– Все может быть.
Попцов замолчал, но не выдержал.
– Откуда наводка про анашу, колись.
– Откуда-откуда, – хмыкнул Филин. – Баба его растрепала, Зинка Кучерявая, когда ее ППСы с анашой на кармане хлопнули.
А потом появился Ерофеев. Он пришел пешком, что было странно. Покосившись на выглядывавшую из-за угла машину оперов – Филин и Попцов вжались в сиденья, чтобы их закрыл угол – Ерофеев принялся поспешно открывать гараж. Филин выглянул из-за угла. Ерофеев скрылся внутри.
– Пошли.
Достав оружие, они быстро направились к гаражу. До открытой створки ворот оставалось метров пять, когда оттуда показался Ерофеев с небольшим пакетом в руках.
– Эй, сюрприз!
Ерофеев побелел при виде оперов. Но тут же, швырнув пакет в их сторону, бросился бежать. Филин метнулся за ним.
– А ну стой, придурок!
Ерофеев лишь увеличил скорость. Рыча от злости, Филин мчался за ним, пытаясь сократить расстояние. Но Ерофеев бегал шустро и не собирался сдаваться: петляя между гаражами, он рвался к улице.
– Стой, башку откручу!
Ерофеев вылетел на улицу и помчался по тротуару. Свернув следом, Филин вдруг увидел синюю «десятку» в 15 метрах от угла – Ерофеев на бегу нажал кнопку брелока, заставляя машину вспыхнуть габаритами и с писком сняться с охраны. Он успел прыгнуть за руль и заблокировать все двери, когда Филин оказался рядом и кулаком двинул по стеклу.
– А ну открой!
– Не открою, – возразил Ерофеев.
– Я ж тебе зубы за эти дела выбью!
– Не выбьете!
Ерофеев вставил ключ в замок зажигания. Филин опешил от такой наглости.
– Только попробуй!
Ерофеев завел двигатель.
Филин прыгнул в сторону, вскинул руку с пистолетом и взял висок Ерофеева на прицел.
– Только тронься и я стреляю!
– Если успеете!
Ублюдок. Филин был в ярости. Он чуть поднял руку и сделал выстрел. От этого звука Ерофеев пригнулся, машинально прикрыв голову руками, и тут же испуганно завопил:
– Хорошо, хорошо, я выйду! Только не стреляйте!
– Из тачки быстро!
– И не бейте!
– Из тачки, твою мать, БЫСТРО!
Ерофеев тронул ручку дверцы и, жалкий и испуганный, выполз из машины. Филин тут же, стараясь делать все максимально грубо, развернул его, швырнув грудью на машину. Ерофеев ойкнул:
– Больно же!
Не выдержав, Филин влепил ему подзатыльник. А со стороны гаражей к ним, улыбаясь, брел Попцов с пакетом Ерофеева в руке.
– Догнал?
– Ты где шляешься, Попцов, твою мать?
– Пакет надо было там бросить? Тут, кстати, анаша нефасованная, граммов двести точно.
– Это не мое! – пискнул Ерофеев и заслужил еще один подзатыльник от Филина.
– Только вякни у меня еще, урод!
Ерофеев пытался намекнуть на «договориться». Филин и сам предпочел бы завербовать его в стукачи и забыть о пакете с анашой, но тут уже было дело принципа. Траву изымали с дежурным следователем. Если бы до дежурки дошел слушок о стрельбе, разбирательство было бы по полной – с выездом начальства и следака СК на место и прочее. Поэтому выстрел в воздух остался маленьким секретом Филина и Ерофеева.
После обеда Филин взял уже оформленного и задержанного Ерофеева в обезьяннике и привел его в кабинет оперов, чтобы поговорить о Буче.
– Буч в больнице? – тот был искренне удивлен. – Да ладно!
– Хочешь сказать, ты не в курсе?
– А я-то тут при чем?
– Действительно. Вы с Бучем разругались в хлам, а потом его кто-то чуть не калечит во дворе. При чем тут ты, в натуре?
– Так это когда было, пару месяцев назад еще, – засуетился Ерофеев. – Ну, цапанулись и цапанулись, с кем не бывает. Я что, на отморозка похож? Если я каждому, с кем поцапаюсь, буду рыло чистить…
– На отморозка еще как похож, – перебил Филин. – Убегать от вооруженных ментов…
Ерофеев загрустил.
– Испугался я. У меня в гараже нычка была. Я там фасовал ну и все такое… А тут вы… Но это тем более не значит, что я на Буча полез. Мне с ним не по пути вообще. Я и наркотой не торгую, если что. Торчки слишком озверевшие и тупые пошли.
– А анаша не наркотики?
– Об этом до сих пор спорят в куче стран, а кое-где легализовали ее, так что…
– Вот только не надо мне тут дешевую философию разводить, – поморщился Филин.
– Да послушайте, мне этот Буч нафиг не упал вообще. Хотя… я тут слышал от знакомых кое-что. Он в последнее время оборзел, говорят, совсем.