Однажды…

Но, пообщавшись с ней, я поняла, что она не способна на подлость. Что, она скорее возьмет свои чувства в могилу, чем позволит себе что-то неблагородное.

Теперь я ухожу, она остается, такова судьба. Всякое горе, боль через какое-то время притупляется – это закон природы. Вечно оплакивая меня, ты будешь терзать и мою душу. А между тем в твоих руках сделать счастливой эту по-своему тоже несчастную женщину. Когда-то возлюбленный подло обманул, поглумился над ее чистотой и наивностью. С тех пор она никого к себе не подпускала. Единственный, кто сломал этот барьер, оказался влюбленным в другую, на которой женился на ее глазах.

Наиля была бы для тебя другом, а для Тимура прекрасной матерью.

Я ей все высказала. Она заплакала, умоляла тебе ничего не рассказывать. Пыталась успокоить меня. Она готова была пожертвовать собой ради моего спасения, я это чувствовала… И поняла, что не ошиблась в ней.

Вы оба из тех, которым трудно сделать первый шаг. Потому, я его делаю за вас обоих…

Не забудь моих родителей, бабушку. Они после моей смерти будут уязвимы, как весенние цветки после внезапно обрушившегося на них урагана. Не отнимай у них Тимура! Господи, что я говорю, разве ты на это способен?

Мне будет приятно, если ты в дни моего рождения и смерти будешь сидеть на нашей веранде и вспоминать былое под душевные мелодии Боки. Помнишь, что мне особенно нравилось – “Я пишу последнее послание”. По иронии судьбы – это письмо мое последнее к тебе послание…

Не оставляй мою могилу одинокой. Мне радостно будет увидеть или почувствовать в надгробии лилии, принесенные тобою. А может, я ничего этого и не узнаю.

Если сказанное о другой жизни не легенда, то я буду ждать тебя. Хоть 100 лет, хоть 1000 лет, хоть целую вечность! Я уже сейчас молю Его повторить мою жизнь с тобой, Рафаэль, не важно в каком мире и в пространстве, но, умоляю… с более благополучным концом!

Где мы доживем свой век без армян и азербайджанцев. Без всяких войн и ненависти в сердцах людских.

Я так и не выпила чашу счастья с тобой до конца, Рафаэль. Потому, ухожу из этой жизни ненасытной и любящей тебя всей душой!

Пока еще твоя Джулия…”

Слезы задушили меня, и я зарыдал. Я представил беспомощное состояние жены перед смертью, ее последние, без моего присутствия, мгновения…

Наиля безмолвно сидела рядом. На столе – слегка подгоревшая яичница, бутылка початой водки и наполненный до верху стакан.

– Выпей, полегчает…

Сколько еще предстоит мне это слышать.

Я выпил. Потом еще. И еще… После свернулся калачиком. Мозг начал затуманиваться, тяжесть на сердце исчезать. И уже в измененном сознании увидел вспыхнувшие искры в камине от брошенных в него дров, и возгорающееся пламя. Оно и осветило грациозный силуэт нагой женщины, ее кошачье потягивание на фоне огня…

В ушах звучала откуда-то из глубины души сначала едва слышимая, медленно вливающаяся, но постепенно поглощающая все сознание родная до боли музыка.

Я пишу последнее послание,

В нем хочу тебя я рассказать,

Как стала ты моей любовью,

Не могу тебя я забывать…

…Джулия уходила. Неторопливыми шагами, стуча каблуками по тротуару, который вел в бесконечность, иногда оборачиваясь назад и оглядывая меня печальными глазами. Ветер играл ее густыми черными волосами. Я так любил вдыхать их запах, когда они ровными прядями покрывали белоснежную постель…

Знаю, стали руки холоднее,

Знаю, не кружится голова,

Знаю, что меня уже не любишь,

Знаю, расставаться нам пора…

Она уходила, а у меня не было сил окликнуть ее. Но, странно, я ощущаю тепло ее тела, а ведь она уже растворялась в горизонте!

Еле открыл слипшиеся веки. Наиля лежала рядом, рука покоилась на моей груди. Почувствовав мое пробуждение, она погладила меня и потянулась еще ближе. Ее горячее дыхание обожгло тело, руки змеиной грацией обвили шею. Я потерял над собой контроль, когда губы ее страстно впились в мои, и я ощутил над грудью прикосновения ее упругих сосков…

В сознании же продолжала повторяться, как на испорченной пластинке, словно в издевку, последний куплет из некогда такой милой нам с Джулией песни…

Я пойду в тот дальний берег моря,

Там покончу с именем твоим,

Но и ты узнаешь это горе,

Обнимаясь с кем-нибудь другим…

– Извините, что я тут… – Длинный как будто очнулся, раскрыв глаза. До этого у него исчезли даже зрачки под полуоткрытыми веками. Все это время мы с трудом улавливали его последние фразы – он опять переместился во времени.

Мы застыли, словно завороженные.

Длинный, вздохнув, опрокинул очередную рюмку. Мне же уже казалось, что его печенка из железобетона.

Вдруг почувствовал, как тоже перемещаюсь в эту измененную реальность. Слова рассказчика расплываются в пространстве времени, образы облегаются реальной плотью, а события разворачиваются перед глазами, как на киноленте…

…Истосковавшиеся по любви наши тела уже не подчинялись разуму, не могли оторваться друг от друга и повторно, раз за разом сливались в экстазе, я бы сказал, с какой-то яростью.

Эти дни я пил, а ночью пытался забыться в объятиях Наили. Ее же никогда такой счастливой не видел.

Утром после первой ночи она вдруг прямо с постели вся голая побежала в сад. Дождик лил как из ведра, ветер гнул голые ветки деревьев чуть ли не до земли, а она радостно кружилась как сумасшедшая, крича и смеясь. После вся мокрая и дрожащая прибежала обратно и сходу прыгнула в постель, слегка подмяв меня под себя.

– Ты сумасшедшая! – я растрепал ее волосы, пытаясь унять ее дрожь теплом своего тела.

– Я счастливая!..

Я рассказал ей про предостережения Лады.

– Я проклят. И тебя сделаю несчастной.

– Лучше с тобой несчастной, чем без тебя счастливой!

– Между нами всегда будет Джулия. Обнимая тебя, я всегда буду думать о ней.

– Знаю… Но со временем, я надеюсь, и мне найдется клочок места в твоем сердце…

Глава V

Расулов приехал на третий день. Наиля в саду кормила бродячих собак, которые почувствовав человеческое присутствие, наверно со всего поселка собрались в нашем дворе. Она весело махнула ему рукой.