Второе дыхание

Малыш показывает на себя пальцем, чем вызывает у меня интерес.

Я спрашиваю Слаша не проголодался ли он с дороги, говорю, что могу предложить ему сандвич с салатом из тунца и стакан молока или томатного сока. Слаш смотрит на Малыша – не опасно ли в этом доме принимать пищу из рук незнакомца. Малыш смотрит на меня, как бы готовясь ответить на вопрос Слаша, а я смотрю в холодильник, уверенный, что разрешение к приему пищи будет даровано. За своей спиной в конце концов я слышу Слашево: «Да, спасибо, а можно мне холодного чаю вместо молока?»

Мальчик и действительно выглядит, как очень молодой профессор из какой-нибудь детской академии. Мы оставляем его на кухне и идем ко мне в пыточную. Это небольшая комната с зеркалами вместо стен, в которой стоят два тренажера, штанга и гантели. Кроме того там есть большой письменный стол с моими бумагами и прилавок с раковиной. На одной из зеркальных стен красным маркером выведено расписание движение двух креветколовных судов за 2000 год.

Малыш выпросительно поднимает брови на рассписание. Я делаю пояснение, что бывший хозяин этого дома кроме устрашающего косоглазия имел китобойную флотилию из двух посудин с эстонскими командами на бортах, но ловил он креветок в северных морях около Европы. Малыш смотрит на себя в 4 зеркала и двигает правой рукой. Его, видно, что-то не радует в отражениях, и он покачивает неодобрительно головой. Я сажусь к прилавку, на котором уже стоит пустая склянка для будущего крема, флакон с лидокаином и просроченный ночной крем Лореал, один из Лининых, готовый к выбросу. Малыш спрашивает меня о дальнейших планах на сегодня, на завтра и на субботу. Я не удивлен его вопросу, как не был особенно удивлен его появлению на скайпе вчера вечером. Если он приехал в будний день без особого приглашения из далекого Уестчестера на Лонг Айланд, то вовсе не для того, чтобы подержать меня за руку или одолжить свою жилетку мне для слез. В давние годы жизни в Питере, когда ни у меня, ни у него не было даже домашнего телефона, он ухитрялся находить меня в течение одного дня, если была необходимость. Когда-то я спрашивал его, каким образом он это делает. Малыш не знал, как серьезно на это ответить или объяснить и просто отшучивался, что он натуральный сильный медиум и иногда может выходить на посылаемые в космос сигналы и уже по ним определять их источники-людей. В то время мы на этом не зацикливались – ну нашел и нашел.

Находить кого-либо у него не было самоцелью. По-моему, у него вообще не было и нет самоцели и до сих пор. Он находил для того, чтобы что-то делать дальше, а найденный нужен был ему, как строительное звено в только одному ему известной цепочке. В последнее время мы не встречались так уж часто, может быть и к счастью. Ведь последний раз мы виделись на похоронах общего знакомого, когда-то близкого друга Малыша.

Я смешиваю крем с лидокаином почти что 50/50 и одновременно рассказываю ему, что к 2 часам дня мне нужно отвезти этот крем на боксерский ринг для испытаний. Когда пробная доза крема приятного загарного оттенка застыла в фарфоровой ложке, Малыш предлагает испытать крем на моем лице. Не дожидаясь согласия, он мажет мою щеку круговыми движениями. Я знаю, что ничего страшного произойти со мною не может, но на всякий случай держу мокрую тряпку наготове. Через 10 секунд чувствую немоту. В одном из зеркальных отражений мы видим серьезного Слаша с книгой под мышкой, стоящего на винтовой лестнице. Он тоже видит нас в зеркале и улыбается: «А чего вы тут делаете?»

Ответить на вопрос юного профессора я поручаю Малышу. Он, как всегда готов с ответом: «Понимаешь Слаш, что наш хозяин по специальности настоящий химик-экспериментатор. Ты уже про экспериментаторов читал в своих книгах?

– Про таких не читал.

– А про каких ты читал?

– Про которые делали самолеты и сами на них летали. Они были братьями, как вы.

– Мы вовсе не братья. С чего ты взял?

Я не могу улыбаться полноценно из-за онемевшей щеки. Слаш замечает это и продолжает: «Так все-таки что вы тут делаете?»

– Мы сейчас будем испытывать противоударный крем, который наш хозяин изобрел сегодня утром, пока мы с тобой на машине ехали.

– На ком испытывать и против каких ударов?

– Ты что ли не знаешь, что настоящие экспериментаторы все испытывают сами и очень часто прямо на себе.

– А как же удары? Как их на себе испытать? Не может же человек сам себя отлупить.

– А мы здесь с тобой для чего? Просто чтобы сандвичи с салатом из тунца есть, что ли? Я думаю, что с ударом мы сможем помочь.

Слаш больше не улыбается и как будто ждет от меня подтверждения услышанного. Я не хочу говорить, потому что не уверен, что не напугаю профессора голосом и просто киваю в знак подтверждения слов Малыша.

– Ты пришел сюда очень вовремя – будешь свидетелем удара и последствий.

Малыш бьет меня по лицу открытой ладонью довольно звучно и сильно. Так сильно, что голова моя качнулась, но боли я не чувствую и показываю большим пальцем кверху, что эксперимент удался.

Малыш тщательно моет руки с мылом и через плечо серьезно говорит Слашу, что тот только что был свидетелем незабываемого.

Я засекаю время действия крема и занимаюсь приготовлением его товарного количества для боксеров. Тем временем Малыш в непринужденной манере пытается выудить из Слаша, что тот обо всем этом думает. Но Слаш на ветер слов не бросает и отвечает односложно, как японский дипломат. Малыш видно устал от собственного диалога и задает прямой вопрос, где, по мнению Слаша, такой крем может быть успешно использован. Юный профессор отвечает почти мгновенно – в цирке и в тюрьме. Мы молчим и профессор дает пояснения для тех, кто не догоняет: «В цирке клоуны часто лупят друг друга, пока всю арену уберут для следующего номера, ведь после лошадей все засыпано опилками. А в тюрьмах сидят наказанные преступники, но их все равно жалко.»

Моя щека по-прежнему бесчувственна, но глаз и веко работают нормально. Крем почти что готов. По моим подсчетам 9 раундов бокса занимают примерно один час.

Вполне возможно, что одного покрытия кремом перед началом будет достаточно, потому что после пятого раунда удары достигают цели значительно реже.

Я думаю, что пора вступить в разговор, чтобы прояснить картину для юного профессора и говорю, что изготовил этот крем не для цирка и не для тюрьмы, потому что в цирке деруться понарошку, а в тюрьмах кремом никому не помочь.

Слаш смотрит на меня с грустью и спрашивает: «Так вы сделали крем только для себя?» Малыш смеется: «Экспериментаторы многое делают только для себя, чтобы быть первыми обладателями, а потом уже решают, что с этим делать или просто продать другим, чтобы другие решали. Наш хозяин сделал этот крем для спортсменов-боксеров. Ты бокс когда-нибудь видел по телевизору? Ну так вот там все по-настоящему. Сам понимаешь, когда у тебя что-то сильно болит, то ты не можешь хорошенько подумать, как себя защитить и нападать самому, потому что твоя собственная боль тебя отвлекает. Тут и приходит на помощь волшебный крем, от которого не чувствуешь боли. Хочешь на себе крем испытать, пока есть возможность?»

Слаш отрицательно мотает головой: «Нет, я ведь не боксер, я – доберман пинчер».

Нам эта шутка очень нравится. Малыш с гордостью смотрит на Слаша, но ничего не говорит.

Глава пятая

В моей машине Малыш и Слаш сидят на заднем сидении и что-то заговорщически обсуждают. Около спорт. зала запарковано довольно много машин. Видно, что это не обычные посетители, а болельщики за боксеров. Боксеры-полу профессионалы тоже имеют своих поклонников: чаще всего – это их друзья или родственники. Когда боксер достигает определенных успехов, около него начинают крутиться всякого рода спонсоры, у которых есть свой интерес, чаше всего финансовый. Независимо от ранга боксеров, на их бои всегда делают ставки, и деньги мигрируют из одних карманов в другие. Меня никогда не привлекали спортивные споры на деньги, потому что вся эта индустрия под строгим контролем. У меня на последней работе был один буки, который раздавал всем желающим отпечатанные карточки со списками предстоящих встреч. Люди заполняли их и возвращали ему с приложенными деньгами по пятницам, а по понедельникам счастливчики получали выигрыши.

Мы вошли в спорт. зал, и я предложил Малышу подождать меня, пока встречусь с боксерами. Слаш сразу обратил внимание на танцующих зумбисток: «Малыш, а можно мне около стекла постоять, пока мы здесь все равно ничего не делаем?»

– Чего тебе у стекла стоять – садись лучше на велосипед и покрути педали.

– Не хочу я педалей крутить на одном месте, а за стеклом все-таки музыка и танцы.

Малыш безнадежно махнул ему рукой: «Смотри уж, что мне с тобой поделать. Только никуда не уходи отсюда.» Слаш его не слышал, а уставился на женщин – за стеклом.

Мы с Малышом пошли в сторону раздевалок, чтобы найти там моих боксеров. Из динамиков гремело что-то очень ритмическое, переплетенное словами животной страсти. Кто-то из около спортивных социологов сказал, что музыкальное сопровождение упражнений должно быть именно таким, напоминающим прибрачный танец с имитацией движений самого любовного акта. Люди, по сути дела, не слишком изменились в своих подсознательных животных привычках, и если теперь нет необходимости праздновать с танцем удачную охоту или обильный урожай из-за неактуальности событий для городской толпы, то найти себе партнера по жизни стало намного сложнее, чем раньше, и музыка возвращает нас к первобытным корням.

Мои боксеры сидели с забинтованными кулаками и получали инструкции от тренера, которого я вчера видел в предбаннике. Он покосился на нас и сказал, что сюда заходить нельзя никому, кроме боксерской челяди. Оба боксера в один голос сказали, что именно меня они и ждут. Я достал банку с кремом и протянул ее тренеру. Он открыл ее и понюхал. Я сказал, что крем нужно наносить за 5 минут до начала боя и стараться обходить стороной губы и веки.

Один из боксеров сказал, что прямо сейчас денег отдать не может, потому что ему уже в карман не залесть.

Малыш шепнул мне, что хотел бы посмотреть на натуре, как работает противоударный крем. Я подумал, что час времени, проведенного около ринга, может быть вовсе и не потеря времени, тем более, что сам Малыш был тому инициатором.

Трибуны были почти пустые, потому что встреча была типа генеральной репитицией предстоящего завтра вечером. Возможно, что и девяти раундов они драться не станут…

Боксеры выбежали на ринг, и каждый из них заплясал на своем месте в ожидании гонга.

За стеной тяжело ухала музыка и напомнила мне, что маленький профессор все еще любуется женскими формами сквозь дымчатое стекло.

Малыш спросил меня, что именно я делаю в этом зале, когда не толкаю самопал другим. По его тону я понял, что торжественная часть нашей встречи подходит к концу, и скоро наступит художественная. С Малышом лучше быть открытым и откровенным. Он никогда тебя не осудит за глупость или недальновидность. Вранья, однако, от других он сам терпеть не может и общение прерывает мгновенно. Чувствует его, как матерый волк-капкан.

Я начал было рассказывать, но прогремел гонг, и боксеры закружились на ринге вокруг невидимой оси. Понятно было, что они показывают тренеру и остальным свою работу ног и тела в первую очередь, а уж потом все остальное.

Кто-то из болельщиков крикнул что-то короткое, и многие засмеялись.

Потом один из боксеров принял боевую стойку в то время как другой пританцовывал с опущенными руками довольно близко от первого. Так могут позволить себе драться только бойцы высокого класса с молниеносными реакциями. Здесь было нечто иное: боксер в стойке нанес два стремительных удара по лицу другого. Болельщики загудели в знак неодобрения. Затем нападающий нанес еще несколько безответных ударов, и тренер показывал рефери, что он хочет остановить встречу, хотя на ринге все шло своим чередом. Рефери подозвал к себе боксеров, что-то им высказал, и бой продолжался. Второй боксер как будто проснулся после предупреждения рефери, он встал в стойку и больше прямых ударов в лицо не пропускал.

В перерыве между 4 и 5 раундами я подошел к рингу и попал в поле зрения одного из боксеров. Тот поднял свою руку с пoвернутым пальцем вверх и искаженно улыбался мне сквозь черный загубник.

Я узнал, что они будут драться еще 3 раунда и хотел было вернуться на свое место на трибуне, но не увидел там Малыша и подумал, что он наверняка в общем зале ищет Слаша. Так оно и оказалось. Точнее сказать, никто никого не искал: Малыш стоял рядом с молодым профессором и делал ему пояснения о том, что происходит за стеклом. Там класс зумбы сменился на класс йоги, и уже другие женщины сидели на разноцветных поролоновых матиках умиротворенно в неестественных для простого населения позах. Когда я подошел к ним, то услышал, как Слаш реагирует на объяснения. Йога явно не была его фортэ.

Я показал Малышу, что обычно делаю в зале, и мы вернулись к боксерскому рингу.

Встреча, по-видимому, закончилась. Публика была довольна ее исходом. Было ясно, что многие пришли сюда для того, чтобы решить, на кого они будут делать ставки завтра вечером. Оба боксера выглядели нормально: без ссадин и следов крови на лицах. Их тренер был явно доволен исходом матча. Он хлопал их по спинам и, должно быть, прочил им блестящее будующее на ринге.

Я подождал, когда они спустятся с помоста. Один из них находу разбинтовал свой кулак и выложил мне из него $100 бумажку. Деньги не пахнут.