Понимать надо! Очерки и рассказы

Его размышления о русской интеллигенции в той же степени справедливы но отношению к современникам Тихомирова, как и к нынешним ее представителям: «Историческая трагедия нашей интеллигенции именно состоит в том, что она, по рассудку, по книжным идеалам своим, оторвана от Отечества, а то внутренней психологии, неистребимо говорящей (душе человека, все-таки связана с тысячелетнею историей его. От этого противоречия стала не только бесплодна, но и разрушительна ее работа, которая ей теоретически кажется „освободительною“, практически не освобождает, а только подрывает, разрушает, деморализует народ. Отсюда постепенно растущая неврастеничность самой интеллигенции, отсюда ее легкая решимость на самые страшные преступления… Таким-то образом трагедия алкания добра и свершения зла, стремление освободить русскую личность и русский народи, вместо того, погружение их в деморализацию и порабощение, минутное сознание внутренней нелепости своей работы и припадки сумасшедшей самоуверенности – все это тянется из поколения в поколение во взаимных отношениях интеллигенции и России… И нет из этого исхода до сих пор».

И самое важное в духовном прозрении Тихомирова он постиг, что для русского интеллигента-радикала революция есть предмет веры, поскольку Православная вера потеряна. Сам Тихомиров после длительного перерыва переступил порог храма летом 1888 г., посетив посольскую церковь в Париже. Это был первый шаг к покаянию, трудный шаг. «Я давно туда тянулся… Но я боялся и стыдился. Я – отверженец, я – враг своего народа, – как я пойду сюда… Когда раздалось пение молитвы, мне стало страшно, – я думал, что у меня разорвется сердце. Скажу прямо: с детства я не плакал и не умею плакать, и презираю его. и не верю плачу… Но у меня тут спазмы охватили горло, – мне хотелось упасть и рыдать от горя и счастья, от стыда за свое блужданье, от восторга видеть себя в Церкви…».

Про Тихомирова нельзя сказать: переменил свои взгляды. Ничего он не менял. Своих взглядов, своих собственных, у него до того почти и не было. Было стремление к истине, желание найти правду, справедливость. «Я не отказался от своих идеалов общественной справедливости. Они стали только стройней и ясней». «Я уверовал правдою… Это старинная правда не моя, не такая, которую я бы выдумал, а правда православная в духовном отношении и правда органического развития в политическом».

Он считал, что основы ухода в революцию были заложены в школе, а отход от бунтарства был предопределен родительским воспитанием. «Эти годы воспитания сумели все-таки подарить мне некоторую индивидуальность. которую потом не смог вполне стереть даже поток передовых идей, затопивший наше поколение… Вполне сложившиеся идеи общественного порядка и твердой государственной власти издавна отличали меня в революционной среде; никогда я не забывал русских национальных интересов и всегда бы сложил голову за единство и целость России».

Вслед за выходом а свет брошюры «Почему я перестал быть революционером» и вызванной этим травлей со стороны революционеров-эмигрантов; Тихомиров в сентябре 1888 г. подает прошение о помиловании на Высочайшее Имя. В декабре он получил прощение и разрешение Императора Александра III вернуться на родину (более 30 ссыльных и 10 эмигрантов, последовавших его примеру, также были прощены). В начале 1889 г. Тихомиров приехал в Россию и первое, что сделал по приезде, – явился ко гробу Императора Александра II помолиться об отпущении своих грехов.

Деятельность Тихомирова-революционера завершилась покаянием. Жизнь Тихомирова-монархиста – с покаяния началась.

3. Искупление

До конца августа 1890 г. Тихомиров с матерью жил в Новороссийске, куда из-за границы прибыла и его семья. В июле состоялось Высочайшее повеление об его освобождении из-под административного надзора, и с сентября Лев Александрович поселяется на постоянное жительство в Москве.

Вторая половина жизни этого незаурядного человека, как мы уже говорили, явилась полной противоположностью первой. Тихомиров предстает здесь перед нами как ярчайший представитель консервативной идеологии, автор многих брошюр и статей, доказывающих разрушительность революционных идей и бесцельность террористических актов, сторонник эволюции. Трибуной его политических выступлений была одна из ведущих монархических и националистических газет того времени «Московские Ведомости», сотрудником, а затем и редактором которой он был.

Наиболее важные и принципиальные статьи, опубликованные на страницах «Московских Ведомостей» и «Русского Обозрения», позднее издавались отдельными брошюрами. Среди них «Земля и фабрика». «Начала и концы. Либералы и террористы», «Духовенство и общество в современном религиозном движении». «Демократия либеральная и социальная», «Конституционалисты в эпоху 1881 года», «Знамение времени Носитель идеала», «Единоличная власть как принцип государственного строения» и др.

Последнее из упомянутых сочинений стало как бы прологом к главному, капитальному труду Тихомирова, вышедшему и 1905 г. – «Монархической Государственности» (автор сам признается и предисловии, что, где можно, вводит отдельные отрывки из «Единоличной власти…» и свое новое исследование, «при надобности, их перерабатывая».

Необходимо отметить, что, несмотря на высокую оценку и одобрение со стороны высших правительственных кругов (даже обычно сдержанный на похвалы К. П. Победоносцев не преминул выразить свое единомыслие с Тихомировым), его книги не имели широкой читательской аудитории в интеллигентских кругах. Левые не читали их из-за своей политической зашоренности. а правые – в силу излишней уверенности в незыблемости монархического строя в России – полагали излишним давать ему идеологическое обоснование.

Некоторые изменения произошли после революционных событий 1905 г. Растерявшееся общество осознало свою безоружность перед смутой, что заставило вспомнить о Тихомирове как об общепризнанном эксперте и знатоке революционных дел. Лев Александрович стал желанным гостем в правых политических кругах, где к его мнению стали прислушиваться особенно. Вновь стали читать и перечитывать его статьи и книги. Выход в свет «Монархической Государственности» только укрепил авторитет ее автора среди консерваторов.