Достичь вершины

– Угу.

Хоакин устало улыбнулся в ответ, после чего закрыл глаза и погрузился в глубокий послеоперационный сон. Батарейки требовали постепенного восстановления при помощи волнообразных пробуждений ото сна и новых в него погружений.

– Верно, малыш. Спи, – Боннер зевнул и закрыл ненадолго ладонями изможденное лицо. Только сейчас он мог слегка расслабиться, не показывая посторонним свою человеческую натуру, которая, также как, и его больные, способна расточать силы. – Силы тебе еще понадобятся. Я даже немного тебе завидую.

Док чуть приподнял одеяло и проверил перевязку. Кровотечения не было, пульс как упоминалось, был в норме, дыхание ровное. Давление немного упало, но это было вполне естественно после серьезной операции. Все опасения остались позади. Исцеление Мендеза можно было смело записать в очередной актив Боннера. Мальчик, без сомнения, пополнит список победителей страшного недуга, калечащего множество судеб человеческих, и не будет больше страдать. От этой мысли становился невероятно легко и приятно, будто освобождаешь душу от шлака и накопившегося гноя переживаний.

Они были вдвоем в палате, спящий спасенный и бодрствующий спаситель – брюнет среднего роста, с легкой проседью, появившейся совсем недавно, пару лет назад, когда Лиам перешагнул за сорокалетний рубеж. Он лениво прошелся по шевелюре руками, потеребил ее и подошел к окну. Было утро, одиннадцатый час. Немного клонило ко сну, учитывая, что он с 6.30 корпел за хирургическим столом. Предстояла еще одна операция в четыре дня, немногим более сложная. А потому неплохо передохнуть. Час сна в своем кабинете вовсе не помешал бы, а вечером можно расслабиться по полной программе, благо, все шло неплохо. Две операции в день – не самый насыщенный график «дока Лиама», но даже этого достаточно, чтобы добавить ложку дегтя в бочку радостного состояния души. Он ненавидел операции, прибегая к хирургическому вмешательству, когда оно крайне необходимо больному, и не остается другого выбора. Сегодня оно, безусловно, было нужно мальчику. Лиам отрезал опухоль, пока она не увеличилась и не пустила метастазы.

Он постоял молча несколько минут, вглядываясь по ту сторону прозрачного стекла, занятый своими мыслями, не вникая в посторонние формы. Раздался звук открывающейся двери. В палату вошла невысокая медсестра:

– Мистер Боннер, родные Мендеза хотят с вами поговорить.

– Зачем я им понадобился? – пожал плечами док. – Скажи, что все прекрасно, и операция прошла очень удачно. Поверь мне, что я сказал бы то же самое.

– Они настаивают, – виновато, будто оправдываясь, отвечала медсестра.

– Господи, Боже Праведный, – в сердцах выпалил Боннер, – избавьте меня от сопливой сентиментальности.

– Хорошо, я постараюсь объяснить, что вы очень устали, – девушка решила не доканывать хирурга, понимая причины его раздражения. Она развернулась и только собиралась выйти, как Лиам ее остановил.

– Постой, Арета, – он обречено склонил голову. – Не стоит. Сколько их там собралось? Десять, пятнадцать?

– Не думаю, – пожала плечами Арета. – Кажется, человек пять или шесть, не более.

– Скажи им, что буду через пять минут.

– Хорошо, – медсестра кивнула, покорно скрестив руки чуть выше пояса, будто слушала проповедь.

– И еще…наблюдай через каждые полчаса за графиком ритма сердца. Когда проснется, проверишь давление. Все данные в конце дня доставишь мне в кабинет. Кто будет тебя заменять?

– Роза. – кратко ответила Арета, добавив. – Роза Паталаки. До утра будет она.

– Скажешь ей, чтобы сменила ему повязку.

– Когда?

– Утром, – он посмотрел на нее, чтобы убедиться насколько точно она усвоила данные ей распоряжения. Взгляд медсестры непреднамеренно скользнул мимо глаз Боннера.

– Ясно ли я выражаюсь, Арета? – чуть строже спросил Лиам.

– Да, предельно, – быстро ответила медсестра.

– Рану не стоит теребить, чтобы вызвать ненужное кровотечение. У него очень мягкие мышечные ткани живота. Мизер жировой прослойки. Счастье хирурга, а не пациент. Кстати, это его первая операция, после сна у него может возникнуть первичный стресс. Реакция на наркоз. Если уж очень будет хныкать, сделаешь снотворную инъекцию, – записывать не было необходимости. Рутинные, послеоперационные процедуры, которые все же, не лишне было повторить. – Но парень вроде не проблематичный. Настоящий мачо. Вдобавок, обещал мне текилу.

* * *

Первым на Боннера напала полноватая, смуглая женщина. По ее пухлым щекам непроизвольно текли слезы, а короткие, мясистые ручки импульсивно жестикулировали в унисон быстрой, не совсем понятной речи, состоящей из ломаных английских вопросов и испанских благословений Господа Бога. Она то и дело крестилась, сжимала вместе кулаки, после чего снова и снова обращалась к Боннеру. Сомнений быть не могло. Даже не знающий ее человек, мог бы догадаться, кем приходилась эта женщина больному. Никто не может так эмоционально переживать за результат операции, как мать. Ей ужесказали, что все обошлось, и ее сыночек будет жить. Однако, матери хотелось услышать приятные вести из уст самого хирурга.

– Сеньора Мендез, я полагаю? – поздоровался Лиам.

– Да, да сеньор сирухано (по испански – хирург), я мать Хоакина. Расскажите как он себя чувствует? Как мой мальчик? Умоляю вас, сеньор сирухано, ответьте несчастной матери, с ним будет все в порядке? – она держала в руке скомканный влажный от слез платок.

– Ваш сын, сеньора Мендез настоящий джентльмен…мачо. – улыбался Боннер. – Не забудьте пригласить на его свадьбу.

– Он будет жить, не так ли, доктор? – вопросы так и сыпались.

– У меня никогда на этот счет не было сомнений.

Боннер лениво почесал левую щеку, с трудом сдерживая самообладание. Плач стал ему порядком надоедать.

– Спасибо тебе Иисус, Дева Мария, ты услышала мои мольбы.

Слезы сеньоры Мендез усилились, она в очередной раз перекрестилась и в порыве неудержимой радости бросилась на шею врача.

– Спасибо вам, сеньор сирухано, Господи как я вам благодарна, – она душила его своими короткими, крепкими ручонками, придавливая пышной грудью диафрагму Лиама.

– Сеньора…сень…ора…Мен…Мендез, – запыхался Боннер, – отпустите меня. Мне тяжело дышать. Это мой долг…Черт возьми…Не стоит меня за это благодарить. Отпусти меня, толстая сучка.

Последние слова были высказаны хриплым шепотом и не услышаны никем, даже самой мексиканкой, чьи уши были заложены потоком радостных известий. Неизвестно, сколько еще бы продолжалась «пытка» врача, не подоспей на помощь седовласый мужчина с редкими тонкими усиками. Это был отец Хоакина, Хорхе. Он взял под руку жену и сказал ей пару слов, значения которых Лиам не понял. Перевод был не столь важен. Главное, она от него отстала, хотя и продолжала пускать слезы радости.

– Простите, ее г-н Боннер, – мужчина пожал руку Лиама, – материнское сердце.

– Понимаю, – отдышался Лиам.

– Она очень впечатлительная. А когда речь идет о собственном ребенке, эмоции усиливаются в сто крат, – отец вздохнул. Он держался достойно, хотя глаза выдавали пережитое потрясение. – Благодарю вас, доктор. Мы все вам очень верили, и вы нас не подвели.

Глава Мендез стал подзывать по очереди остальных членов семьи, чтобы и они выразили врачу чувство признательности.

– Карлос – старший брат Хоакина. Изабель – сестра…то есть моя дочь.

– Я догадался, – засиял Лиам, чуть прищурив кобелиные глаза. – Очень рад.

Девушка в туго натянутых джинсах и синей блузке, с отчетливо вырисованным рельефом верхней части тела, заставила Лиама ненадолго позабыть об усталости.

– Орнелию вы знаете, – сеньор Мендез имел в виду свою супругу, не подпуская ее близко.

– О да, конечно. – Боннер вскинул обе руки. – Простите, но я должен вас покинуть. Ваш сын скоро встанет на ноги, но ни в коем случае не пичкать его мексиканскими специями, перцем и чем-нибудь в этом роде. Ясно ли я выражаюсь?

– Мы будем выполнять все ваши инструкции, – торжественно заявил Хорхе Мендез.

– Вот и прекрасно. – Лиам обрадовался финишной прямой в разговоре, стараясь более не растягивать ее лишней любезностью. – Берегите себя.

Родственники Хоакина уходили под сдерживаемый, плач счастья матери. По мере их удаления, тишина вновь воцарялась в полупустом коридоре нью-йорского госпиталя. Почему-то резкий переход от семейного хаоса к практическому безмолвию стал угнетающе давить на Лиама. Наверное, сказывалось легкое нервное истощение вкупе с физической усталостью. Противно заурчал желудок, извещающий о давно наступившем вакууме. Необходимо сходить в больничный буфет и заказать себе что-нибудь легкое перед полуденным сном. Лиам прошел по коридору направо, в сторону лифта.

– Боннер, – послышался женский голос, эхом отозвавшийся в почти безлюдном помещении.

– Дорин? – голос слишком знакомый, чтобы его спутать. – Неужели? Не думал, что ты свободна.