Сын двух отцов. Падение

– Малгожата, – обратилась к дочери супруга пана Загребы, сделав каменное лицо, – отчего ты так веселишься? Я, конечно, очень рада этому, но нам стоит с тобой о многом поговорить.

– О чём?

– О том, как ты смотришь на князя Святополка, доченька. Я никогда не училась грамоте и за это всю жизнь благодарю своего родителя, который избавил меня от этого греховного занятия. Дочери и жёны правителей, напротив, учатся чтению и прочим премудростям. Я…

Мать не знала, что сказать. Ей хотелось поведать совсем другое, предостеречь дочь от той боли, которой, скорее всего, обернётся её любовь. Но говорила она совершенно иное.

– Матушка, я не знаю грамоты и рада, что не тратила на это своё время. Стоя перед образами, я молила Господа, чтобы он послал мне любовь, и он послал её мне. Это воля Господа, что князь Святополк остановился именно в нашем доме.

– Малгожата, – проговорила мать, – как я хотела бы порадоваться вместе с тобой! Порадоваться тому, что Господь послал тебе любовь. Но мне кажется, он испытывает тебя. Святополк женат.

– Так его жена почти умерла или уж, что точно, лишилась рассудка.

Пани Малгожата тяжело вздохнула и села рядом с дочерью. Ей тоже очень хотелось бы, чтобы наивные желания её девочки могли осуществиться. Какая мать не пожелала бы своей дочери судьбы княгини!

– Послушай меня, дочь. Князь Святополк может тебя любить, может иметь от тебя детей, но никогда не сможет вступить с тобой в брак. Времена, когда князья брали в жены девиц из благородных семей, давно прошли. Я, хоть и неграмотная, скажу, что думаю. Таких времён никогда не было. Это просто выдумки. Раньше, когда ещё свет истинной Христовой веры не воссиял на землях славян, то, бывало, князь нарекал простую девушку своей       женой. Но счастье такой женщины было коротким.

– Сейчас всё изменилось. Да и какой Святополк князь! Он просто изгнанник, которого мой дядя приютил под своей крышей.

– Нет, Малгожата, – со вздохом ответила мать, – он князь и до самого своего последнего вздоха им останется. Он будет бороться за Киев, и ты ему в этой борьбе будешь только мешать. Не старайся зря и не разрывай себе сердце и душу.

Малгожата посмотрела на мать почти с ненавистью. Ну почему её глупая мамаша вечно всё пытается сломать! Почему я должна её слушать? Она, верно, просто завидует.

– Нет, – почти закричала Малгожата, – ты, матушка, во всём неправа. Князь Святополк назвал меня красавицей, и это значит, что я ему приглянулась. Коли он позовёт меня с собой, то я с ним и на край света пойду. Я смогу всегда поддержать его, всегда быть рядом с ним.

– Малгожата, – хлопнув дочь по щеке, сказала мать, – я сделаю всё, чтобы не позвал. Коли потребуется, на колени перед ним стану, но упрошу, чтобы он не ломал твоей судьбы!

– Злобная крыса, – крикнула Малгожата, прижав руку к щеке, – ты просто завидуешь! Зависть – вот что тебя гложет! Ты всем завидуешь. Княгине Рыксе, мне, покойной бабушке.

– А ты неблагодарная…, – пани Малгожата покраснела, стараясь подобрать наиболее подходящее ругательство, но не нашлась, что сказать. Лишь через несколько мгновений она продолжила. – Ты правде в глаза посмотрела и мне на правду указала. Возможно, я завистлива, но ты глупа. Не делай того, что сломает твою жизнь.

После этого разговора Малгожата, дочь пана Загребы, словно потухла. Ещё несколько дней назад в своих мечтах Малгожата представляла себя княгиней. Она представляла, как много лет спустя приезжает в земли, откуда уехала девицей. У неё было много детей, и матушка, видя её, плакала от умиления и говорила, что она, конечно, не считает грамоту необходимой, но рада тому, что все её внуки ею владеют. Много подобного навыдумывала юная Малгожата.

Глава 4

Зима ещё по-прежнему была хозяйкой в киевских землях, но все уже ждали весну. Воевода Будый поправлялся. Раны его уже затягивались, и он готовился поскорей занять место рядом с князем Ярославом.

Пестун князя понимал, что со взятием Киева борьба не закончилась. Много ещё сыновей князя Владимира Красное Солнышко желали порататься за старшинство на Руси. Из всех них больше всего беспокоил старого воеводу не кто иной, как князь Мстислав, который после смерти князя Владимира остался править в Тмутаракани.

– А ну принеси мне шубу, – приказал воевода Будый челядину, который прислуживал ему.

Челядин поклонился пестуну князя Ярослава и вскоре принёс шубу.

– Чего стоишь и держишь её в руках, словно не разумеешь, что с ней делать? Натягивай её.

Челядин, пожав плечами, стал натягивать на себя шубу. Воевода Будый побагровел и с силой ударил его в грудь.

– Ты что, морда гнусная? На меня натягивай, не на себя! Ты за какие такие заслуги на своё худородное, можно сказать, собачье тело мою шубу натянуть решил? Ты, видно, умом не шибко блещешь.

Челядин свёл брови и опустил глаза вниз, стягивая с себя шубу и принимаясь надевать её на Будого.

– Понежнее, пёс шелудивый! Я, между прочим, можно сказать, в дружине Одина побывал, – Будый сплюнул и продолжил, – я хотел сказать, с того света воротился. Думаешь, я тебя прошу шубу надеть от лени? Я, между прочим, даже на смертном одре о государстве помышляю, о его благосостоянии, не то что ты. Тебе лишь бы своё брюхо насытить да жизни порадоваться.

Одевшись, Будый направился прямиком в княжеские палаты. Ярослав, увидев своего пестуна, был неслыханно ему рад и поспешил навстречу.

– Ну вот ты и оправился от раны! Глядишь, скоро уже на коне ездить будешь.

– Да уж куда там, – махнул рукой Будый, – я к тебе, князь, поспешил, чтобы думу думать. Мне не даёт покоя брат твой Мстислав – вот кого бояться стоит. Святополк или помер где-нибудь, или сейчас в Гнёзно у своего тестя сидит. Скоро, может, о нём сведения получим. Но Болеслав Храбрый, лопни его ненасытное брюхо, едва ли ему поможет. Он ратается с кайзером.

– Мстислав, – задумчиво проговорил князь Ярослав, опускаясь на лавку, – Мстислав сейчас грекам служит.

– Служит, – согласился Будый, – а ведаешь ли ты, что он за своё участие в войне с них золото взял? Золото, а не земли. Как думаешь, отчего?

– Видно, рать собирает, – горько усмехнувшись, сказал Ярослав, – видно, скоро земли свои расширять станет. Наверно, на Киев и засматривается.

– То-то, Ярослав, – поучительно сказал Будый, – на Киев смотрит братик твой, а за ним и все остальные сыновья Адельи и князя Владимира. Судислав Псковский и Станислав Смоленский только и жаждут расширить свои уделы. Им Русь на троих поделить хотелось бы. Вот поэтому, думаю, Мстислав с греков золото и взял.

– Что посоветуешь? – спросил Ярослав, выставляя вперёд больную ногу и принимаясь её разминать.

– А что тут советовать. Один Мстислав тебе не соперник, но пока он на братьев своих единоутробных опереться может, то он ровня тебе, а то и посильнее будет.

– И что ты предлагаешь? Вести войско на Мстислава? Святополк тут же вернётся назад в Киев. Я вот слышал, что он уже в Гнёзно у своего тестя.

Будый покачал головой, а сам подумал – от кого это ты такое-то слыхивал? Видно, какой-то змеюк всё же прополз к тебе в палаты, покуда я хворал. Этак недолго ты старого пестуна и слушать не станешь. Как я тогда Русью буду править?

– Глупость это, Ярослав. О Мстиславе нам думать надо. Помер Святополк. А коли и не помер, то Болеслав Толстяк ему не помощник. Говорил же, он с кайзером ратается и Русь ему сейчас не интересна.

– Мстислав мне не враг. Я Киев у убийцы братьев забрал и сам братоубийцей быть не желаю.

– А так не бывает, – рассмеялся Будый, – отец твой, князь Владимир, прежде чем в Киеве сесть править спокойно, двух братьев похоронил – Ярополка и Олега. Нет, Олега он, конечно, не убивал, но вот Ярополка пришлось. По-иному Русь распадётся на мелкие уделы. Либо ты всю её соберёшь, либо кто другой. Когда Мстислав ещё совсем маленьким был, я слышал, что про него старые люди говорили. А говорили они, что ему судьба великого воина заповедована.

Будый почесал бороду. Конечно, сейчас, быть может, Мстислав так уж и не опасен, но лучше бы на своём настоять.

– Не мечом надо страну объединить, а законами. Вот знаешь, о чём я подумал? Надо, чтобы люди знали, что жито их сохранено и коли какой злодей надумает украсть чего у другого ночью, то каждый имеет право убить такого татя, а тать коневой должен терять свободу свою и имущество.

Обычно воеводе Будому было не по душе то, что его бывший воспитанник пытается, словно старец, писать законы, но сейчас он вздохнул с облегчением. Если у Ярослава есть время думать о такой глупости, значит, не всё потеряно.

– За кражу коня лишать свободы и всего имения? Не много ли будет? Нет, конь, конечно, животное благородное, но стоит ли всего имущества?

– Стоит, Будый, – подтвердил князь Ярослав, – кони, при виде которых глаз горит, в основном у моей дружины. Их тати и хотят похищать. Надо, чтобы законы были такими – как бы для всех, но на самом деле блюли бы лишь интерес моих ближников.

Будый почесал затылок и еле сдержался, чтобы не расхохотаться.

– Это как это?

– Например, за удар мечом должно быть наказание больше, чем за удар рукой. А мечи у воинов.

– Так кто же такие законы блюсти будет? Нет, Ярослав, закон – это Правда. По правде, ежели тебя ударили, то и ты ударить должен. Так всегда было, и нет разницы – мечом, палкой или рукой. Кто сильнее, за тем и правда. Вот когда прах мой развеют, или, быть может, засыплют землёй, тогда и пиши свою правду. Сейчас не до неё. О Мстиславе думать нужно. Я, слава Господу, поправился и теперь могу опять тебе советы давать. Рать надо готовить. Вот к весне поведу её на Станислава и выкину его из Смоленска, а также пошлём весточку в Новгород. Пусть идут на Псков и выкинут оттуда Судислава. Скоро ты всю Русь возьмёшь в свои руки.