Однажды в Карабахе

– И в этом бою в рукопашной схватке какой-то армянский изверг схватил кусачки и начал вырывать зуб нашего Джабраила, который скончался от болевого шока… Я правильно понял, командир?

Я слегка пнул его ногой. Балабеков же сладко потянулся, по-видимому, он уже оправился от шока и терпеливо, как первокласснику, начал объяснять Черному:

– Нет, дорогой. Во время разведывательных действий в тылу противника, мы наткнулись на дозор армян. Завязалась ожесточенная перестрелка, в которой был нанесен агрессору ощутимый урон в живой силе, исчисляемой… кажется, тремя убитымии, допустим… четырьмя ранеными. Мы же, ловко уйдя от преследования, вынесли с собой убитого в этом бою товарища. Пусть земля ему будет пухом!

– Да, мертвого тащить обратно не так стыдно будет, – вернулся я к своей теме, уже поняв ход мыслей Балабекова, хотя путался в деталях. – Верно, все мы видели, как Джабраил храбро заслонил тебя от вражеской пули, отдал жизнь за любимого командира.

– Да, я это буду помнить до гроба, – пробубнил, как мне показалось, смутившись Балабеков. – Спи спокойно, брат. Мы отомстим за тебя и, в конце концов, освободим отцовские земли от подлого врага!

После, немного подумав, добавил:

– Я думаю, наш святой долг добиться для семьи погибшего товарища приличную пенсию, квартиру и прочие льготы, попытаться хоть как-то компенсировать для родных эту горестную утрату.

– Да-а, при смерти от вырванного зуба, покойному хрен что дали бы, – констатировал задумчиво Садык.

– Невосполнимая потеря для азербайджанской армии… – это я сказал уныло.

– Потеря для всех мусульман планеты, – наконец, поддержал нас и Садык, смиренно подняв руки, как при молитве.

До этого навостривший свои волосатые уши и внимательно слушающий нас Гюлахмед, не выдержав, опять разрыдался. Все-таки любил он своего закадычного друга.

Магомед напоминал раздувшийся шарик и в конце опять взорвался благим матом, плюнув на субординацию и прочие условности:

– Тьфу!.. Вы что, идиоты, или меня таковым считаете? Где пулевые ранения, можете показать? Я понимаю, что вы хотите спасти свои трусливые задницы и списать Джабраила армянам, но не думаете, что у нас в штабе одни дауны сидят!

Наступившая пауза на этот раз былаеще продолжительнее и тяжелее. Наконец Балабеков встал и медленно подошел к вконец озверевшему Магомеду, который вдруг схватился за автомат, но не успел поднять его, уловив у себя на лбу два прицела – моего и Садыка оружия.

– Вы что, ребята! Я… – он с ужасом в глазах, уставился на Балабекова, который медленно снял автомат с его плеча и передал мне.

–Наши задницы, Черный, наши задницы… Я приказал, лезгин нечаянно убил, – показал он на в ступоре глядевшего на нас Гюлахмеда, – а ты держал за руки и ноги. То есть являешься соучастником непредумышленного убийства, козел. Теперь тебе ясно?

Пот градом лился и насквозь промочил бедолагу. Он, тяжело проглотив слюну, пробормотал:

– П-понял… О Аллах!..

– А наши доблестные особисты, пронюхав про коровий долг, пришьют тебе еще и умышленное убийство. И нас за тобой потянут, – окончательно добил его и я.

– О Аллах!.. Пощади!.. – он весь позеленел и кажется, выглядел хуже, чем наш покойник.

– А семья его! О них ты подумал? – Садых уныло протянул. – Ведь ни копейки не дадут, если узнают, что в Карабахе во время войны умер от зубной боли. А дети? Их же в школе засмеют!

Магомед, набрав в легкие воздух, заорал:

– Проклятые армяне! Убийцы!

– Во-во!.. – похлопал по плечу озаренного Балабеков, – допетрил, наконец. Растешь на глазах! Только не ори. Щас они услышат и толпой прибегут извиняться.

– А все-таки командир, как насчет следов пуль, а? Ведь и вправду, покойник чистенький, как гладиолус. Ни одной царапины, – не вытерпев, спросил я.

– А-а, тоже проблема… – махнул рукой Балабеков. – Так застрелите! Какая ему разница! Он уже мертв. А нам надо задание выполнять.

Мы замолчали и поняли – Балабеков нарисовал готовую сцену выхода из опасного положения. Я лишь вздохнул:

– С заданием ничего не выйдет, группа деморализовалась. Один погиб, двое в шоковом состоянии.

– Пожалуй, ты прав, – немного подумав, согласился командир. После снял флягу, глотнул спиртного и скомандовал:

– Ладно, застрелите, надо возвращаться. Армянам повезло…

Мы посмотрели друг на друга, а после на покойника. Вроде действительно, какая ему разница?.. А нет, сердце у всех похолодело.

– А кто будет стрелять? – дрожащим голосом спросил Гюлахмед. Он, кажется, приходил в себя.

– Кто-нибудь из вас, – буркнул командир, – хоть жребий тяните.

– А почему не ты? – храбро возразил Садык.

– Я главный. Я приказываю, – просто ответил Балабеков.

– А я верующий. Мне вообще нельзя убивать, – уперся и Садык.

– Но ты же убивал в бою? – удивился я.

– Это другое дело, – “объяснил” слуга небес.

– А пусть застрелит тот, кто убил, – оригинально, но неосторожно предложил Магомед и посмотрел на Гюлахмеда.

Вы когда-нибудь видели, хоть по телевизору, выпущенного на арену дикого быка, который вдруг перед собой увидел матадора с красной тряпкой. Я даже при лунном свете заметил, как синие глаза горца медленно перекрасились в цвет спелого помидора, но не успел предотвратить его прыжок барса на своего обидчика. В следующий миг, придавив толстого Магомеда собой, он дико завопил:

– Чтоб я второй раз убил своего друга? Задушу, тварь!..

Мы смогли вырвать хрипящую глотку Магомеда из лапищ Гюлахмеда, лишь слегка стукнув того прикладом по башке. Мясник, еле отдышавшись, заорал:

– Клянусь, застрелю этого сукина сына, если еще раз дотронется до меня! Он уже достал…

– Да, еще одного трупа нам не хватает, – заворчал Садык. – Кто шел нам навстречу, когда на задание шли? У кого-то тяжелая нога.

– Вот у него, – указал на труп Джабраила Магомед, – 46 размер одевал. Детская могила.

– Может, ты застрелишь, – вдруг спросил у Магомеда Балабеков. – Как раз у тебя веская причина есть!

– У меня! Какая? – Магомед вновь затрясся.

– А коровий долг? – серьезно спросил Балабеков, подмигнув мне. – Подумать только, теперь ты свободен. Никаких долгов не надо отдавать! Неужели ты в последний раз не окажешь услугу покойному, заодно и всем нам?

– А-а… А лезгин сказал, что он наследник? – подозрительно спросил Магомед.

– Да он пошутил. Правда, дорогой? – спросил я у Гюлахмеда. – Ведь ты не будешь взымать в это тяжелое для нашего народа время какой-то долг у родного товарища?