Стихотворения

Сосновый гроб давно томится под навесом —
Как первые цветы, всегда на одного.

От пепельных берез до вечномертвой хвои
Земля скопила яд в бестрепетной игле;
Не прикасайся к ней – она готова к бою:
Вобьет тебе кутак и заточит в скале.

Ни стих державинский, ни сталинские руны,
Ни падающий снег у нас над головой,
Не объяснили нам, пока мы были юны,
Что эта часть земли оставлена Тобой.

Ладони распахни – с них бабочка взовьется,
Навек огранена в гранитный лед.
Застывший водопад набухнет и взорвется.
Полуночный Гаспар непрошеным войдет.

    1997

«Этой ночью все деревья спешат раздеться…»

Этой ночью все деревья спешат раздеться,
Догадываясь что лета больше не будет.
В перевернутой банке свечным огарком лучится детство,
Да брусника манит укусом под левой грудью.
Вечор, ты помнишь, нам Афродита пела
Про обретение новой – ледовой – плоти,
А нынче снова грохочет белая пена,
И птицы, прощаясь, пляшут в водовороте.
Не сомневаясь, что лета больше не будет,
Не бойся и выпей осень из белой фляги —
Это только кровь моросит из раны под грудью
И падает спелой брусникой на белый ягель.
Это птицы, крича, на юг улетают – знают,
Рыбы знают и лезут в омут,
Облетевшие листья в предутренний лед вмерзают,
К полудню он снова тает, и листья тонут.
Нам не надо рожать детей, а если придется,
Посади их в лодку: они научатся плавать;
Белый свет повернется, вряд ли кто-то вернется,
Но по ним уже некому будет плакать.
Им в каждом камне вырыт шум водопада,
Им ягель на плечи ляжет белой периной,
Не оглядывайся: нам уже ничего не надо.
Мы входим в новый ледниковый период.

    1997

«Когда на море падет лимонно-желтый закат…»

…Смерть! Где твое жало?

    Иоанн Златоуст

Когда на море падет лимонно-желтый закат,
Горбуша в реку пойдет искать Гефсиманский сад,
О камни брюхо кровить, выметывая икру,
Одну только ночь любить и умереть к утру.
Кровавый покров берез упал на твои холмы.
Мы верим, что всё всерьез, выныривая из тьмы,
Где рыбой кипит река, как десять жизней назад,
И падает в облака, серебря глаза.
Над нами кружится кит, в короне звездной дрожа,
Но из этой реки в него не метнуть ножа;
Я тоже стану китом, если останусь жив,
Вспенивая хвостом не воду, а рыбий жир.
Твоих плавников лучи уже не вморозить в лед
(На тундре ржанка кричит – никому не врет),
Уже не отнять руки, уже не отбросить пут
Той последней реки, где мертвые воду пьют.
Мы снова ворвемся в мир, где Бог на древе пропят,
Где плоть пробита до дыр, а душу кровью кропят,
Где красная (в хрустале) икра мерцает лучом,
Не различая во мгле, кто кому обречен.

    1998

«У кошки серые глаза. Лови ее, лови…»

У кошки серые глаза. Лови ее, лови! —
Пока над городом гроза признается в любви,
Меня прожектор опалит пятиконечным льдом,
И голый, словно эвкалипт, я влезу в кошкин дом.

Она одна, всегда одна, и свет в ее окне,
Но свет, летящий из окна, теряется на дне,
Где ни кровинки на лице, лишь волосы плывут, —
И вязнет якорная цепь в придонную траву.

С тех пор прошел немалый срок, мой хвост давно облез,
Мы все в плену кошмарных снов, и времени в обрез.
Мы кормим бабочек зарей из кожаной горсти,
Она становится золой, и Солнце не спасти.

    1987–1999

Закон джунглей

Есть тайный сад камней среди монгольских орд,