Кровь и Честь (сборник)

«Врет», – убежденно подумал Нечаев. – «Точно врет! Но почему?»

Служитель больничного морга Н-ского района Александр Дмитриевич Мясников, или попросту Митрич, отличался исключительным пристрастием к зеленому змию. Он даже время измерял не часами, как все люди, а стаканами. После второго стакана привезли нового жмурика… Когда по телевизору показывали футбол? Ну, примерно после шестого стакана… Обычный человек давно загнулся бы от таких доз спиртного, принимаемых ежедневно, но Митрич, вопреки всем законам физиологии, почему-то не загибался и даже ухитрялся, когда требовалось, довольно твердо держаться на ногах.

Сегодня Митрич дежурил в ночь. В больничный морг, в отличие от обычного городского, мертвецы поступали довольно редко и только из больницы. Правда, менты привезли недавно одного самоубийцу. Их начальник лично договорился с главврачом, с которым, судя по всему, был хорошо знаком. Зачем? Не все ли равно покойнику, где лежать? Впрочем, Митрич не утруждал себя излишними размышлениями. Привезли так привезли, пусть лежит, места хватит!

В настоящий момент его волновал другой животрепещущий, исключительно важный вопрос, а именно: где достать выпивку?! Он тоскливо глядел на почти пустую банку из-под медицинского спирта. Горючее на исходе, карманы безнадежно пусты. Беда!

Неожиданно в дверь позвонили.

– Кого там черти носят?! – недовольно прохрипел Митрич и, слегка пошатываясь, направился открывать.

– Привет, дружище! – улыбнулся ему незнакомый мужчина лет тридцати с небольшим и достал из полиэтиленовой сумки две бутылки водки. – Хочешь выпить?!

Глава 3

Расставшись с Козновым, Нечаев долго размышлял о странном поведении Валерия. Почему он так насторожился, когда разговор зашел о Митине, почему отказался дать разрешение взглянуть на труп? Может, оскорбился за недоверие к его профессионализму?

Покойный Андрей Николаевич Моргунов научил их многому. Затем они вместе окончили одно и то же погранучилище, прошли специальные курсы диверсионной подготовки, где овладели всеми возможными способами убийства. Потом пути друзей разошлись. Ивана отправили в Афганистан, а Кознов обосновался в одном из пограничных военных округов. В конце восьмидесятых он по неизвестной Нечаеву причине уволился из армии и поступил на службу в милицию. С тех пор они почти не встречались, и теперь Ивана неприятно поразила произошедшая со старым другом перемена. Нет, не внешняя, а, если можно так выразиться, энергетическая. Нечаев почти физически ощущал исходящее от Кознова зло. Кроме того, с одной стороны, Иван был почти на сто процентов уверен, что Костя Митин, искренне верующий христианин, никогда не стал бы кончать с собой, с другой Кознов, отлично владеющий УНИБОС, моментально отличил бы настоящее самоубийство от инсценированного.

При обычном повешении смерть наступает от удушения, причем человек в процессе какается, писается и даже кончает. Но иногда в старину палач или из гуманных соображений, или по просьбе родственников, или согласно секретному пункту приговора[39 - Многие приговоры, по крайней мере во Франции, особенно когда преступника приговаривали к колесованию или сожжению, действительно смягчались секретным пунктом, согласно которому палач перед началом казни незаметно для окружающих ломал жертве шею (см. Сансон Г. Записки палача, т.1. М., 1993, с. 273). Подобная практика часто применялась и при повешении.] облегчал страдания жертвы. Он надевал на шею казнимому петлю и резким, незаметным для посторонних глаз движением стягивал ее, ломая шейные позвонки и избавляя беднягу от дальнейших мучений. В комнате и на теле Кости отсутствовали следы борьбы, но это ничего не доказывало. Убийца, подобно палачу-гуманисту, мог сперва сломать Митину шею, а потом повесить на люстре. Если смерть наступила в результате удушья, то у Кости должно быть посинелое лицо, вываленный язык и другие характерные признаки, если же его сперва убили и лишь потом повесили…

«Надо любой ценой осмотреть тело», – решил наконец Иван и отправился в городской морг, заведующего которым хорошо знал…

– Нет такого, – развел руками заведующий, грузный румяный старик в белом халате с плохо застиранными пятнами крови. – Можете проверить, Иван Станиславович!

– Ни к чему, – вежливо улыбнулся Нечаев. – Я вам на слово верю.

Старик расплылся в довольной улыбке.

– Попробуйте поискать в морге больницы Н-ского района, – сказал он. – У начальника отделения с главврачом, как бы это сказать… э-э-э… плотные завязки! Тьфу, проклятие, по-блатному заговорил, самому не верится!

– Ничего страшного! – утешил его Нечаев. – Сейчас даже дикторы Центрального телевидения стали по фене ботать[40 - Разговаривать на блатном жаргоне.]. Только и слышишь: разборка, беспредел, причем, заметьте, речь идет не о бандюгах, а о политиках…

– Не вижу между ними особой разницы, – нахмурился заведующий. – Впрочем, мы отвлеклись… Итак, советую загляните в больничный морг. Служителем там некто Митрич, мой сосед по лестничной площадке, алкаш с большой буквы! Прихватите с собой пару бутылок спиртного покрепче, и он ваш с потрохами. Кстати, вчера днем Митрич ошивался возле пивнушки, значит, сегодня дежурит в ночь…

– Большое спасибо, – горячо поблагодарил Иван…

После беседы с заведующим смутные подозрения Нечаева переросли в уверенность.

Менты намеренно спрятали труп Митина в надежном месте, где все схвачено, за все заплачено. Стало быть, есть на то причина.

Дождавшись наступления темноты, Иван затарился водкой в первой попавшейся коммерческой палатке и направился к больнице. Морг, одноэтажное здание из красного кирпича с замазанными белой краской окнами, располагался неподалеку от нее, в глубине больничного сада. В душном воздухе августовской ночи не ощущалось ни малейшего дуновения ветерка. Было на удивление тихо. Сквозь редкие просветы в кронах деревьев воровски проникали бледные лучи лунного света. К моргу вела выложенная бетонными плитами дорожка. Нечаев, верующий, но отнюдь не суеверный человек, не боялся ни привидений, ни оживших мертвецов, ни прочей чепухи, которой до предела нашпигованы низкопробные фильмы ужасов, однако в настоящий момент он чувствовал себя довольно неуютно. Подойдя к моргу, Иван позвонил в дверь. Внутри послышались приближающиеся тяжелые шаги и невнятные ругательства. Наконец дверь распахнулась. Митрич действительно являлся алкашом с большой буквы и распухшей сизой физиономией напоминал утопленника, пролежавшего в воде по меньшей мере неделю. На мгновение Нечаев усомнился, действительно ли это сам служитель или один из его подопечных?..

– Привет, дружище, – оправившись от удивления, изобразил дружелюбную улыбку Нечаев, – хочешь выпить?..

При виде водки Митрич встрепенулся и плотоядно потер руки. В глазах сверкнул дьявольский огонь. Служитель радостно оскалился, продемонстрировав покрытые никотиновым налетом зубы.

– Заходи, – прохрипел он. – Чего тебе нужно? – вылакав без малого полбутылки, поинтересовался Митрич.

– Недавно сюда привезли самоубийцу.

– Ага, и-ик…

– Так вот, я хотел бы взглянуть на него…

– Зачем?

– Это мой друг.

– Пожалуйста, смотри, мне не жалко! – согласно кивнул Митрич и налил себе очередную дозу… – Холодильник внизу, в подвале. Держи ключи…

Холодильник представлял собой подобие камеры с нарами в три яруса. На них как попало были свалены голые трупы. Мужчины и женщины вперемешку, без всякого уважения к покойным. Некоторые лежали друг на друге. «Жилищный вопрос в нашей стране неразрешим даже после смерти», – грустно подумал Нечаев. Митину повезло больше других, он находился на металлической каталке, стоявшей в дальнем углу помещения. Иван внимательно осмотрел мертвеца. Ни синяков, ни ссадин, но лицо!.. Лицо Константина никоим образом не напоминало удавленника. Судя по всему, смерть наступила мгновенно, бедняга даже не успел понять, что с ним случилось. Трупное окоченение уже прошло[41 - Как правило, окоченение тела продолжается от шестнадцати до двадцати четырех часов.], и Иван тщательно ощупал тело. Так и есть!!! Смещены шейные позвонки, разорван спинной мозг. Вне всякого сомнения, тут поработал профессионал высочайшей квалификации. Не всякий палач так сумеет! Нечаев мысленно представил себе картину убийства: на шею ничего не подозревающей жертве накидывается петля, резкий рывок, короткая агония, и душа отправляется в загробный мир, а ее оболочку на той же самой веревке подвешивают к люстре, имитируя самоубийство. Но почему Костя, отлично владеющий приемами самбо, дал застать себя врасплох? Упился вдупелину? Глупости, Митин не злоупотреблял спиртным. Значит, его убили во сне… Покинув холодильную камеру, Нечаев поднялся наверх и зашел в тесную комнатушку, где Митрич наслаждался любимым напитком. В отсутствие Ивана служитель не терял даром времени. Первая бутылка полностью опустела, во второй оставалось не более трети содержимого.

– Во что был одет Митин, когда его привезли? – спросил Иван.

– А-а? – удивленно вытаращил Митрич мутные пьяные глаза. – Какой Митин?!

– Ну тот, повешенный!

– В трусы, и-ик.

– Это точно?

– В н-натуре! В-век воли не видать!

– Ладно, спасибо! – Нечаев направился к выходу.

– З-заходи еще! – крикнул вслед Митрич…

Покинув морг, Иван остановился в больничном саду, прикурил сигарету и прислонился спиной к старому корявому дереву. Теперь он ни на секунду не сомневался, что Костю убили: грамотно, бесшумно, на редкость профессионально. Убийца проник ночью в квартиру, сломал шею спящему Митину и имитировал самоубийство.

Но почему Кознов, который, по его собственному признанию, участвовал в осмотре места происшествия, отрицает очевидное, нагло врет в глаза старому другу? Впрочем, другу ли? За прошедшие годы Валера сильно изменился, не в лучшую, надо сказать, сторону, и теперь Нечаев не испытывал к нему былой симпатии.

«Хороший мент – мертвый мент», – вспомнил Иван любимую поговорку уголовников и горько усмехнулся: «Где-то урки правы. Нынешняя милиция действительно превратилась в нечто невообразимо гнусное, подлое, продажное, а честные люди сейчас либо уходят оттуда сами, либо их выживают под тем или иным предлогом, либо они задыхаются в окружении мерзавцев коллег. Милиция смутного времени приносит обществу больше вреда, чем преступники. Новый министр Куликов искренне хочет расчистить эти авгиевы конюшни, но как?»

Итак, вне всякого сомнения, Кознов знает, что Костю убили, однако упорно твердит о самоубийстве. Зачем? Дело тут явно не чисто. В лучшем случае он просто не хочет висяка[42 - На милицейском жаргоне нераскрытого преступления.], а в худшем… Внезапно Нечаев насторожился. Вокруг по-прежнему было тихо, но Иван инстинктивно почувствовал за ним следят. Недаром он проходил курсы диверсионной подготовки, недаром участвовал во многих сложнейших и рискованных операциях спецназа.

– Интересненько! – подумал Иван. – Уже хвост[43 - Начало слежки.] ко мне приставили. Видать, Митин, разыскивая пропавшего сына господина Смирнова, действительно, по выражению Зарубина, наткнулся на такую грязь… Обрубить хвосты[44 - Оторваться от слежки.] или изловить да потолковать по душам?..

Взвесив все за и против, Нечаев решил не делать ни того, ни другого. Пусть неведомые враги считают, что он ничего не заметил…

– Докладывай, – хмуро приказал сидевший за столом мужчина застывшему у порога белобрысому парню лет двадцати пяти.

Разговор происходил в небольшой полутемной комнате. На столе горела настольная лампа, поставленная так, чтобы освещать только лицо белобрысого. Сидящий же за столом оставался в тени.

– Сперва объект заходил в районный морг, затем ближе к ночи купил водку в коммерческой палатке и направился в больничный морг. Водку отдал служителю, который сразу же впустил его вовнутрь… – отчеканил парень, протирая рукой глаза, покрасневшие от усталости и яркого, направленного прямо на них луча света.

– Проклятие! Как я мог забыть, что Митрич за бутылку мать родную продаст, глухо донеслось из темноты. Ладно, продолжай!