положил перед Вербицким. – Помогите мне выяснить, кем и когда была отправлена телеграмма.

– Только-то, – с облегчением вздохнул начальник. – Это я мигом, – он вскочил из-за стола и быстрым шагом пересек кабинет. Обернулся у самой двери и смущенно произнес: – Простите, ради бога, я еще не привык к новому положению, – и скрылся за дверью.

Ждать пришлось около пяти минут, в течение которых Иван Иванович с интересом рассматривал кабинет, где кроме стола, покрытого зеленым сукном в цвет мундиров почтового ведомства, трех стульев, большого шкапа, сквозь стекла которого проглядывались корешки Свода законов с золотым тиснением, и двух небольших картин – на одной изображена несущаяся тройка, видимо символизирующая быстроту доставки почтовых отправлений, на второй – заснеженный лес. Обязательного в чиновничьих кабинетах портрета государя Иван Иванович не обнаружил.

– Вот, – дверь распахнулась, и в кабинет влетел хозяин. – Вот, – повторил Вербицкий еще раз и положил перед Соловьевым квитанцию и поверх нее листок бумаги, а потом затараторил: – Здесь я написал, кто отправил, когда, то есть какого числа, в котором часу и кому. Да, принимающий телеграмму Иванов сказал, что гимназист был не один, и запомнил потому, что они шумели, громко переговаривались и притихли после того, как им сделал замечание какой-то господин.

В кабинете воистину воцарилась тишина.

– Иванов не запомнил, сколько было молодых людей и сможет их опознать?

– Господин Соловьев, я приведу Иванова, и он сам вам расскажет.

– Хорошо.

Через минуту дверь распахнулась, и на пороге появился маленький щуплый человек неопределенных лет с бегающими глазками и обветренным лицом.

– Иван Иванович Иванов, – представил исполняющий должность начальника почтового отделения.

– Так, голубчик, – Соловьев осмотрел вошедшего внимательным взглядом с головы до пят, – расскажи-ка про тех молодцев, что были с гимназистом.

– С Мякотиным? – уточнил Иванов.

– Так точно.

– Двое их было, а вот как выглядели, не помню. У меня память больше по фамилиям да именам, а вот лица, извините, не слишком.

– Ты говорил, шумели они?

– Истинно так, словно из лесу приехали и города не видели.

– Может, помнишь, в гимназических тужурках они были или нет?

Иванов на секунду задумался, даже глаза закрыл.

– Нет, в цивильном платье.

– Точно в цивильном?

– Вот вам крест в цивильном, – и Иванов перекрестился.

– Ты бы их распознал, если тебе их показать?

– Никак нет, – Иванов посмотрел в пол, словно провинившийся ребенок. – Фамилии – другое дело, а вот лица… На них памяти нет.

– Ладно, ступай, – Соловьев поднялся со стула, – постой, – ему пришла нелепая мысль, – ты говорил господину Вербицкому, что какой-то господин сделал гимназисту замечание, не помнишь его?

– Дак он сразу за гимназистом отправлял телеграмму, его фамилия, – Иванов вскинул брови кверху, – Степанов… отправлял телеграмму… Сейчас, сейчас… В Гатчину, да, да, в Гатчину отправлял, по адресу, – и продиктовал адрес, – а запомнил его оттого, что тепло на улице, а он в шубе.

– Более ничем молодые люди не запомнились?

– Никак нет, ничем.

– Ступай, – когда Иванов вышел, Соловьев произнес: – Благодарю, господин Вербицкий, за помощь.

* * *

Улица встретила надворного советника городской суетой, словно окунулся в воды холодной до озноба реки.

Степановых в столице пруд пруди, поэтому стоит начинать с Гатчины, оттуда наверняка укажут, где искать господина в шубе. Может быть, он запомнил молодых людей, а, может, что и из их разговора. В начале расследования, как говорит Иван Дмитриевич, надо хвататься за любую ниточку и тянуть ее, пока она не закончится, либо выведет к клубку.

Соловьев вернулся и отправил телеграмму в Гатчину попросив, чтобы ответ направили на адрес сыскного столичного отделения.

* * *

– Иван Иванович, вы вовремя, – вместо приветствия произнес Путилин, сидевший в излюбленном кресле со скрещенными на груди руками. – Присаживайтесь, – кивнул подбородком на свободный стул. – Докладывайте, что у вас.

– Телеграмма послана четвертого числа сего месяца Сергеем Мякотиным, одетым в гимназическую тужурку, Марии Алексеевне, проживающей на Наличной улице. С Сергеем в почтовом отделении было еще двое, видимо, знакомых.

– Это уже след, – потер руки Иван Дмитриевич. – Вы чем порадуете, Василий Михайлович?