Забытая цивилизация Запада. Издание второе, дополненное

Монастыри: случай Ирландии

Разговор о монастырях, пожалуй, начнем с уникального случая. Это случай Ирландии. Он хотя и стоит особняком, но, тем не менее, является неотъемлемой частью европейского монашеского движения.

Христианство на этом отдаленном от библейских мест острове появилось, можно сказать, случайно. Как-то местные пираты, промышлявшие неподалеку, захватили очередную партию «живого товара» и продали его в рабство, – совершенно обычная для начала V века военно-торговая операция. Среди пленных был ничем не примечательный парень по имени Патрик. Ему поручили пасти овец в отдаленном и диком местечке Коннахт, на самом западе Ирландии. Но он был сыном диакона и знал, что куда бы его ни забросила судьба и как бы ни складывались обстоятельства его главной задачей остается нести людям слово Божие. Не откладывая дело в долгий ящик, он начал проповедовать.

Безусловно, Патрик был религиозным гением. Бежав от рабства и не имея абсолютно ничего, даже Евангелия, он обращал в христианскую веру тысячи людей, в большинстве своем язычников и варваров. Постепенно его миссионерская деятельность охватывала все новые и новые территории, а Ирландия стала островом святых. Причем христианизация здесь проходила бескровно, в отличие от многих других стран.

Один за другим строятся монастыри, которые поначалу представляли собой просто множество хижин, выстроенных вокруг жилища аббата. Уже в 450 году Патрик организует первую христианскую школу. Из ее стен выходят тысячи миссионеров, которые разносят Слово Божие не только по всей Ирландии, но и на сопредельные острова, в частности, в Англию. Вскоре они буквально хлынули на континент, куда принесли свои обычаи, ритуалы, практику выстригания тонзур, а также неутомимую страсть к строительству новых монастырей.

О колоссальном уважении к Патрику не только в Ирландии, но и во всей Северной Европе свидетельствует такой случай. Как-то он, опираясь на посох, рассказывал королю шотландцев о Страстях Христовых. Вышло так, что святой случайно поставил конец посоха на королевскую ногу и проколол ее насквозь. Король же подумал, что это часть ритуала, в соответствии с которым, принимая веру Христову, необходимо терпеть боль и страдания. Патрик же, поняв, что произошло, пришел в изумление, и в знак признательности «молитвами своими излечил короля и осенил благодатью целую страну, в которой с тех пор ни один ядовитый зверь обитать не может»[31 -

 Ядовитые звери считались диавольской силой, а сама территория – подпавшей под влияние посланцев Преисподней. Патрик, изгнав гадов, как бы «очистил» страну.].

В VI—VII вв. Ирландия «экспортировала» в Германию 115 святых (около 620 года они прошли ее с севера на юг, вплоть до Баварии, где устроили скиты), во Францию – 45, в Англию – 44, в нынешнюю Бельгию – 36. Всего же самый ранний из дошедших до нас списков ирландских святых, датированный VIII веком, содержит 350 имен. И это в стране, где не было мученичества, через которое обычно и становились святыми!

Множество основанных ими монастырей жило по уставу ирландского святого Колумбана, который одно время даже успешно соперничал с уставом св. Бенедикта. Отличали его непоколебимый дух сурового северного народа и основанная на нем крайне суровая аскеза. Например, ирландцы любили стоять со скрещенными на груди руками. Долго, очень долго: св. Кевин так простоял 7 лет. Он опирался на доску, и за все это время ни разу не пошелохнулся, даже глазом не моргнул, так что птицы свили на нем гнездо и вывели птенцов. Также пользовались популярностью купания в ледяной воде рек и прудов с громким пением псалмов. Святая Монина каждую ночь, стоя в таком источнике, прочитывала всю Псалтирь (наверное, из-за такой закалки прожила целых 85лет, и это в V—VI вв.)! Ели ирландцы не чаще одного раза в сутки.

Интеллектуалы при дворах просвещенных правителей, поэты и хронисты, деятели каролингского Возрождения, – везде и всюду мы встречаем ирландских монахов, либо их учеников. В их числе, например, такой гений как «первый отец схоластики», «Карл Великий схоластической философии» Иоанн Скот Эриугена. Так что небольшая окраинная страна совершенно неожиданно сыграла колоссальную роль в христианизации Европы, ее культуре, искусстве, теологии, философии.

Что такое монастырь?

Монастырь – это размеренная жизнь, сочетание умственной и эмоциональной сдержанности, молчания и неспешности, с крайней одержимостью целью, преследуемой непрестанно, сутки напролет.

Монастырь – это чтение духовных книг, скудная пища, умерщвление плоти.

Монастырь – это униженность, личная нищета, отказ от собственного «я» и внутренняя святость.

Монастырь – это восстание против мирской фальши, привязанности к миллиону вещей вокруг нас и порабощения ими.

Монастырь – это попытка научиться самому простому, а на самом деле самому трудному искусству в мире, – жить здесь и сейчас, в каждый конкретный миг, не думая ни о вчера, ни о завтра. Как в Библии: «не заботьтесь о завтрашнем дне, он сам о себе позаботится».

Монастырь – это попытка построить идеальное общество.

Монастырь – это молитва. Молитва – это страх или угрызения совести, доверие, надежда или признательность, средство либо приблизиться к Богу, либо понять, насколько его лик, невзирая на все усилия, остается далеким, глубинным, неясным, безличным. Молитва – это бесконечная общность с мирозданием.

Монастырь – это шанс обрести свободу.

*** *** ***

Сегодня мы вряд ли в состоянии понять чувства монаха, молящегося в предрассветных сумерках Клюни или Монте-Кассино. Приблизительное представление об эмоциях этого человека, живущего на неведомом теперь духовном уровне, можно получить, если вспомнить или вообразить себе самые сильные переживания своей жизни: первую любовь, вдохновение творчества, спортивный триумф, совершение открытия, радость материнства, созерцание красоты, жертвенные порывы героизма, – словом все, что можно называть «мирскими молитвами». Разумеется, это представление – лишь крайне слабый, почти неприметный отблеск той мощной палитры чувств, которые в молитве и созерцании охватывают тех, кого принято называть затасканным и почти потерявшим смысл словом «святые». «Часто ему казалось, что он парил в воздухе, находясь между временем и вечностью, окруженный глубокими водами невыразимых чудес Божиих»[32 - Монашество, как считалось, жило на земле почти как ангелы на небесах. Монастырский клуатр (двор) для созерцательных прогулок братии, также воспринимался как слепок с небесного Града. Каждый монах хотел увидеть ангела, ибо это свидетельствовало о верности избранного пути.], – безмолвный опыт доминиканского монаха Генриха Сузо говорил ему, что смерть – лишь ступень к подлинной свободе.

Чтобы спастись, монах должен был умереть. Умереть для этого мира и, создав себе «новое тело», воскреснуть после «смерти». Только тело это должно быть не физическим, а духовным[33 - И вновь «перекличка» с другими странами и религиями. Будда говорит: «И далее, я показал ученикам способ, каким они могут извлечь из этого тела другое тело, созданное разумом, совершенное во всех своих частях и членах, наделенное сверхчувственными способностями. Это подобно вытаскиванию камыша из оболочки, или змее, сбрасывающей кожу, или мечу, который достают из ножен». Интересно, что образ змеи и сброшенной кожи – один из древнейших символов мистической смерти и воскрешения. А монахи в буддистских монастырях меняли даже имя. Умерли ведь как-никак.].

Вот как это происходило на примере монаха по имени Ансельм. «Вдруг какой-то неземной свет залил его келью. Ее стены, нехитрая утварь и даже воздух и пространство разом перестали существовать. Не осталось ничего, на что можно было бы опереться, что привязывает нас к повседневной жизни, к земному существованию. Ничего. Один лишь яркий свет, огромная блистающая неземным свечением сфера. В ней не было ни пространства, ни времени, а потому он не мог сказать, сколько времени прошло, прежде чем появились ангелы. Видимо, такой вопрос просто не имел смысла. Ангелы совсем не походили на тех крылатых существ, которых он видел на иконах и барельефах местного собора. Они были бесформенны, а потому невидимы в привычном для нас понимании этого слова. И все же они были реальнее всего, что Ансельму доводилось видеть в предыдущей жизни. И разговора между ними не тоже было. Хотя это была самая важная беседа за все 35 лет пребывания его в этом мире. Они „говорили“ молча, не произнося слов даже мысленно. Как будто все их мысли, идеи, все вопросы ангелов и все его ответы слились воедино, став единым шаром, сверкающим как бриллиант. Шар медленно вошел в сознание Ансельма и слился с ним, буквально с каждой клеточкой, не смешиваясь, однако, при этом. Монах напряженно всматривался внутренним зрением и схватывал в нем все прошлое, настоящее и будущее, слившиеся в одной неподвижной, но наполненной колоссальной энергией и движением, точке-шаре. При этом ангельские „голоса“ моментально становились его мыслями, наполняя сознание. Они буквально переполняли его, и от этой переполненности чувствами, истекающими от бесконечного мягкого блистания „бриллиантовой точки“, неизбывное счастье и покой раз за разом охватывали все его существо». Так умер для мира монах Ансельм. Так он же возродился к жизни в ином, теперь уже почти недоступном для нас измерении мира духовного.

Но монахи не замыкались только лишь на своих личных духовных исканиях. Не менее важной задачей была помощь в спасении и просто помощь другим людям, вне зависимости от их социального положения, богатства, могущества. Как писал кельнский епископ XIII века Мейстер Экхарт, «то, что человек получает в созерцании, он должен вернуть в любви». И они возвращали… Неудивительно, что на протяжении веков монашество было нравственной элитой в глазах всех остальных слоев населения. Считалось даже, что человек, поцеловавший полу рясы странствующего монаха, обретал отпущение грехов на пять лет, чего можно было добиться, лишь неукоснительно соблюдая ежегодные сорокадневные посты в течение этого срока.

*** *** ***

Как уже говорилось, монахи молились не только за себя, но и за всех окружающих. В этом была их важнейшая задача. Подавляющее большинство людей того времени не без основания считали себя слишком слабыми и невежественными, чтобы спастись. Они ожидали, что кто-то замолит их грехи. Молясь за всех сразу, а значит, и за меня, грешника, в том числе. Монастырь как бы вымаливал у Бога милость и распределял ее между всеми. Но вымоленная благодать в первую очередь доставалась самим монахам, их родственникам и прочим «приближенным лицам». Вот почему многие знатные семьи отдавали своих первенцев еще в очень юном возрасте в монастыри. Такая практика называлась облацио, а маленькие монахи становились для своей семьи молитвенными заступниками. Родственники же через «своего» монаха, «по блату» получали прощение своих грехов. В дальнейшем мы будем говорить о такой практике применительно, например, к величайшему схоласту Фоме Аквинскому, отданному в пятилетнем возрасте в монастырь Монте-Кассино.

Итак, главный смысл существования монашества в то время – это связь со сверхъестественными силами, посредничество между мраком земной жизни и великолепием небес; защита мира духовным щитом. Известен случай, когда корабль короля Филиппа Августа был застигнут на море бурей, и он повелел всем молиться, заявив: «Если нам удастся продержаться до начала заутрени, мы будем спасены, ибо монахи начнут богослужение». Его расчет полностью оправдался, иначе мы вряд ли бы узнали об этом событии.

Монахи и молитва

Молитва – главный труд монаха. В те древние времена «молиться» значило «петь». Немой молитвы не существовало. Считалось, что Богу больше нравится совместная молитва, ибо она созвучна хоралам в исполнении ангелов и серафимов, которые окутывают Его на небесах. День за днем, по 8 часов, без отдыха, начиная с глубокой ночи, когда монахи выходили из своих спален и среди мрака и тишины возносили свои первые слова Господу, до окончания вечерни, когда они с трепетом наблюдали, как мир вновь погружается в ночную мглу.

Но молитва монахов – это не просто пение неких текстов, – нет, это григорианский хорал, полный воинственности; его как вызов бросают в лицо сатанинскому воинству, чтобы обратить его в бегство. Так что сражения монахов с демонами, о которых уже говорилось – не фигура речи, они реально шли каждый день, и были изнурительны.

В обществе тогда господствовало понятие коллективной ответственности. Совместный грех искупался спасением всех вместе и каждого в отдельности. Так 14 октября 1066 года, Вильгельм Завоеватель одержал победу в битве при Гастингсе и покорил Англию. Но на поле боя остались лежать десять тысяч воинов, а за каждого из них необходимо было поститься и молиться 120 дней. У самого Вильгельма сей процесс занял бы тысячелетия. Но на помощь пришли монахи из окрестных монастырей, совместными усилиями которых удалось уложиться в 18 лет.

Так самоотверженные действия маленьких монашеских коллективов отвращали гнев небес, вымаливая прощение для королей, армий и всего рода человеческого.

Монастыри: причины богатства

Через 1000 лет нередко монастыри стали выглядеть так. Монте-Кассино.

Мы говорим об идеале нестяжательства, о монашеской нищете, но в то же время не секрет, что многие монастыри со временем стали богатейшими организациями. Нет ли здесь противоречия?

Противоречие, конечно, существует. Ведь сколь сильны бы ни были духовные искания людей, они не могут отменить материальные потребности. Для богослужения нужны свечи, для свечей нужен воск, нужно строить церковь и другие здания, снабжать их водой, а монахов едой и т. д. Поиск баланса между материальным и духовным шел столетиями. В конечном итоге был найден компромиссный вариант, сочетавший презрение к миру с хозяйственной и духовной организацией жизни.

Были, конечно, крайности, когда на материальный аспект решали вообще не обращать внимания. Но обычно такой подход ничем хорошим не заканчивался. Вот один пример.

В 1077 году св. Этьеном де Мюре был основан гранмонтанский орден. Сначала он объединял монахов, вдохновленных очень суровым обетом. Одиночество, крайняя бедность, отказ от всего, что не является самым насущным. Никаких постоянных доходов, ни земли, ни скота. Гранмонтанцы не требовали денег за совершение мессы, не собирали пожертвований, жили отшельниками, не работали и никогда не подавали в суд, чтобы защитить свои права. Сверх того, они проявляли такую щедрость, что заслужили прозвище «добряки». При таких обстоятельствах, чтобы выжить, по словам одного священника того времени, «всем монахам нужно было быть святыми, чистыми, бесплотными духами, что невозможно в мире сем», а потому они неизбежно «нарушали свой устав».

Чтобы не замараться о мирскую скверну члены ордена передали «хозяйственную часть» сторонним людям, которые постепенно все прибрали к своим рукам. В итоге монахи не могли получить даже рубашки или рясы, в то время как за их спинами обделывались темные делишки. И в итоге получили бесконечную смуту и даже бунты. Дело кончилось тем, что «сторонние» заставили генерального приора уйти со своего поста, после чего заточили его в тюрьму. Потрясаемый кризисами, орден добряков после длительной агонии был распущен.

Но это крайность, исключение. Ту же идею в несколько модифицированном виде продвигал и Франциск Ассизский, о чем у нас речь еще впереди, однако ее далеко не всегда придерживались даже при жизни великого святого, а уж после его смерти вообще все пошло наперекосяк.

Большинство аббатов, не говоря уже об основателях орденов, обладали житейской мудростью, практической сметкой, а поэтому производительному труду в жизни монастырской общины придавали важное значение. Свое решение они подкрепляли ссылкой на авторитеты, ведь еще апостол Павел в своем послании к фессалоникийцам сформулировал принцип: «Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь». С ним полностью соглашался Бенедикт Нурсийский, девизом которого были слова: «Молись и трудись». Этого правила неукоснительно придерживались практически во всех монастырях. У францисканцев, например, оно вообще шло под номером один.

То есть люди постоянно и помногу (4—5 часов ежедневно) занимались производительным трудом. Работали много, а потребляли мало. Вот несколько примеров, характеризующих потребление монахами благ:

1. Еда:

св. Целестин. Постился ежедневно, а три раза в неделю питался только хлебом и водой. Часто довольствовался одними капустными листьями без хлеба; у него в году было шесть Великих постов (каждый из них длился 40 дней);

св. Симеон вкушал пищу один раз в три дня, а во время Великого поста – только раз в неделю;

св. Ромуальд, основатель ордена камальдолийцев, за день съедал горсть нута (турецкого гороха) и половинку маленького хлеба, живя, как сообщает хронист, «в очень строгом воздержании от вина и острых приправ»;

св. Николай Флюэльский не вкушал ничего кроме Святой пищи евхаристии, придерживаясь этого обета вплоть до самой смерти.

Кто-то питался цветами дрока и горькими травами, кто-то медом, зернами мирта и мака, дикими фигами и ягодами. Короче говоря, жизнь была наполнена самыми суровыми ограничениями.

Большая часть монахов, конечно, не доходила до таких крайностей, но и у них питание ограничивалось двумя разами в день и состояло из каши, овощей, трав, хлеба, фруктов, а два раза в неделю – рыбы. Мяса не полагалось никакого, даже в праздники, ибо оно «разжигает страсти и сластолюбие». В постные дни (а их насчитывалось в общей сложности примерно полгода) питались один раз!

Питание, как, впрочем, и любая другая сторона жизни в монастыре, было организовано исключительно рационально. Ничего не пропадало. Вплоть до наших дней сохранилась традиция: после трапезы монахи специальными маленькими щеточками собирают за собой хлебные крошки. В некоторых монастырях каждую субботу из них готовят нечто вроде жидкого пудинга на основе яиц.