Дорога смерти – 3. Игра с огнём

– Просто живи. Что тебе мешает?

Рябцев протяжно вздохнул и тоскливо посмотрел на Бегина.

– Слушай, нет желания выпить? Около твоего дома бар есть неплохой, мы там с мужиками день угрозыска как-то отмечали. А я завтра, если хочешь, помогу тебе разгрестись с материалами Зубова.

Работы было много. Но мозг Бегина на вторые сутки без сна соображал туго и со скрипом.

Перед уходом Бегин открыл сейф и вытащил выданный ему сегодня пистолет и две – основную и запасную – обоймы патронов.

Глава 3

Бар был неумело и безвкусно стилизован под ковбойский салун. Работники бара странно косились на вошедших гостей, один из которых помогал второму добраться до столика. Но, когда Рябцев подошел к стойке заказать пиво, кажется, узнали его и потеряли к вновь прибывшим всякий интерес.

Первую кружку Рябцев тянул молча, лишь сначала сосредоточенно закручивая сигарету, а затем – так же сосредоточенно ее покуривая. А вот на второй кружке он не выдержал. Рябцеву было жизненно необходимо с кем-то поделиться.

– У меня жена беременна.

– О. Поздравляю.

– Спасибо…

– Не заметно особой радости.

– Потому что нет особой радости. То есть, я рад, потому что мне ведь четвертый десяток идет, и как бы пора. Да и детей я всегда любил. У меня вон племянница есть, я с ней вожусь постоянно, когда видимся, она от меня в восторге и… – Рябцев отмахнулся. – Короче, дело не в этом. Дело в том, что… Вот знаешь, иногда кажется, что жизнь, она, б… дь, прикалывается над тобой. Ждет самый неподходящий момент, чтобы подсунуть тебе что-то такое, от чего челюсть отвиснет. Мы с Викой семь лет женаты. Семь. Сначала не до этого было, потом… потом снова не до этого. Потом одна проблема, потом вторая. И вот на тебе. Не месяц назад. Не два месяца назад. Не даже неделю назад! Именно сейчас. Надо же этому было случится именно сейчас! А ты, б… дь, разгребай.

Бегин с интересом наблюдал за ним.

– Не знешь, как об этом сказать своей подружке?

– Твою же мать, Бегин, – разозлился опер. – Не начинай, а, нормально ведь сидим, общаемся?!

– Хорошо, молчу. Как скажешь.

Рябцев попыхтел. Докурил. Допил пиво. Отправился к стойке еще за двумя кружками, себе и Бегину, и, усаживаясь назад, нехотя признал:

– Знаешь, ты тогда правильно заметил. – Рябцев ткнул указательным пальцем в обручальное кольцо. – Я его несколько месяцев назад только надел снова. У нас с женой… трудности были. Чуть не развелись. По ее вине. Не хочу говорить, что там у нас было, но это была ее вина. Она поступила некрасиво и херово по отношению ко мне. Так, как жена поступать не должна. Типа нарушила табу. Понимаешь?

– Примерно. Ну, а чего не развелись? Разбежались в разные стороны – и нет проблемы.

– Потому что жизнь немного сложнее, чем… чем может показаться, если просто об этом рассказывать. Подводные камни. Эмоции. Общее прошлое. Привычки. Много всего. Я думал уйти от нее. Серьезно думал об этом. А потом как-то само собой… все вернулось назад. Как было.

Бегин закурил.

– Но ты затаил на нее злость. И теперь мстишь, трахаясь на стороне.

– Твою же мать, – зло протянул Рябцев. – Бегин, ты даже не представляешь, как с тобой сложно. Что ты за человек вообще такой? Как тебя до сих пор собственные коллеги в комитете еще не прибили, а? Умный, блин, советы он раздает. Ты хотя бы сам знаешь, что это такое вообще – брак? Был когда-нибудь женат?

– Да, был… Она умерла.

– Черт, – осекся Рябцев. – Прости, я не знал…

– Конечно, не знал. Я не рассказывал.

Потом они заказали еще по кружке. Когда Рябцев принялся мастерить очередную самокрутку, Бегин упросил его показать, как это делается.

– Вот, смотри. Берешь бумагу. Вот так, видишь? Пальцами, тремя пальцами держишь, а средним пальцем снизу придерживаешь, чтобы форму держала. Ага? Ставишь фильтр. Ставишь сразу, а не потом. Понял? И насыпаешь. Теперь! Надо утрамбовать. Аккуратненько так, указательным, уплотняем…

Затем они попросили сразу четыре кружки – чтобы не бегать к стойке каждые пять минут. Отсутствие сна в течение почти двух суток делало свое дело – оба даже не заметили, как захмелели.

И тогда язык развязался у Бегина.

– Лена готовила завтрак, а я в ванной был. Умывался, кажется, – говорил Бегин, потягивая пиво, а Рябцев молча слушал, боясь вставить слово. – Услышал, что в дверь позвонили. Кричу ей: «Ты откроешь?». Вода шумела, и я не услышал ничего. А когда выключил воду и вышел в коридор, Лена уже открыла квартиру… Их было двое. Я до сих пор вижу их во сне. Каждую ночь, если только не нажрусь до скотского состояния… Одного из них я называю животным с золотыми резцами. У него были золотые фиксы на верхней челюсти. И я видел его глаза. Это был зверь. Из тех зверей, которых ты просто так не встретишь на улице. Чтобы встретить такого, как он, нужно идти в самые злачные места, в районы, куда простые люди боятся попасть в темное время суток… Второй был бритоголовой тварью. Их было всего двое.

– Что они хотели?

– Убить меня. Их наняли. Их задачей было убить меня и инсценировать все под ограбление. Ублюдков подослал фигурант по одному из дел, которые я тогда вел. Потому что я хотел раскрутить его на максимум.

Бегин помолчал. Рябцев решил было, что тот больше не вернется к неприятной теме, но Бегин заговорил снова.

– Они сразу начали бить. Не меня, Лену. Потому что она была ближе. Животное с фиксами врезало ей в лицо, а потом воткнуло в стену. С такой силой, что я слышал… этот звук. Звук ломаемых костей. Я как обезумел. Сразу бросился к ним. А сам был сопливым следаком прокуратуры. Ствола не носил, приемами рукопашного боя не владел… Меня положили на пол. Сразу положили – ударом биты по лицу. Потом были удары по рукам и ногам. Перебили кости, чтобы я больше не мог брыкаться. Потом по мне прыгали, ломая ребра… Они много чего делали. Я то отключался от боли, то снова приходил в себя. И до тех пор, пока мог смотреть, я смотрел на Лену. Но видел только ее ноги.

Рябцев молчал, позабыв обо всем. Собственные проблемы казались никчемными и слишком мелочными, мещанскими, чтобы даже думать о них. В этот момент Рябцеву стало кристально ясно, почему Бегин так реагировал на его, Рябцева, измену жене. «Имеем – не храним, потеряем – плачем».

– Она тоже была беременна, – проронил Бегин. – На пятом месяце.

– Б… дь, – пробормотал Рябцев. – Ё… ные суки.

Больше всего на свете ему, пьяному и пораженному услышанным, хотелось вскочить и сделать для Бегина что-нибудь. Но что, он не знал.

– Самое жуткое, когда ты просыпаешься – и понимаешь, что в твоей жизни нет больше ничего и никого. Это заставляет очень сильно… пересмотреть свои взгляды на эту самую жизнь. Когда я очнулся в больнице, выворачиваясь наизнанку от боли, я понял это. У меня не было жены. Не было ребенка, которого я даже не видел, но который существовал. У меня не было даже дома. Было только собственное проклятое тело. Которое не смогло сделать ничего…. А могло просто валяться и смотреть, как уничтожается все.

Следующие кружки они выпили почти залпом. Бегин сам, наплевав на уговоры Рябцева, который предлагал его оттащить, сходил в туалет. Вернувшись за стол, пьяно хмыкнул:

– Я забыл про ногу. Наступал на нее. Обещал не забыть, что с ней, а сам забыл.

Рябцев мутным взглядом посмотрел на ногу Бегина, едва при этом не свалившись на пол, на самого Бегина.

– Почему тебе не больно? – икнул Рябцев.

– Что?

– Почему тебе не больно? Я давно заметил. Там на трассе ты расхерачил ногу о сухую ветку. Почти до кости. Вчера ты проткнул ногу насквозь… Почему тебе не больно?

Бегин поколебался. Но он был пьян, и язык развязывался сам собой.

– У меня анальгезия. Такая херня, при которой из-за передозировок обезболивающими и сильных стрессов, в общем, перегрузки нервной системы, ты теряешь способность чувствовать боль. Совсем. Если тебя режут, ты чувствуешь прикосновение. Чувствуешь, как в ране на твоем теле копается рука. Чувствуешь почти все… Кроме боли. Ее нет. Чертовой боли – нет… Ты можешь сидеть, пить пиво, гнить заживо… и даже не подозревать об этом.

Бегин залпом влил в себя остаток пива и, шатаясь, побрел к стойке заказывать еще.