Полночь в музее

Окинув сестру недобрым взглядом, Мурка сменила тему:

– Ты чего дверь креслом подпер?

– От Катьки, – неохотно пояснил Вадька, – чтобы не лезла.

Словно в подтверждение его слов ручка двери начала тихонько поворачиваться, с той стороны слышались азартное сопение и шелест гусиных крыльев.

– Может, она мороженого хочет? – почему-то шепотом спросила Мурка.

– Я ей оставил на кухне. Она в компанию хочет.

– Крайне невежливо с вашей стороны, Вадим, заставлять девочку дожидаться под дверью, – наставительно произнесла Кисонька. Кажется, Вадька окончательно пал в ее глазах.

– Точно, – на сей раз Мурка была согласна с сестрой. – Ей там скучно, наверное.

– Вы не знаете, о чем говорите, – с отчаянием возразил Вадька. Все шло наперекосяк. Вместо приятного разговора о преступлении получалось ознакомление с семейством Тихоновых. – Она усядется и будет до бесконечности расписывать достоинства своего паршивого гуся. У гуся может быть только одно достоинство – вкус!

Его речь не произвела впечатления, две пары зеленых глаз продолжали взирать на него все так же осуждающе. Вадька уже готов был сдаться и впустить сестру (пусть на своем опыте узнают, каково это – часами слушать похвалы Евлампию Харлампиевичу!), но тут заскрежетал замок, входная дверь хлопнула и раздался дробный топот – Катька помчалась встречать маму. Вадька прислушался: так и есть, опять ноет, что брат ее не пускает. Он со вздохом отодвинул кресло.

– Вадик, ты снова заперся от сестры! Ты старший, ты должен… – послышался голос Надежды Петровны, дверь распахнулась. – О, да тут приятное общество. Кисонька, Мурочка, как хорошо, что вы зашли! Вадик, ты угостил девочек чем-нибудь? Ага, вижу, молодец! Катюша, не мешай брату, пойдем, поможешь мне на кухне, – и, выходя, она сентиментально вздохнула: – Вот уже и к Вадику красивые девушки в гости заходят. Еще два-три года, и у Катюши кавалеры появятся. А казалось бы, совсем недавно мечтала: когда же ребенок сделает первый шаг, когда скажет первое слово!

– Почему же теперь только и слышно: сядь и замолчи! – фыркнула Катька и, зажав гуся под мышкой, удалилась, обиженно подрагивая коротенькими толстыми косичками. Вскоре с кухни донесся раздраженный грохот посуды и хлопанье крыльями. Можно было предположить, что посудой гремит Катька, а крыльями хлопает Евлампий Харлампиевич, хотя кто их знает, эту парочку…

– Мы засиживаться не собираемся, – заявила Мурка, приканчивая мороженое, – наоборот, хотим тебя с собой забрать. Греза Павловна пришла в себя и «жаждет лицезреть своего спасителя». Собирайся, пойдем навестим ее.

– Может, вы сами справитесь? – поскучнел Вадька. – Ты ведь тоже спасительница.

– И думать не моги, – отрезала Мурка. – Во-первых, Греза – бабка прикольная, она тебе понравится, а во-вторых, Греза – бабка жутко настырная и не отвяжется, пока мы тебя не притащим. Так что лучше пошли сейчас, а то потом хуже будет.

Больница находилась в пяти кварталах от Вадькиного дома. Кошмарное многоэтажное желто-зеленое сооружение возвышалось посреди голого асфальтового двора. Приметой современности был торчащий посреди холла автомат, выплевывающий скрученные узлом тапочки-бахилы. Рядом на рогатой стальной вешалке висели бумажные халаты – одноразовые, но многоразового использования. С трудом вырвав у хмурой регистраторши зловещую тайну местонахождения Грезы Павловны, ребята поднялись на седьмой этаж и зашли в палату. Глазам Вадьки снова предстала только половина старушки, на сей раз верхняя, поскольку нижняя, прикрытая тонким больничным одеялом, была завалена букетами цветов, коробками конфет и кулечками с фруктами. Бабка и впрямь оказалась прикольная. Облачена она была в голубенькую ночную рубашку с рюшами, сидящую на ней как бальное платье. Свеженькое розовое личико искусно подкрашено, на руках блистал маникюр, а бинт на разбитой голове больше напоминал чалму.

– Дорогие мои, вы пришли меня навестить! – радостно возопила старушка при виде их троицы. – Ах, как мило! Вы, должно быть, Вадик? Какой чудный юноша!

Слушая восторженную болтовню Грезы Павловны, Вадик наконец понял, кому так старательно подражает Кисонька. Старушка между тем продолжала трещать:

– О, вы с гостинцем! Напрасно, совершенно напрасно! Видите, сколько тут всего, мне в жизни не съесть. Меня навестили мои бывшие ученики, очень милые мальчики, только слишком занятые, побросали все и уехали. Аллочка, Эллочка, не будете ли вы так любезны спрятать это в тумбочку.

Вадька оглянулся, отыскивая неведомых Аллочку и Эллочку, но увидев, как засуетились девчонки, понял, что старушка обращается к ним. Ну да, должны же у них быть какие-то имена!

– Наконец-то, наконец-то в нашей девичьей компании появился мужчина! – между тем разливалась Греза Павловна. – Присутствие мужчины так облагораживает, оно не дает женщине расслабляться. Мужское общество будет весьма полезно моим девочкам, ведь им еще так много нужно постичь в науке женской привлекательности. Эллочка меня радует, хотя следует признать, что она несколько жеманна. Не сердись, пожалуйста, дитя мое, но это правда. Что же до Аллочки, то она приводит меня в полное отчаяние. Она совершенно, абсолютно неженственна и не слишком стремится учиться. И еще их кошмарные клички! Разве могут хорошо воспитанную молодую девушку звать, словно кошку!

– Нам нравится! – дружно ответили сестры в редком порыве полнейшей солидарности.

– Скажите, Греза Павловна, а что вчера произошло? – спросил Вадька, стремясь перевести разговор на другое.

– О-о-о! – застонала Греза Павловна с такой мукой в голосе, что Вадька чуть не кинулся за врачом. – Как неблагородно с вашей стороны, Вадим, возвращать меня к ужасному происшествию. Какие страшные воспоминания! Впрочем, вы мой спаситель, вы имеете право знать. Я верю, что вы тревожите меня не из пустого любопытства, – она тяжко вздохнула. – Я мирно лежала на кушетке и перечитывала один из романов Бальзака. Вы любите Бальзака? Не читали? Напрасно, напрасно… Какие образы, какой слог, накал страстей! Но я отвлеклась. Я читала, и тут в дверь позвонили. Я тотчас же побежала открывать, в надежде, что пришли гости, девочки знают, как я люблю гостей. Но это были совсем не гости! Это был здоровенный мрачный детина, который, ни слова не говоря, втолкнул меня в квартиру и тут же ударил по голове. Я потеряла сознание и больше, увы, ничего не помню. Очнулась я в больнице, и мне сказали, что вся моя коллекция похищена! Лучше бы я умерла! – По щекам Грезы Павловны покатились крупные слезы. – Ох, милые мои дети, вы еще молоды и не знаете, что значит иметь в жизни единственную радость! Мои старые вещи хранят столько воспоминаний! Как мы с мужем радовались, когда удавалось найти и восстановить что-нибудь ценное! Подлецы украли не только мой антиквариат, они прошлое мое украли!

Вадька аж засопел от жалости. Прикольная бабка Греза Павловна оказалась несчастным страдающим человеком. Надо быть последним поганцем, чтобы грабануть такую одинокую тетку.

– Может, чем помочь надо? – в порыве искреннего сочувствия спросил Вадька.

Греза Павловна всхлипнула, вытерла глаза кружевным платочком и, метнув на Вадьку лучистый взгляд, выдохнула:

– Ну, если вам не затруднительно… Было бы крайне любезно с вашей стороны сходить вместе с девочками в мою квартиру, взять там в книжном шкафу в коробке из-под печенья пятьдесят долларов и отнести Луше, девочки знают куда. Я на прошлой неделе сторговала у нее резное кресло, состояние очень плохое, страна неизвестна, предположительно Польша, зато я вполне уверена, что это XVII век. Если ничего не осталось, пусть хоть кресло будет.

– Разве бандиты не взяли деньги? – удивился Вадька.

– Представьте себе, нет. Господин полицейский милиционер, который ведет мое дело, такой толстый и, по-моему, не очень умный, был как будто даже возмущен этим фактом.

– А мы сможем войти в квартиру, ведь полиция, наверное, ее опечатала?

– Это моя квартира, – неожиданно сварливо заявила бабка. – Я, а не милиция решаю, кому туда можно входить, а кому нет. Впрочем, не будем создавать проблем, я сейчас позвоню и все уточню. – Греза Павловна вытащила из тумбочки мобильный телефон.

– Все в порядке, – сообщила она после долгих попыток дозвониться и совсем недолгих переговоров. – Мой полицейский милиционер неизвестно где, зато я побеседовала с его начальником, и он меня заверил, что вы можете спокойно снять пломбу с двери, его подчиненным больше у меня искать нечего. Так что ступайте, мои дорогие, а я немного сосну, – и она утомленно прикрыла глаза. Ребята потихоньку вышли.

Глава 4. Подвиг лейтенанта Пилипенко

Вадька во второй раз стоял на пороге квартиры Грезы Павловны. Он аккуратно оторвал бумажную полосу, тянувшуюся через синюю дверь, Мурка отперла замок, и они вошли. Сейчас, в тишине и спокойствии, комната производила еще более тягостное впечатление.

– Надо будет хоть кресло поскорее привезти, а то совсем голо, – сказала Мурка.

Кисонька подошла к шкафу и вытащила стоявшую поверх книг коробку. Через ее плечо Вадька заглянул внутрь. В коробке были деньги, несколько сотен долларов.

– Странные воры, – задумчиво процедил он, – тяжеленную мебель и картины вывезли, а доллары оставили.

– Не заметили, наверное, – пожала плечами Мурка.

– Ты что, коробка ведь на виду! При нормальном обыске ее моментально заметят!

Но девчонки не успели высказать своих соображений на сей счет. Отчетливый шорох, доносившийся со стороны ванной, заставил их замереть на месте. Из ванной ясно слышались возня, приглушенное бормотание. Ребята с ужасом переглянулись. Бандиты возвратились! Кто еще, кроме них, мог находиться в опечатанной квартире! Вадька прижал палец к губам и жестами показал на выход. Вся троица на цыпочках выбралась в коридор. Но уйти они не успели. Зашумела вода, и дверь ванной стала медленно-медленно приоткрываться. Вадька метнулся обратно в комнату, лихорадочно огляделся в поисках укрытия и повелительно ткнул пальцем в бархатные портьеры на окнах. Девчонки кинулись за одну, сам Вадька укрылся за другой, и тут же паркет заскрипел под тяжелыми мужским шагами.

– Кто здесь? – спросил грубый голос. – Выходи, а то стрелять буду!

Вадька сжался, мечтая стать очень маленьким, а еще лучше – невидимым. Шаги протопали ближе, Вадька услышал свистящее дыхание бандита. Тот явно прислушивался. Мальчишка замер, стараясь не шевелиться. Несколько бесконечных секунд пролетели в молчании, как вдруг вороненый ствол пистолета отодвинул край портьеры. Вадька судорожно зажмурился, не желая видеть собственный конец, но любопытное веко словно само поползло вверх, и Вадька глянул в лицо убийце. Глянул и дико взвизгнул. Перед ним стоял старший лейтенант Пилипенко собственной персоной.

И тут же лейтенант нырнул головой вперед и рухнул на пол, роняя табельное оружие. За его спиной обнаружилась застывшая в оборонительной стойке Мурка. Узнав лейтенанта, она смутилась, опустила руки:

– Ох, извините, пожалуйста, я не хотела… Простите, пожалуйста, я вас не узнала, я думала, на Вадьку бандит напал. Ты чего орал-то? – напустилась она на парня.

– От облегчения, уж больно я струхнул, – признался Вадька.

– Не узнали, значит, – пропыхтел лейтенант, грузно ворочаясь на полу. Оттолкнув протянутые ему руки, он поднялся, подобрал пистолет. – Не узнали! Зато я узнал все, что хотел! А ну, руки вверх!

– Дядя, вы чего, обалдели? – ошарашенно спросил Вадька.

– Не разговаривать! Думали, если малолетки, если папаша крутой, так никто ни о чем не догадается. Не на таковского напали! Лейтенант Пилипенко все видит! Я знал, что вы замешаны! Сперва мебель у старушки вывезли, теперь за деньгами вернулись! Я знал! Я ждал, я в засаде сидел, и вот дождался!

– Мне почему-то показалось, что вы сидели не в засаде, а в туалете, но если это теперь так называется… – протянула Кисонька.