И если светлые напоят молча жаждущего,
То темный множит слово о любви, таки деля её своим, подальше от чужих.
Я не считаю себя христианином, но, видит бог,
Обидно за Христа и за слова его, узрев последователей их.
Я не фашист, ей богу, но не могу смириться
С недолюдьми, кои самое Зло в утробе носят во горе всем живым.
Готов признать, что всяк ублюдок тоже нужен Богу
Зачем-то, вопреки, по неисповедимым замыслам святым.
Но всё ж порой сжимается кулак, и скрипнут зубы,
Когда в толпе увидишь подлую, тупую тварь,
Сочащуюся ложью, жадностью, коварством,
Я честно жажду снести к чертям башку её и бросить на алтарь!
Проходят годы. Я учусь. Стараюсь как могу
Изгнать из сердца справедливости желание,
Уразуметь во нелюди такое же дитя Отца,
Простить, проникнуться любовью, пониманием.
Стараюсь. Правда. Но иногда во тьме,
Бессонными ночами метаясь по постели,
Я тщетно стискиваю рукоять незримого меча, готовый в ход его пустить
За честь живущих в праведности, о которой матери нам пели.
До слёз обидно, как мало доброты в себе я ощущаю, отдаляясь от заветных Врат,
Но крыльев ангельских я слышу хлопание над самой головою.
По улице мимо меня идут они, не чтящие ни Бога, ни отца,
Без сердца и без совести, без чести и с проклятою судьбою!
(с) 02.11.2014, самолёт «Сочи-Питер»
Ноябрь в Сочи.
Стеною ливень. Двенадцатый этаж.
Окно открыто. Тяжелый запах моря.
Я чутко сплю, растягивая негу
Ноябрьского Сочи. Отхожу душой.
Мои соседи кормят чаек с высоты балкона,
Морские скандалистки планируют в дожде над серой глубиной.
И в зыбких очертаниях миров дневного сна гуляя,
Я слышу позывные кораблей и медленный прибой.
И кажется мне в этот миг, что счастье где-то рядом,
Что кадр жизни этот запомню навсегда,
И нечто в глубине меня словно цветок раскрылось,
И сожаление одно: что рядом нет тебя.
Так, если кто захочет заглянуть мне в душу –
Вполне то выполнимо, там постоянный тает пейзаж:
Окно открыто. Переговоры чаек с кораблями.
Стеною ливень. Двенадцатый этаж.
(с) 01.11.2014, Сочи
Застывший берег (на 40 дней Вите Бастракову)
В ночь полнолуния у моря,
Спустя тринадцать лет, на том же месте,
Я ясно вижу, что у каждого по жизни
Есть вещи, не меняющие лик.
Сменилось, не иначе, много поколений,
Старели люди, старели дети их на этом берегу,