Однажды…

– Я время от времени прилетаю сюда и хочу остаться живым. Этот человек в добром здравии и по-прежнему опасен, хотя его полностью изолировали от политики.

Бакинец присвистнул.

– Ну, если изолировали, значит все-таки добрались?.. – это спросила Гюлечка.

– Я лучше продолжу… – добавил Длинный после короткой паузы…

– Помните друга Сабира Ахмедовича, сослуживца по Афгану? Полковник Гаджиев – ну тот, который спас наши подразделения в боях под Хога[8 - Хога – село в Физулинском р-не Азерб. См. – “Однажды в Карабахе”, стр. 173 -176], подключив вертушки. Он занимал в Генштабе не последнюю должность, и что для нас существенно, имел родственные отношения с политической верхушкой. Президент же ценил Гаджиева в том числе и как профессионального кадра. Поговаривали, что тот без пяти минут – генерал.

Установив адрес его местожительства, Расулов с Саламовой перехватили полковника прямо у подъезда. Как выяснилось, тот сам был в недоумении арестом Мусаева, и все его попытки узнать что-либо существенное ни к чему не привели. Гаджиев на ходу внимательно выслушал информацию о незаконном нефтеобороте в Азербайджане и имеющем место сотрудничестве должностных лиц с противником по самым разным аспектам, которое и стало причиной роспуска как структурной единицы Разведцентра и ареста его руководителя.

После он пригласил ребят домой и записал их показания на диктофон.

Он велел разведчикам пока беречься, а также по мере добычи дополнительных улик, его информировать.

Теперь все будет зависеть от сноровки Гаджиева. Иного выхода из возникшей ситуации на сегодняшний день не виделось…

– Мы можем подкупить следствие, – я предложил.

В кафе было тепло от газовой печи и уютно. Мы наскоро позавтракали, теперь пили чай.

Наиля покачала головой:

– Невозможно. Забыл, где живешь? Это политика. Заказчики держат все под контролем. Ни один следак не возьмется. Это можно сделать позже, когда их осудят и все остынет. Не надо исключать и вариант ликвидации Мусаева. Лично у меня вся надежда на Гаджиева. По логике, незаконная продажа нефтепродуктов, да еще и агрессивно воюющему противнику – это помимо предательства прямой вызов политической власти. Их не должны простить, кем бы те ни были…

Мы обсудили и возникшую угрозу жизни Саламовой.

– Ты понимаешь, что это значит. На какое-то время исчезни, пока я не разрулю ситуацию…

Я, естественно, не стал предупреждать ее о своих намерениях сдаться Организации. Она бы никогда не согласилась.

Наиля задумалась, после пытливо уставилась:

– Ты не все договариваешь. И не понятно, почему это тебе поручили… По-любому, я не смогу сейчас отстраниться. Подождем результат от Гаджиева. Я обещаю быть осторожной…

Глава II

Она передала мне ключи от отцовской дачи. После я узнал, что дачное жилье все это время использовалось в качестве конспиративной квартиры.

Вряд ли кто из соседей в зимнее время находился в дачном поселке. Даже в этом случае они не наведывались бы к непонятному и угрюмому “соседу” – родственнику Мусаева, за которым все еще числилось это хозяйство. И который все попытки дачников наладить с ним добрососедские отношения почти грубо пресекал, согласно инструкции.

– При любом раскладе ты всегда можешь обратиться к нему и вновь переоформить участок – он предупрежден. Вот его адрес и прочее, – Наиля протянула свернутый лист.

– Дороги в дачный поселок безобразные. Маршрутные автобусы в лагерь для беженцев на бывшем курортном комплексе “Кызылкум”, что находится неподалеку от твоей дачи, в это время года приезжают в лучшем случае 2-3 раза в день, и то по настроению водителей. Потому мы тебе перегоним шестерку-жигуль – старенький, но вполне пригодный для езды. Машина по доверенности оформлена на хозяина паспорта, который передала тебе Наиля. Постарайся выглядеть моложаво – тебе 18. Ты можешь выглядеть на года 2 старше, но не в возрасте его отца – побрейся. Придумывай легенду, в смысле, кем ты являешься хозяину дачи и что в это время здесь делаешь – это в случае, если нагрянет ППС. Насчет водительских прав…

– Мехди, я разберусь. Когда поедем в больницу?..

Меня оформили в нейрохирургическое отделения больницы имени Семашко, с диагнозом… Не важно. Тот, который получил на лапу, мог бы записать меня хоть олигофреном. Ему объяснили, что я хочу получить инвалидность и отмазаться от армии. Для этого необходим стационар.

Наши врачи – особый случай. Могут лечить тебя не от чего так, что в конечном итоге ты действительно почувствуешь себя выздоровевшим больным. Если повезет, конечно.

Отдельная палата, где лежал отец, находилась в противоположном конце коридора. Оттопыренные уши основательно изменили лицо, и еще забинтовали голову, потому, не рискуя быть узнанным, я наблюдал, как моя старая тетя – мамина старшая сестра – усталыми шагами направляется к выходу.

В отцовскую палату я пробрался почти в полночь, убедившись, что дежурная медсестра уже сделала последний обход и теперь надолго не выйдет из медпункта, куда зашла, зажавшая под мышкой кулек с печеными, которыми, видимо, кто-то ее угостил…

Мама стояла перед окном, глядя в темную пустоту. На скрип двери даже не обернулась. Я в ступоре уставился на скелет старика, покрытый белым покрывалом и из узловатой руки которой торчал к подголовью шланг медицинской системы. Лишь черты лица напоминало о родном человека, своей личностью всегда являющимся для меня предметом гордости.

Когда все изменилось? За эти несколько дней или день за днем в течении этих двух длинных лет, которых отец провел без любимых сыновей, с помешанной подругой жизни. Я почувствовал ком в горле. Мерзкий, тяжелый, горький ком…

Я прослезился.

Бесшумно подошел, стал на колени, слегка поднял и поднес к губам бесчувственную руку отца. В мгновении ока вся предыдущая счастливая жизнь под опекой родителей кинолентой прошлась перед взором. Вот как меня в первый раз в садик отводят. Садик был в двух кварталов дальше. Я, кажется, говорил, до сих пор помню его специфический запах. Вот Сусанна, веселенькая девчонка в коротенькой юбчонке – моя первая напарница на танцах, пока я не возмутился и заявил, что буду танцевать только с Джулией. Сусанна была смуглянка, озорная и смешная, как маленькая обезьянка. Она не обиделась, наоборот, подружилась и с Джулей. Вот еще Вагуля, Светик, Дима, Сева Алиева – наша будущая поселковая команда. Мы, после, все пошли в школу № 143, почти перед нашим домом, только Вагуля в 99-ю, в так называемую – “азербайджанскую”, находящуюся перед Кировским[9 - В советские годы поселок им. С.М. Кирова. Ныне им. М.Э. Расул-заде, Бинагадинский р-н г. Баку.] поселковым парком. За ним так и остался кликуха – Вагуля-азсектор.

Летом мы вместе отдыхали в поселковом санатории для железнодорожников. Гоняли футбол с соседними кварталами, ходили на “облаву” в фруктовые садики частников. Вспомнил, как в первый раз отца в школу вызвали – завуч застукал меня в туалете с папироской. Отец тогда мне ничего не сказал. Просто снял очки и впился взглядом. Я вспомнил, как накрылся потом под его пытливым взором. Наверно это меня и отрезвило. Этот косяк стал последний в той жизни.

Не хочу озвучивать все что вспомнил. Удивительно устроен человеческий мозг. В один миг вспоминается столько, чего не описать часами…

…Затуманенный взгляд постепенно сфокусировался на маме. Она смотрела на меня полными от ужаса и непонимания глазами.

– Мама!..

Я рванул и сжал ее в объятиях, покрыв поцелуями ее огрубевшие руки.

– Мама! Ты не узнала меня?

– …

– Мама, это же я!..

Больше не смог говорить, захлебнулся слезами. Она так постарела с последней нашей встречи! Лицо посерело и покрылось морщинами. Волосы сплошь поседели. После Искандера она не красилась.

– Как же… не узнала… – она вдруг отозвалась усталым голосом и дотронулась до моих волос. – Как я могу не узнать сына? Все меня считают сумасшедшей. Ты не верь…

– Не буду, мама!

– Где ты был, Рафаэль, – она ответила откуда-то из своего мира. – Алик тебя ждал. Он не произносил твое имя. Но я по глазам читала… Не дождался.

– Мама, он еще жив! Он очнется!

– Уже нет, сынок… Он мне вчера снился. Радостный был. Здоровый такой, как в молодости. Я его давно таким не видела. Все звал меня посмотреть его новый дом… А Искандера ты не видел? – мама вдруг пристально посмотрела. – Говорят, погиб… Я не верю. Он каждый день со мной разговаривает во сне. Живее всех…

Дверь в коридоре предательски заскрипела в абсолютной тишине. Я прислушался. Шаги приближались. Взгляд зацепил лекарственную банку в системе, содержимое которой заканчивалось.

Я быстро нырнул в ванную комнату.

Медсестра вошла и сразу направилась к койке. Я представил ее сонный взгляд. Послышалась некоторая возня с системой.

– Как он? – спросила маму равнодушным голосом. Не получив ответа, видно и не ждала, направилась к двери. Прозвучал ее чуть раздраженный голос.