Сокровища прабабушки-княжны

Вскоре впереди, спиной к наблюдателям, вынырнул из кустов, а потом опять в них скрылся ещё один поклонник Лизаветы Столетовой – профессор Тарзанов, который тоже явно за ней следил. У Семёна Семёновича не было сил отвлекаться на это ещё одно пренеприятное, хотя и очень смешное обстоятельство, – он просто машинально запомнил его.

А Лизавета мило щебетала и хихикала, склонив голову к самому плечу Кабанова-Семипильского.

Она, вообще, обожала гулять в парке или в лесу и при этом одевалась так, как иные дамы не одеваются и на бал, – в изящные свободные длинные платья и лёгкие широкополые шляпы. Лизавета называла такие прогулки «свиданиями с любимыми». Любимыми были деревья, кусты, свежая трава…

При этом её наряд не пестрил на фоне листвы или травы, а вполне сочетался с ними. Она выглядела как прекрасный, но не яркий нежный лесной цветок.

– Свидание с любимыми, значит! – гневным шёпотом крикнул поэт и тут же случайно наступил на лапу Пёсику Фафику.

– Семён Семёныч! – не взвизгнул, а только тихо проскулил Фафик. – Собачье сердце надрывается смотреть, как вы по этой легкомысленной женщине убиваетесь и кругами возле неё ходите, как ослик!

– Да уж, господин сказочник! – поддержал кузена Кусафик, которому Фафик уже успел нашептать, за кем они следят. – Что ты так нервничаешь? Сейчас дадим этому Кабану по шеям – и всё!

– Дадим! – вдруг решительно выдал совершенно мирный и очень осмотрительный Пёсик. – Или покусаем! Или напугаем!

Он, видимо, заразился драчливым духом Кусафика, и вместе с любовью к другу-хозяину в нём заговорила вздорная собачья солидарность.

«Слава Богу, что я им про профессора Тарзанова ничего не сказал!» – подумал Семён Семёнович, а вслух произнёс:

– Не надо, что вы! Подумаешь, прогуливаются! Это его и её естественное право!

– Вот пусть за своё естественное право и пострадает! – твёрдо протявкал Фафик. – А то сил больше нет смотреть на вашу унылую гнусовидность в поражённом состоянии!

Семён Семёнович ещё раз попытался уговорить собак, но они ни в какую не соглашались.

– Дадим – и всё! – сказал Кусафик. – Потому что это тоже наше… как его… естественное право! И не лезь, а то и тебе дадим!

Собаки ринулись через кусты, чтобы забежать вперёд возмутительной пары и устроить «Кабану» засаду на перекрёстке двух аллей.

Семён Семёнович бежал рядом и уже не уговаривал, а умолял их не совершать опрометчивых жестокостей. Но Фафик и Кусафик завелись до невозможности.

Тогда поэт от них отстал и пошёл навстречу Лизавете и её кавалеру.

Он предстал перед ними весь как деревянный и не то, чтобы проговорил, а прожужжал, как из кассетного магнитофона «Весна» семидесятых годов прошлого века, в котором всегда как будто насекомые пели:

– Вас, господин путешественник, сейчас собираются бить из-за меня, но я этого не хочу! Это моё естественное право! Я пойду с вами.

Возмутительная пара ничего не смогла ответить – Кабанов-Семипильский был слишком удивлён, а Лизавета – слишком смущена. Возмутительная пара двинулась дальше, а Семён Семёнович зашагал на деревянных ногах рядом. «Как дурак!» – сказал позднее Фафик.

Втроём они прошли перекрёсток аллей мимо злоумышленников Фафика и Кусафика. И те даже не шелохнулись, и к Кабанову-Семипильскому не пристали, потому что были слишком удивлены и смущены одновременно. А ещё потому что были не злые, а просто заводные. А тут завод мгновенно прошёл.

«Ведь это со стороны Семёна Семёныча, вроде бы, предательство по отношению ко мне и Кусафику, – подумал Фафик. – Но это какое-то правильное предательство».

Когда прекрасная дама, поэт и путешественник вышли из парка, Кабанов-Семипильский неловко раскланялся и исчез в толпе.

– Ты меня сегодня, пожалуй, в первый раз по-настоящему поразил, – наконец нарушила своё молчание Лизавета. – А я просто прогулялась под руку со знаменитостью – и всё. А ты, небось, опять Бог знает что нафантазировал!.. Я от тебя никогда никуда не денусь, потому что ты добрый.