Одиссей, или День сурка. Работы по поэтике

Сердито лапой рыть песок,
Встал на дыбы, потом прилег,
И первый бешеный скачок
Мне страшной смертию грозил…
Но я его предупредил.
Удар мой верен был и скор.
Надежный сук мой, как топор,
Широкий лоб его рассек…
Он застонал, как человек,
И опрокинулся. – Но вновь,
Хотя лила из раны кровь
Густой, широкою волной,
Бой закипел, – смертельный бой!

Ко мне он кинулся на грудь:
Но в горло я успел воткнуть
И там два раза повернуть
Мое оружье… Он завыл,
Рванулся из последних сил,
И мы, сплетясь, как пара змей,
Обнявшись крепче двух друзей,
Упали разом – и во мгле
Бой продолжался на земле.
И я был страшен в этот миг;
Как барс пустынный, зол и дик,
Я пламенел, визжал, как он;
Как будто сам я был рожден
В семействе барсов и волков
Под свежим пологом лесов.
Казалось, что слова людей
Забыл я – и в груди моей
Родился тот ужасный крик,
Как будто с детства мой язык
К иному звуку не привык…
– Но враг мой стал изнемогать,
Метаться, медленней дышать,
Сдавил меня в последний раз…
Зрачки его недвижных глаз
Блеснули грозно – и потом
Закрылись тихо вечным сном;
Но с торжествующим врагом
Он встретил смерть лицом к лицу,
Как в битве следует бойцу!..

Здесь интересны и особый взгляд звериного двойника («зрачки его недвижных глаз»), и обретение героем звериного языка (при забвении своего прежнего, человеческого), и жертвенный нож/топор («надежный сук мой, как топор»), и поражение зверя в голову, и кружение – поворот оружия в ране («успел… два раза повернуть»). А «обнявшись крепче двух друзей» – это одновременно и бой со зверем (подобный сражению Одиссея с циклопом), и соединение со своим звериным двойником (подобное объятию Одиссея с бараном):

<…> Дебелый,
Рослый, с роскошною шерстью был в стаде баран; обхвативши
Мягкую спину его, я повис на руках под шершавым
Брюхом; а руки (в руно несказанно густое впустив их)
Длинною шерстью обвил и на ней терпеливо держался.

Но, как ни странно, это еще и любовное соединение, эротика. К чему и переходим.

3

В десятой главе «Одиссеи» Одиссей и его спутники попадают на остров волшебницы Цирцеи. Разделив своих товарищей на две дружины, Одиссей (бросив жребий: кому идти, а кому остаться на берегу) посылает дружину во главе с Еврилохом к жилищу волшебницы:

Жеребьи в медноокованном шлеме потом потрясли мы —
Вынулся жеребий твердому сердцем вождю Еврилоху.
В путь собрался он, и с ним двадцать два из товарищей наших.
С плачем они удалились, оставя нас, горем объятых.
Скоро они за горами увидели крепкий Цирцеин
Дом, сгроможденный из тесаных камней на месте открытом.
Около дома толпилися горные львы и лесные
Волки: питьем очарованным их укротила Цирцея.
Вместо того чтоб напасть на пришельцев, они подбежали
К ним миролюбно и, их окруживши, махали хвостами.
Как к своему господину, хвостами махая, собаки
Ластятся – им же всегда он приносит остатки обеда, —
Так остролапые львы и шершавые волки к пришельцам
Ластились. Их появленьем они, приведенные в ужас,
К дому прекраснокудрявой богини Цирцеи поспешно
Все устремились. Там голосом звонко-приятным богиня
Пела, сидя за широкой, прекрасной, божественно тонкой
Тканью, какая из рук лишь богини бессмертной выходит.

Цирцея предстает перед своими незваными гостями как «Хозяйка зверей», как «Баба-яга». Баба-яга – русская хозяйка зверей, богиня леса, через «избушку на курьих ножках» которой герой (точнее, человек, становящийся героем, проходящий для этого обряд инициации) должен пройти. Избушка Бабы-яги символизирует мифического зверя, пожирающего героя.

Гости заходят в дом Цирцеи, все кроме Еврилоха, который предпочел спрятаться и понаблюдать:

Чином гостей посадивши на кресла и стулья, Цирцея
Смеси из сыра и меду с ячменной мукой и с прамнейским
Светлым вином подала им, подсыпав волшебного зелья
В чашу, чтоб память у них об отчизне пропала; когда же
Ею был подан, а ими отведан напиток, ударом
Быстрым жезла загнала чародейка в свиную закуту
Всех; очутился там каждый с щетинистой кожей, с свиною
Мордой и с хрюком свиным, не утратив, однако, рассудка.
Плачущих всех заперла их в закуте волшебница, бросив
Им желудей, и свидины, и буковых диких орехов
В пищу, к которой так лакомы свиньи, любящие рылом
Землю копать. К кораблю Еврилох прибежал той порою
С вестью плачевной о бедствии, спутников наших постигшем.

Эдвард Бёрн-Джонс. Вино Цирцеи. 1900 год

Тут те же элементы сюжета, что и в истории с Полифемом: запирание героев (соответствующее поглощению мифическим зверем) и превращение их в зверей. Вино с волшебным зельем (наркотик) лишает их памяти об отчизне. В истории с Полифемом волшебное вино пьет сам людоед, но в истории слияния человека с божеством не играет роли, кто именно из них пьет. Пьет Полифем, а памяти лишается Одиссей (назвавшись «Никто»). Роль жертвенного ножа в истории с Цирцеей исполняет «быстрый жезл» чародейки.

До того, как отправить дружину к жилищу Цирцеи, Одиссей убивает оленя: