Пряные дни

Искомое обнаружилось на пятачке перед большим аляповатым зданием в духе соцклассицизма, на фасаде которого еще угадывались следы от букв «КЛУБ». Неподалеку от входа, в тени густой акации стояла скамейка, на которой от солнца укрывались три старушки, своей невозмутимой неподвижностью смахивающие на аксакалов из «Белого солнца пустыни». Под их взглядами, сопровождающими вылезающего из машины Евгения, он чувствовал себя точно в рентгеновском кабинете. Будь у него с собой дозиметр – он наверняка бы зафиксировал исходящее от них всепроникающее и все замечающее излучение.

Старушенции почти наверняка уже в уме разобрали его по косточкам – кто он такой, зачем пожаловал и сколько у него за душой деньжат, причем с точностью, которой позавидовал бы даже иной налоговый инспектор. Они представлялись абсолютно неприступными. На любой заданный им вопрос они вполне могли ответить: «давно здесь сидим», но Евгений умел находить бреши даже в такой серьезной обороне. Самым их уязвимым местом являлись уши. А когда ты знаешь, что сидящего перед тобой человека ты видишь в первый и последний раз, можно нести любую ахинею, и угрызения совести потом не замучают.

– День добрый, почтенные дамы! – журналист широко улыбнулся, подходя ближе и доставая из кармана фотографии. – Вы мне не поможете?

* * *

Капитану Левченко щеголеватый полковник сразу не приглянулся. Он не любил мужчин, подчеркнуто трепетно относящихся к своему внешнему виду и всячески демонстрирующих окружающим свой статус. А Сванссен буквально излучал надменность, да вел он себя несколько странновато.

Выйдя из здания Управления, он послюнявил палец и поднял его вверх, определяя направление ветра, после чего объявил, что обход необходимо начинать с западной окраины города. Чего он опасался, интересно? Что собака может учуять запах полиции? Или кинологи все со странностями?

После, во время шатаний по Омулям, причуды полковника продолжились. Подъезжая к очередному указанному адресу, он останавливался на некотором расстоянии от дома, высовывался из кабины и то ли прислушивался, то ли принюхивался к чему-то. Потом давал знак двигаться дальше. От разговоров с людьми он вообще полностью устранился, предоставив Левченко и Венскому самим задавать вопросы, и даже не слушал, что им отвечали. Создавалось полное впечатление, что он занимается этим исключительно «для галочки».

Капитан предполагал, что Сванссен проявит хоть какой-то интерес к собакам, что встречались им во время обхода, но он и на них не обращал ровным счетом никакого внимания. Как будто их и не было вовсе. Сами же собаки при встрече с полковником почему-то испуганно съеживались и старались поскорее куда-нибудь улизнуть. Кинологическая братия определенно пользовалась у них дурной славой.

Левченко уже давно собирался заявить полковнику, что они лишь маются дурью и напрасно тратят время, тем более, что его желудок все настойчивей напоминал об обеденном перерыве, но каждый раз, когда капитан уже открывал рот, чтобы сказать все, что думает, слова словно застревали у него в глотке, и ему ничего не оставалось, кроме как послушно кивать и отправляться на следующий адрес.

Но, как только они подъехали к двухэтажному дому, часть которого иногда сдавала родная тетка Левченко, все вдруг резко переменилось.

Сванссен выскочил из машины и замахал руками на ехавших следом за его пикапом полицейских, призывая их остановиться и вести себя тихо.

– Что случилось? – обеспокоено поинтересовался капитан, подбежав к нему. – Вы что-то увидели?

– У меня предчувствие, – полковник откинул полу пиджака и вынул из висящей на боку кобуры черный пистолет с длинным толстым стволом. – Сколько выходов в этом доме?

– Два – парадное крыльцо и задний выход на огород, – Левченко кивнул на пистолет. – Вы же вроде как собирались только поговорить?

– С собакой лучше разговаривать, когда она связана и спит, – Сванссен махнул рукой вперед. – Давайте, один к заднему входу, а другой со мной на крыльцо. Антон, – обратился он к своему коллеге, – оставайся в машине и жди меня.

Пригнувшись, чтобы их не увидели из-за забора, все трое направились к калитке. Левченко не мог не отметить, сколь разительная перемена произошла с полковником. От его прежней рассеянной вальяжности не осталось и следа. Сванссен подобрался, словно сжатая пружина, взгляд его стал сосредоточенным и цепким, движения приобрели немного пугающую лаконичность. Высокий и худой, в черном костюме, он превратился в живое продолжение своего длинного пистолета.

Нырнув в приоткрытую калитку, Венский потрусил за дом, а Левченко с полковником поднялись на крыльцо, заняв позиции по разные стороны от входа. Немного обождав, Сванссен кивнул на дверь, дав понять, чтобы капитан сначала поговорил с жильцами сам. Тот, немного обеспокоенный развитием событий, опустил руку и расстегнул кобуру на поясе, но кинолог яростно зашипел на него.

– Ты что, с ума сошел?! Мы же только поговорить хотим! Не пугай людей попусту!

– А как же вы? – черный пистолет не давал полицейскому покоя.

– Это на тот случай, если собака окажется действительно буйной, но я надеюсь, что обойдется, – Сванссен снова кивнул на дверь. – Давай, стучи уже!

Левченко постучал по косяку костяшками пальцев, и спустя несколько секунд в доме послышались шаркающие шаги.

– Кто там? – недовольно осведомился юношеский голос.

– Полиция. Капитан Андрей Левченко.

– А что случилось?

– Мы хотим задать вам несколько вопросов. Вы не возражаете?

– Одну минутку, – было слышно, как голос метнулся вглубь дома, – я только что-нибудь одену…

– Черта с два! – Сванссен внезапно прыгнул к двери и мощным ударом ноги вынес ее вместе с замком. – Держи его!!!

Левченко бросился внутрь, даже не успев задуматься, как будут трактоваться их действия, дойди дело до суда. Впереди он увидел спину убегающего к заднему выходу молодого парня с большой сумкой в руке, выглядевшего, вопреки его собственным словам, вполне одетым. Полковник, похоже, прекрасно знал, с кем имеет дело.