Молодость. Автобиография… почти. Книга четвертая. Цикл «Додекаэдр. Серебряный аддон»

* * *

Мир спал. Спала и она. Он знал это, стоя под ее окном и вглядываясь во тьму Ее комнаты. То, как он любил, нельзя было передать словами. Можно было выразить чувствами, эмоциями, но не словами.

Мир спал. Ему не спалось. Он, почему-то вдруг встал и первое, о чем подумал, была она. Ему вдруг захотелось увидеть ее, прикоснуться к ней, сказать много-много – то, что она знает, и что скрыто далеко в глубинах его души. Ноги сами понесли Его к ней, к той, кому принадлежало его сердце. Он не знал, каков будет ее ответ. Он мог только предполагать, но знать наверняка – это выше его сил.

В нерешительности он ходил вокруг ее дома и размышлял о том, как же все-таки сказать все то, что накопилось за многие годы, за все то время, когда она была рядом и дарила тепло и нежность. Он не знал и не мог. Все перемешалось в его голове, и он просто смотрел во тьму комнаты. Его пугал этот мрак, и он мог лишь предполагать, что скрывается в его глубинах. Она, она находилась там – так близко и так далеко.

Он в замешательстве стоял под ее окном и вспоминал те прекрасные моменты, когда их пути ненадолго пересекались.

Все смешалось в его мыслях. Он не знал, что должен делать. В отчаянии он опустился на колени и закрыл лицо руками.

* * *

Он находился в нерешительности, не зная, как подойти. Она всегда улыбалась при виде его и кивала головой в знак приветствия. Они знали друг друга давно, дольше, чем могли бы вспомнить, но он тем не менее не мог подойти и во всем признаться именно ей, той, которую больше всего любил.

Гладкий, хорошо отшлифованный, прохладный камень не заставил сосредоточиться и не снял напряжение, как хотелось бы, а еще больше навевал дурные мысли.

Когда-то он практически каждый день мог видеть ее, эту юную девушку с нежной улыбкой и веселым взглядом. Но вот эти мгновения ушли в вечность, и она появлялась все реже и реже. И вот настал момент, когда она совсем растворилась в этом странном городе, как утренний туман исчезает при виде солнца.

Он тосковал и не мог скрывать это. Перед глазами стояло все то же лицо, все те же глаза, все та же улыбка. Он понимал, что время, отведенное ему, заканчивается, и нет смысла взывать к Судьбе и силой единого случая пытаться увидеть ее. Он знал, что все закончилось еще толком не начавшись.

В его глазах стояли слезы. Он думал, как обыграть Судьбу, как достать заветную карту и выиграть хотя бы один взгляд, непринужденную случайную встречу. Он знал, что это невозможно. Он знал, что года уходят безвозвратно и остаются лишь обрывки воспоминаний, да и те под тяжестью лет растворяются в пучине сна. Ну а пока у него есть ее светлые волосы, веселый взгляд, нежная улыбка, и никто не в силах отбирать то последнее, что пока имеет смысл к существованию, то, без чего невозможно закрыть глаза и то, без чего невозможно спокойно уснуть.

* * *

Ночь.

Январь.

Тишина.

Снег.

Он сидел у окна и смотрел на медленно опускающиеся хлопья снега. Со второго этажа наблюдать было особенно хорошо. Больше всего на свете он любил смотреть на снег, когда тот, кружась, пролетал на уровне зажженного фонаря. Именно тогда, по его мнению, снег казался на пике своей красоты. Он помнил. Он помнил это мгновение, всего лишь раз случившееся в его жизни, но до сих пор он видел и представлял его, как будто все произошло вчера.

Они стояли у подъезда под светом фонаря. Это было, пожалуй, начало его любви к ней. Она пока этого не знала и даже не догадывалась об этом, но для него все уже стало ясно.

Тихо-тихо падал снег. Он выполнял давно заученный танец и опускался на неприкрытую голову девушки. Но, оставаясь на ее волосах, он не таял, а даже наоборот.

От падающего на него света он блестел, светился как изумруд, как бриллиант.

Она казалась великолепной. Она была великолепной! Возможно, это был как раз тот момент, когда сама Природа помогала ему.

Он не мог отвести от нее взгляд – ее глаза блестели и полностью захватывали власть над душой и сердцем. Он верил в нее, верил безоговорочно. Он не надеялся ни на что. Он просто любил! Любил один. Юноша не хотел разрушать свою иллюзию, свои неустойчивые песчаные замки, которые любой порыв ветра может разрушить до основания.

Они ничего не говорили, они просто смотрели друг на друга, и они расстались, возможно, расстались навсегда! Песчаные замки смыла набежавшая волна, и не осталось ничего, кроме иллюзий и воспоминаний.

Он сидел у окна и смотрел на медленно опускающиеся хлопья снега, на их блеск, на их красоту. Он всегда так сидел, любуясь Природой. Он любил воспоминания, он любил ее, и он чего-то ждал; а снег продолжал кружиться, навевая о прошлом, тем самым чистым и ярким, что было раньше. Казалось снег, просто снег, просто блестящий от света пух, но он сделал то, что не подвластно многим художникам. Он любил наблюдать за падающими серебристыми хлопьями и одновременно ненавидел их.

Он просто сидел и смотрел, смотрел как идет снег и вспоминал, вспоминал…

* * *

Финал

Слезы медленно текли по щекам и капали на бумагу. С ним впервые случилось что-то страшное, и он знал это.

Слезы медленно текли по щекам и капали на бумагу. Все его мысли были направлены к ней одной, которой принадлежало его сердце, но эта самая девушка оказалась вдруг настолько далеко, что ничто не могло сократить это расстояние. Он просто смотрел в окно и плакал. Слезы медленно текли по щекам и капали на бумагу.

Она не знала, что он любит именно ее, но, тем не менее, это был его выбор. Не важно, что она не любила его, главное, что он ее любил и не мыслил без этого чудного создания свою дальнейшую судьбу. Все смешалось в его голове: ненависть и любовь, дружба и ревность, обожание и просто влечение.

Да, его влекло к ней так сильно, что порой, казалось, будто это кто-то свыше диктовал свои условия и требовал немедленного их выполнения. Его глаза наполнились слезами и первая капля устремилась вниз.

Он не верил во все происходящее, считая это дурным сном, но все это было на самом деле и ему приходилось смиряться с капризами судьбы.

Судьба практически все решала по-своему, и нет выхода тому, кто попадал под ее влияние. Ему тоже пришлось смириться и попытаться взять себя в руки. Ничего не помогало. Он отчаялся и потерял надежду. Все смешалось в его душе и потеряло всякий смысл. Когда-то он гордился тем, что мог что-то придумать сам, но теперь все это казалось лишь обыкновенной рутиной.

Он не мог поверить, что у нее…

Слезы медленно текли по щекам и капали на бумагу. Мир, и без того такой скучный, вконец потерял всю свою привлекательность и окунулся в бездну обыденного дня. Все потеряло смысл и обрекало себя на погибель. Он знал, что это такое, но просто опустил руки.

Нет, разумеется, он мог все изменить, но не хотел. «Пусть все идет так, как должно идти», – думал он. И он не стал ничего менять. Она не замечала его, но он любил и никак не показывал этого. Порой его называли скрытным человеком. Да, это было так, но теперь он ничего не мог с этим поделать.

Она ушла. Растворилась… Оставила его одного.

Он понимал, что это навсегда, знал, что ничего не изменится, но себе уже ничем не мог помочь.

Мир опутал его своей сетью, и все былое потеряло цену. Только она. Только его любовь жила в его сердце и никогда не покидала его.

Сердце. Он дотронулся до груди рукой и, закрыв глаза, запрокинул голову.

Она, именно она предстала перед его взором и уже больше никогда не исчезала, не превращалась в иллюзию, не рассыпалась песком и все потому, что он ее любил, любил больше своей жизни, хотя прекрасно знал, что она никогда не будет с ним.

Слезы медленно текли по щекам и капали на бумагу.

Он посмотрел в окно.

В следующее мгновение мир вздрогнул и печально зашумел осыпающейся листвой.

«… Институтские годы, в отличие от школьных, пролетели намного быстрее: посвящение, экватор, защита диплома, выпускной. Дальше оказалась пустота в выборе подходящей работы. Это обстоятельство огорчало и навевало дурными мыслями.

Светлым лучом в сложившемся темном царстве стала свадьба с той девушкой, к которой влекло мое сердце!»

Евграфий Порфирьевич отложил очередную прочитанную толстую исписанную от корки до корки тетрадь и, зевнув, посмотрел на часы. Половина пятого. Потянувшись и встав с кресла-качалки, он, наконец, решился и снял уличную одежду, повесив ее в коридоре на вешалку.